ТЕМАТИЧЕСКАЯ ПОДБОРКА СТАТЕЙ

ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ

Ответ дрезденскому наставнику
(ОТКЛИК НА ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Б.М. ВЕЛИЧКОВСКОГО)

Любая наука является частью общества и неизбежно воспроизводит в себе все в нем происходящее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что такое хорошо известное в политической жизни явление, как феномен поучающего эмигранта, наконец проявилось и в психологии. Суть феномена состоит в том, что наши эмигранты очень любят поучать, что и как следует делать в России, находясь от нее на почтительном расстоянии, но полагая, что им издалека виднее. Трудно сказать, что именно побудило Б.М. Величковского выступить с наставлениями: то ли невостребованность подобных наставлений на Западе, то ли небезызвестный эмигрантский патриотизм, то ли желание пообщаться на родном языке, то ли что-то еще. Так или иначе российская психология теперь не может посетовать на отсутствие зарубежного наставника.

Автору этих строк посчастливилось и ранее наблюдать Б.М. Величковского в похожем качестве — когда тот, будучи свежеиспеченным членом КПСС, в качестве своего первого партийного поручения поучал студентов, как надо собирать картошку, регулярно угрожая им отчислением с факультета психологии МГУ за недостаточный энтузиазм в этом важнейшем для будущих психологов деле. И трудно отмахнуться от впечатления сходства разорванных временем, но соединенных постоянством личности двух ипостасей дрезденского профессора — Величковского-коммуниста и Величковского-эмигранта.

Жанр письма можно определить как скрытую саморекламу. Описывая свои впечатления о современной российской психологии (Б.М. Величковский не совсем политкорректно называет ее “русской”), вынесенные на основе ознакомления с шестью номерами журнала “Вопросы психологии”, автор пишет не столько о ней, сколько о себе, подробно разъясняя читателю, членом каких редколлегий и организаций он является, а также рассказывая о своих прочих заслугах. Жанр плохо скрытой саморекламы просвечивает и в обсуждении авторитетов российской психологии: упоминая о Л.С. Выготском, А.Р. Лурия и Е.Н. Соколове, автор тоже пишет в основном о себе, прочно связывая в восприятии читателя, например, А.Р. Лурия с восклицанием “Боря (имеется в виду, естественно, Боря Величковский), ты еще спишь?”, а затем по горячим следам давая понять, что и с маститыми зарубежными психологами он тоже на короткой ноге. Ради полноты своего автопортрета автор письма отдает должное и городу, где он живет, и институту, где в настoящее время работает, поведав, например, как в лабораториях последнего можно проехать на виртуальном BMW по виртуальному Дрездену, заключая это виртуальное путешествие странным выводом о том, что российские психологи неправильно употребляют научные термины, и обзывая их за это невеждами и шарлатанами.

Трудно не заметить, что письмо Б.М. Величковского написано не просто свысока, а с позиций презумпции того, что психологи, живущие в России, не преподают в зарубежных вузах, не знакомы с нравами западных научных журналов, ни разу не бывали за границей, да и вообще лаптем щи хлебают, и поэтому общеизвестные тривиальности преподносятся им как откровения. Подобное отношение к своим бывшим соотечественникам вообще очень характерно для многих наших эмигрантов, которые, не хватая звезд с неба у себя на родине и в основном выполняя там функции гидов-переводчиков при заезжих иностранцах, вознесли себя на некий беззвездный Олимп в силу самого факта своей эмиграции, который явно ставят выше собственно научных заслуг.

Впрочем, важнее, конечно же, не стилевые особенности письма Б.М. Величковского и сквозящие в них черты его личности, а мера компетентности высказываемых оценок и ценность вытекающих из них советов.

О первой позволяет судить, например, его упоминание о, как он выражается, “обстоятельной статье М.Г. Ярошевского, А.В. Юревича и А.Г. Аллахвердяна” (в оригинальном варианте авторы были расставлены по алфавиту, но Б.М. Величковский почему-то решил переставить их наоброт — очевидно, по ранжиру). Он пишет, что эта статья “проясняет некоторые причины отличий мировой и современной российской психологии”, что очень льстит мне как одному из ее авторов, поскольку на самом деле в ней рассматриваются куда более скромные сюжеты — лишь различия мировой и российской социальной психологии науки. А среди причин этих различий Б.М. Величковский умудрился вычитать в статье, во-первых, “актуальное падение статуса научной деятельности”, во-вторых, “негативные аспекты традиционно романтического подхода к науке в России”, в то время как в действительности речь шла о позитивных (а не о негативных) последствиях характерного для советских времен “романтического сциентизма”. Подобное понимание данной статьи — с “точностью до наоборот” — позволяет предположить, что дрезденский наставник либо ее не читал, что не помешало ему о ней высказываться, либо, прочитав, неправильно понял, что можно сказать и о ряде других статей из упомянутых им шести номеров журнала.

Кое-какие сведения, приводимые Б.М. Величковским о том, в чем он, хочется надеяться, более компетентен, — например, о политике зарубежных психологических журналов, — представляют куда больший интерес, чем его эмигрантские впечатления о российской психологии. Быть может, нашим читателям будет небесполезно узнать, сколько статей отвергается этими журналами, по сколько раз зарубежные авторы переписывают свои статьи и т.п. Но все это хотелось бы видеть изложенным не в виде отрывочных личных впечатлений, а подобающим в науке образом — с приведением соответствующей статистики, источников информации и др., особенно с учетом того, что автор письма претендует на роль знающего, в отличие от нас, как надо писать научные статьи.

Что же касается впечатлений Б.М. Величковского о российской психологии и о его наставлениях, то они представляют со- всем иной интерес — в основном в связи с процессом утечки умов и состоянием тех умов, которые “утекают”. Сказываются не только неадекватное понимание прочитанных (или непрочитанных) статей, но и дистанцированность — как географическая, так и духовная — автора от современной России, а также плохое понимание происходящего в современной российской психологии. Наставника шокируют наши дурные нравы, в частности, тон, в котором у нас ведутся научные дискуссии, что выражается в таком признании: “Честно говоря, я сам с глухих советских времен ничего подобного статье "Домыслы критика и критика домыслов" (№ 6) не видел”. Не устраивает его и обсуждаемая российскими психологами проблематика. Очевидно, опросив своих нынешних, т.е. западных, коллег, он заявляет: “моих коллег удивило бы присутствие в журнале религиозной проблематики”, поскольку “вопросы веры — вещь сугубо личная, не подлежащая вынесению на всеобщее обозрение”. Что, кстати говоря, не удивило бы многих представителей западной науки, в том числе и таких, как И. Ньютон, Ф. Бэкон и Р. Бойль, которые не стеснялись говорить о Боге, искренне считая, что, открывая законы природы, прославляют Бога и приближают себя к нему.

В одном, правда, с Б.М. Величковским трудно не согласиться: в том, что, как он выражается, “для внешнего наблюдателя непонятно” — и то, о чем идет речь в наших “странных дискуссиях”, и вообще то, чтоґ в нашей странной стране и в ее странной науке происходит. Действительно, чтобы понять все эти “странности”: и тон, которым ведутся наши дискуссии, и те проблемы, которые мы обсуждаем, и многое другое, — надо жить в России, дышать ее воздухом и ежедневно ощущать ее духовную атмосферу. Из эмигрантского же “далека” всего этого не понять.

Некоторые поучения Б.М. Величковского, впрочем, свидетельствуют о глубоком проникновении в наши проблемы. Напри-мер, такой полезный совет: “сейчас нужно не сводить далекие от науки счеты, а наконец-то навести в доме порядок”, вытекающий из очень ценного наблюдения о том, что “во всем многообразии отраслей психология — это научная дисциплина”. Сами мы, конечно, этого не знаем, и тем ценнее не только просветительская роль дрезденского наставника, но и его эмигрантско-патриотическое желание, прочитав шесть номеров журнала, навести порядок в нашем доме — естественно, в сам этот дом не заходя.

Порядок в нашем доме наводить, безусловно, надо, в том числе и с помощью эмигрантов. Но, к сожалению, наши эмигранты имеют одно кардинальное отличие от всех прочих. Как известно, в эмиграции живут и работают не только наши ученые. Там сложились целые научные диаспоры — китайцев, индийцев, англичан и т.д. В большинстве своем они, в отличие от наших эмигрантов, стремятся сделать что-то полезное и для своей национальной науки, помогая ей грантами и контрактами, регулярно приезжая на родину для чтения лекций и т.п. Поэтому такие страны, как Англия, Индия или Китай, некогда переживавшие утечку умов как острую национальную проблему, научились не только минимизировать ее негативные стороны, но и использовать ее во благо национальной науке. И здесь очень хочется выступить в роли целителя нравов по отношению к самому Б.М. Величковскому и ему подобным: понимая, в каком положении сейчас оказалась российская наука, они могли бы найти и лучший способ помочь ей, нежели наставления издалека.

Хочется прокомментировать и заключающую письмо реплику Б.М. Величковского, тоже брошенную им с беззвездного “высока”: “российская психология вновь способна занять достойное место в системе мировой науки”. На самом деле она его всегда занимала и занимает поныне — несмотря на эмиграцию ряда своих далеко не лучших представителей.

Член редколлегии журнала “Вопросы психологии”
А.В. Юревич