ТЕМАТИЧЕСКАЯ ПОДБОРКА СТАТЕЙ

ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ

Открытое письмо в редакцию

Глубокоуважаемая Екатерина Владимировна! Дамы и господа!

Как давний - с 1973 г. - автор “Вопросов психологии” и небезразличный, хотя в силу обстоятельств дистанцированный наблюдатель процессов на российской психологической сцене, я решил поделиться с Вами и читателями Вашего журнала некоторыми наблюдениями по поводу характера публикуемых в журнале работ. Моя цель при этом состоит в сравнении этих публикаций с теми, которые мне приходилось и приходится анализировать в качестве рецензента и члена редколлегий ряда научных журналов. Список этих журналов довольно широк: Applied Psychology, Consciousness & Cognition, Gestalttheorie, Golem, Human Development, Kognitionswissenschaft, Polish Psychological Bulletin, Pragmatics & Cognition, Psychological Research, Psychological Science, Zeitschrift fCr Psychologie, Zeitschrift fiEr experimentelle Psychologie. Можно предположить поэтому, что он отражает различные аспекты ведущихся в мировой психологии исследований. Материалом для моих наблюдений послужили в основном шесть номеров “Вопросов психологии” за 2000 г.

I. Первое и, возможно, главное наблюдение состоит в том, что несмотря на все журнал живет, его приятно держать в руках, зачастую интересно и полезно читать. Меня особенно заинтересовала рубрика с прогнозами развития психологии в XXI в. - отличный прожективный тест научных и паранаучных представлений ряда ведущих российских психологов (№ 1 и 2). Из отдельных публикаций мне больше всего понравилась блестящая теоретическая статья А.В. и В.А. Петровских (№ 5), спокойно и строго научно, т.е. без ритуальных причитаний по поводу деятельности или. скажем. общения, построивших матрицу основных психологических категорий, где нашлось место и деятельности, и общению, и еще примерно трем десяткам не менее важных понятий. Надо сказать, что данный подход отвечает духу современных мировых исследований в большей степени, чем также представленные в русской психологической литературе попытки выявления некоторой универсальной концептуальной единицы, клеточки “всего”. Два прекрасных обзора психогенетических исследований М.В. Алфимовой и В.И.Трубникова (№ 2, 6) позволили мне лучше понять, что, собственно, ищут многие мои коллеги на Западе. Особенно любопытны идея генетического контроля баланса нейромедиаторов и обсуждение механизмов одного из наиболее загадочных биопсихологических синдромов - синдрома Уильямса (связанного с хромосомой 7, а не 11, как, например, полагает С. Пинкер (The language instinct. N.Y.: Morrow, 1996). Есть целый ряд других абсолютно профессиональных публикаций, которые я не могу из-за недостатка места даже просто перечислить. Хорошо, что сохранилась рубрика “Коротко о книгах”, которую я когда-то организовывал по просьбе А.Р.Лурия.

Сравнивая этот массив статей с тем, что и как публикуется за рубежом, видишь прежде всего технические различия. Последняя страница “Вопросов психологии” выполняет функцию своеобразной “Доски почета”: там перечислены степени, звания и должности авторов, но нет главного - адреса, необходимого, если читатель хочет задать вопрос, предложить сотрудничество или просто поблагодарить. Неудачен формат библиографических ссылок. Если в статье более трех авторов (обычное дело с учетом трудоемкости многих научных исследованиий), то в библиографии упоминается лишь первый автор. по образцу “NN et al.”. Эта форма иногда используется на Западе для упоминания работы внутри текста, но только для того, чтобы отослать читателя к полной библиографической ссылке в конце статьи. Ведь часто нужно отследить публикации определенного автора, а он может оказаться по алфавиту, вкладу и выбранной роли в середине или конце списка. Странно также, что при ссылках на монографии и сборники не упоминается издательство. Почему бы “Вопросам психологии” просто не воспользоваться общепринятым стандартом АРА (см., например. www.apa.org)?

2. К сожалению, другие впечатления не столь положительны. Поражает разброс тем, стилей и уровня публикаций. Все известные мне западные журналы жестко проводят свою редакционную политику. Критерием работы обычно служит процент отвергаемых статей - например, Applied Psychology поднял этот показатель в последние годы до 55 %, но журнал считается хуже, чем Journal of Experimental Psychology: Applied - с 67 %. Если рецензенты все-таки дают положительный отзыв, то всегда с большим количеством замечаний и требований по улучшению. Буквально на днях мои сотрудники смогли получить положительные отзывы на представленную в один из журналов рукопись - при этом один из рецензентов сделал 6, а другой 11 замечаний. Наиболее часто цитируемые в мире психологи переписывают каждую свою новую статью по несколько раз, если она вообще дается на доработку. Не случайно в списке научных заслуг журнальные публикации обычно весомее, чем главы в сборниках и даже целые монографии. При публикациях в известных мне журналах явно упоминаются даты не только первого, но и всех последующих представлений рукописи в редакцию. В “Вопросах психологии” после всех опубликованных статей я нашел только однократное упоминание “поступила в редакцию...”.

3. Одна из уникальных особенностей заметной части публикаций - их ретроспективный характер. Как в брежневском СССР, в журнале чрезмерна роль юбилеев. Не хочется ставить под сомнение благие намерения работающих в специфическом “юбилейном жанре” авторов, но объективно результат весьма сомнителен: а) упоминание себя в произвольно выбранном контексте, б) цитирование - в общем-то, бестактное - классиков и добрых знакомых “списком”, в) фиксация на национальном наследии (всегда ли лучшем?) в науке и за ее пределами. Это какая-то ярмарка тщеславия на фоне кладбищенского пейзажа. Если “все в прошлом”, то не приходится удивляться, что средний “возраст” библиографических ссылок на зарубежные публикации в некоторых эмпирических и даже экспериментальных работах равен 40 годам: печальный мировой рекорд - симптом самоизоляции и распада еще недавно уважаемой национальной психологической школы.

Разрешите мне, как полагается, обосновать эту мысль ссылкой на авторитеты. При всем различии ориентации опрошенных редакцией экспертов (упоминавшаяся выше анкета в № 1 и 2) большинство, как мне показалось, выделило трех отечественных психологов - Л.С. Выготского, А.Р.Лурия и Е.Н. Соколова - как ученых, на работы которых будут продолжать ссылаться в XXI в. Никогда не забуду, как в начале 70-х в нашем доме часов этак в 6 утра звонил телефон и Александр Романович удивленно спрашивал: “Боря, ты еще спишь?!” Обычно он торопился рассказать как раз о последних мировых научных событиях. Другой пример: в начале этого года я обратился к Е.Н. Соколову с просьбой дать совет в решении кадрового вопроса, возникшего в моем университете. Евгений Николаевич не только “с лета” расставил всех по своим местам, но и привел примеры последних публикаций. Неделей позже я задал тот же вопрос Ристо Наатанену (Хельсинки) и Лэрри Сквайру (Сан Диего). Представьте себе, их советы и ссылки на публикации немецких авторов совпали с тем. что я услышал от Е.Н. Соколова. Вот это класс! Вот это и называется “in-der-Welt-sein”, “здесь-и- теперь”, “сейчас-и-всегда”! (Прошу прощения за странную орфографию - я ее “подсмотрел” у авторов “Вопросов психологии” - Т.Я. Буякас (№ 1) и И. В. Грошева (№ 6. 2000.)

4. Увы, по сравнению с любым известным мне аналогичным изданием на Западе в статьях “Вопросов психологии” часто мало дела и много слов. Работа со словом, правда, позволяет некоторым авторам добиваться удивительных эффектов: “Нейтральные по отдельности знаки в своей совокупности вдруг образуют язык, который говорит о маскулинности, твердит о ее непосредственном наличии где-то здесь, поблизости, активно акцентирует ее” (№ 6. С. 45). Тем не менее иногда хотелось бы видеть какое-нибудь “заземление” бесконечных словесных пируэтов. Характерна дискуссия о среднеазиатской экспедиции А.Р.Лурия и более ранних работах А. Штилермана в этом же регионе (№ 2 и 6). Для любого действующего психолога на Западе было бы понятно, что бессмысленно вновь и вновь читать Л.С. Выготского, выискивая то, чего у него, скорее всего, просто нет (в свое время мне это очень убедительно объяснил П.Я. Гальперин). Нужно один раз получить грант и проверить вопрос эмпирически. Хорошо известно, кстати, что эмпирические исследования не были сильной стороной многих отечественных психологов, возможно, из-за того, что мы не “переболели” необихевиоризмом. Так, Курт Коффка упорно не соглашался с луриевской интерпретацией результатов их совместной экспедиции. Если же А.Р.Лурия и Л.С. Выготский были идеальными методико-методо-логами и распространенное мнение ошибочно, то тем важнее показать, как надо проводить сравнительные исследования по их заветам.

5. Печально то, что кое-что из увиденного мной на страницах “Вопросов психологии” для любого из моих коллег находится за пределами науки - по форме и по содержанию. Во-первых, публичные дискуссии между учеными могут вестись только в уважительном тоне. Замечания, унижающие достоинство оппонента, содержащие намеки на его родителей или состояние здоровья, недопустимы. Конечно, в “живом общении” можно и не удержать “живое движение”, но письменная речь ведь не случайно контролируется передними отделами мозга. Честно говоря, я сам с глухих советских времен ничего подобного статье “Домыслы критика и критика домыслов” (№ 6) не видел.

Во-вторых, моих коллег удивило бы присутствие в журнале религиозной проблематики. Вопросы веры - вещь сугубо личная, не подлежащая вынесению на всеобщее обозрение, особенно неуместная на страницах научной периодики. При наличии интактных религиозных институтов, организационно распространяющих свое влияние на образование и науку (например, Католический университет Намейгена или строго протестантский “Свободный университет” Амстердама). в общении и на работе не принято декларировать конфессиональную принадлежность. Вспоминаю лишь, что однажды в университете Торонто несколько коллег - приверженцев иудаизма не могли преподавать в один из дней, так что пришлось вносить минимальные изменения в порядок занятий. Это собственно все, что я могу сказать по вопросу “психология и религия” на основании 12 лет работы в университетах Европы и Северной Америки.

В-третьих, борьба школ советской, а ныне российской психологии... Любой историк психологии мог бы рассказать о соприкосновениях различных научных парадигм - В. Вундт против Г. Эббингауза (1895). К. Бюлер против В. Вундта (1907), В. Келер против Дж. Уотсона (1922), Э. Газри против Э. Толмена (1935), Н. Хомский против Б. Скиннера (1957) и пара других, более поздних эпизодов. Во всех этих случаях хорошо известно, в чем состояли разногласия и чем закончилось соприкосновение. Несколько лет назад “Вопросы психологии” опубликовали выразительные стенограммы заседаний, предшествовавших удалению С.Л. Рубинштейна из Московского университета. В отличие от дилетантов-ученых, аппарат ЦК КПСС не оставлял следов, иначе мы бы знали сегодня больше о том, кто и как пытался уничтожить наиболее ярких советских психологов 70-х гг. - В.В.Давыдова и В.П. Зинченко. Это что - и есть “борьба научных школ”. которую нужно “перенести в следующее столетие”? Для внешнего наблюдателя непонятно, о чем идет речь в этих странных “дискуссиях”, столь сильно отличающихся от классических экспериментов с Султаном или попыток описания синтаксиса с помощью марковских цепей.

6. Обстоятельная статья М.Г. Ярошевского, А.В. Юревича и А.Г. Аллахвердяна (№ 6) проясняет некоторые причины отличий мировой и современной российской психологии; среди них, во-первых, актуальное падение статуса научной деятельности и, во-вторых, негативные аспекты традиционно романтического подхода к науке в России. А.Р. Лурия, а ранее Р. Якобсон дали позитивную интерпретацию этой традиции. Проблематичным романтизм становится в случае специалистов средних способностей, которые везде находятся в большинстве. Ведь если посредственный позитивист - это ремесленник, то посредственный романтик - это мечтатель или шарлатан. Поэтому, кстати, на Западе так много психологов явно ремесленнического уровня.

Европейский романтизм был негативной реакцией на Новое Время. Иногда кажется, что некоторые российские коллеги проследовали не в XXI, а в самый конец XVI в., с характерной для него атмосферой одухотворенного невежества и объяснения путем ссылок на авторитеты: культурное Возрождение уже свершилось, но научное Новое Время еще не наступило. В науке совсем не обязательно быть гением или хотя бы заниматься экспериментом, но должно сохранять то, что лежит в основе научной методологии: разумный скептицизм (непринятие на веру), аккуратное использование понятий, опору на соответствующим образом полученные и представленные данные. Это означает, например, что нельзя взять существующее понятие и произвольно приписать ему другое значение. Так, термин “виртуальная реальность” обозначает особый класс технических систем отображения информации. В одной из лабораторий нашего института можно проехать на виртуальном BMW по виртуальному Дрездену, попадая в ситуации, которые в реальных условиях невозможно было бы контролировать. Может ли кто-нибудь объяснить, почему некоторые русские психологи вдруг решили использовать этот terminus technicus в качестве синонима психики и сознания?

Чего здесь больше - невежества или шарлатанства?

Психология, конечно же, будет процветать в XXI в. Речь идет о другом: если качество в целом останется таким же, в частности в отношении уровня психологических исследований, то можно и совсем выпасть в исторический осадок. Вакуум заполнится, так что через 100 лет некому будет обсуждать уникальные особенности национальной соборной духовности и спорить о том, кто самый великий - Л.С. Выготский или С.Л. Рубинштейн (а равно Б.Г.Ананьев, М.М.Бахтин, Н.А. Бернштейн, В.В.Давыдов, А.В. Запорожец, Б.Ф. Ломов, О. Мандельштам и многие другие). Сейчас нужно не сводить далекие от науки счеты, а наконец-то навести в доме порядок. Во всем многообразии отраслей психология - это научная дисциплина. Если кто-то не разделяет принципы научной методологии или не удосужился освоить их в процессе профобучения, то, скорее всего, он просто не психолог и, возможно, ему следует подумать о поиске иной трибуны, чем научный журнал “Вопросы психологии” для распространения своих взглядов.

Позвольте мне, однако, закончить тем, с чего я начал: многие статьи Вашего журнала убедили меня, что российская психология вновь способна занять достойное место в системе мировой психологической науки.

С искренней симпатией,
Б.М. Величковский
Дрезден, Германия