Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в тридцатилетнем ресурсе (1980-2009 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ (К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ С.Л. РУБИНШТЕЙНА)

СЛОВО О С. Л. РУБИНШТЕЙНЕ

В.П. ЗИНЧЕНКО

Начну с замечательного, поразившего меня эпизода. В 1954—1956 гг. я был аспирантом НИИ психологии АПН РСФСР, а “по совместительству” — секретарем комсомольской организации этого института. И в этой моей должности беспартийный директор института А.А. Смирнов был вынужден иногда принимать меня. Я старался не докучать ему, но приходилось... Однажды я встал в очередь на прием. Дело происходило в узеньком коридорчике, так как приемной скромный Анатолий Александрович не имел. В очереди стояли солидные сотрудники института и среди них — ворчливый и вечно недовольный (мне почему-то кажется, что это была игра) Николай Дмитриевич Левитов. Он был не в духе. Не помню, то ли он сам, то ли кто-то из ожидавших вспомнил сюжет Марка Твена о том, кем могли бы быть те или иные люди, если бы их жизнь сложилась счастливо. Н.Д. Левитов стал охотно развивать этот сюжет применительно к самым известным психологам, многие из которых работали в то время в институте. Оценки были нелицеприятные, порой жестокие, но очень точные. Перечислю те, что помню, но воздержусь от персонификации, дед пасечник, архивариус, кардинал, отец дьякон, генерал, биржевой маклер... Кто-то спросил: а есть кто-нибудь, кто при счастливом стечении обстоятельств все же был бы психологом? Н.Д. Левитов задумался и ответил, что есть, — это Сергей Леонидович Рубинштейн, и после некоторой паузы добавил, что видит его только профессором психологии и философии. Не уверен, что Н.Д. Левитов знал, что С.Л. Рубинштейн получил образование по философии в Марбурге. Тогда афишировать подобное было не принято.

Нужно ли говорить, что для меня это был замечательный урок даже не по психологии, а по человекознанию. С какими-то оценками я согласился сразу, в справедливости других убедился многие годы спустя, с какими-то мог бы поспорить и сегодня. Но оценка С.Л. Рубинштейна была абсолютно точной. Он остался у меня в памяти как классический университетский профессор старого закала. Очень внимательный к студентам и очень щедрый. Мы жили скудно, и некоторые студенты осмеливались обращаться к нему за помощью. Он не только не отказывал, но и говорил, что возвращать деньги не нужно.

Мое поколение было леонтьевским, а не рубинштейновским. Поколения тогда различались по этому признаку в зависимости от того, кто читал двухлетний курс “Общей психологии”. Сергей Леонидович читал нам лишь небольшой курс по проблемам мышления. Его содержание, конечно, вымылось из памяти, но образ и облик академического и вместе с тем увлеченного профессора остался. Осталось впечатление и от эрудиции, которая, казалось, не знает границ.

Очень жаль, что Сергей Леонидович — создатель отделения психологии на философском факультете — был уволен из Московского университета и многие поколения студентов были лишены удовольствия его слушать. Постыдная стенограмма с обсуждением его “заблуждений” была опубликована в “Вопросах психологии” (1989. № 4, 5). Впрочем быть уволенным из МГУ не стыдно. Знаю это на собственном опыте, правда, меня уволили без обсуждения, просто и со вкусом — по телефону. Досада, конечно, была, но я нахожусь в хорошей компании с С.Л, Рубинштейном, Н.А. Бернштейном, Вяч.Вс. Ивановым, М.К. Мамардашвили и другими.

В глубине и эрудиции С.Л. Рубинштейна может и сегодня убедиться всякий, кто возьмет на себя труд прочесть “Основы психологии”. Написанный 60 лет тому назад, он до сих пор остается лучшим университетским учебником по психологии. Когда Институт “Открытое общество” (Фонд Дж. Сороса) доверил мне заказать новое поколение учебников по психологии, я назвал около 30 авторов. На резонный вопрос, почему так много, я ответил, что если бы был жив С.Л. Рубинштейн, я назвал бы его одного. Сейчас, когда почти все заказанные книги изданы, могу сказать, что, отвечая так, я не ошибался. С.Л. Рубинштейн своим учебником расплатился и за свое немецкое университетское образование. В Германии его издавали десять или более раз. Замечательные для тех лет свойства учебника — минимальная (по тем меркам) идеологизированность и полное отсутствие политизированности. Еще одно достоинство состоит в том, что автор скрупулезно собирал все ценное и интересное в области психологии из того, что делалось в нашей огромной, но совсем “не психологической” стране. Это сегодня, почти как в советской песне, “у нас психологом становится любой”. Мы психологию учили не по Немову.

Мой отец, П.И. Зинченко до конца дней своих сохранял пиетет и признательность Сергею Леонидовичу. Он был и удивлен, и обрадован тем, что его первая серьезная публикация в вузовских “Научных записках” спустя год с небольшим нашла отражение в фундаментальном учебнике. Не мог забыть отец и того, что Сергей Леонидович во время войны, в 1943—1944 гг., будучи короткое время директором Института психологии, делал все возможное и невозможное, чтобы демобилизовать доцента психологии П.И. Зинченко из действующей армии. Это не удалось, но порыв был, и он тем более ценен, что Сергей Леонидович хлопотал за представителя другой, уже тогда конкурирующей школы А.Н. Леонтьева.

Вернусь в студенческие годы. Мне посчастливилось общаться с Сергеем Леонидовичем по поводу моей курсовой работы, руководителем которой он был. Сочинение, как я теперь понимаю, было вполне примитивным. Оно каким-то чудом у меня сохранилось, хотя давно исчезли обе мои диссертации. Я о другом. Консультации проходили у него дома, и меня потрясла его библиотека, в основном, немецкой психологической и философской литературы (где она сейчас?). Такого богатства я не видел ни у А.Р. Лурия, ни у А.Н. Леонтьева. Я о ней вспоминал, когда мне доводилось быть на кафедрах психологии Вильнюсского университета, Берлинского университета и в лаборатории В. Вундта в Лейпциге. И вновь впечатление от его доброты, душевной щедрости. Ни тени снисходительности, хотя повод для нее, несомненно, был. Он — одессит — без улыбки читал мои полудетским почерком написанные рассуждения о том, что думал И.М. Сеченов о памяти.

Много позже я узнал, что в дореволюционные годы С.Л. Рубинштейн занимался проблемой этики. После революции в стране исчезла и проблема, и этика, но Сергей Леонидович сохранил и то и другое. Об этике он писал “в стол”. Спасибо ученикам, что они это опубликовали. Психологии повезло, что он обратился к ней, а не к философии, и принес в нее культуру мысли, в том числе и философской, которой нам так недостает.

Второй его проблемой, тесно связанной с первой, была проблема человеческого действия. Отсюда, между прочим, его огромное уважение и интерес к трудам Н.А. Бернштейна. Вообще, на мой взгляд, его размышления о действии много интересней и продуктивней размышлений о деятельности. В первых чувствуется нечто интимное, по-настоящему его задевающее; в последних — нечто служебное, марксистское, формальное, хотя, конечно, не идеологическое, а научное и тоже интересное. Он, если можно так выразиться, был думающим, понимающим, интеллигентным марксистом. Многие мои друзья-философы, слушавшие его лекции, работавшие рядом с ним в Институте философии АН СССР, отдавали ему должное и благодаря его трудам психологизировали свои работы в области теории познания.

С.Л. Рубинштейну был чужд “ленинизм до исступления”, как выразился рекомендовавший его в члены Академии наук СССР А.А. Ухтомский. Следуя марксизму (возможно, добровольно-принудительно), С.Л. Рубинштейн никогда не прерывал работы понимания. Отталкиваясь от марксизма, он почти оттолкнул его от себя. Думаю, что он это сделал также и по этическим соображениям. Согласно позднему С.Л. Рубинштейну, принятие и следование марксистской формуле о сущности человека как совокупности всех (?!) общественных отношений разрушает природное в человеке, и его природные связи с миром, и тем самым то содержание его духовной и душевной жизни, которое определяет его субъективное отношение, отражающее эту его природную связь с людьми (Рубинштейн СЛ. Человек и мир. М.: Наука, 1997. С. 104). А ведь и в самом деле разрушает, в чем все больше и больше убеждаются многие люди, а не только ученые.

В другом месте С.Л. Рубинштейн, приводя эту расхожую Марксову формулу, видимо, не без ехидства привел рядом другое положение К. Маркса, существенно ограничивающее, если не опровергающее ее. Оно состоит в том, что сущность общественных отношений складывается из индивидуальных сущностей. И, действительно, если ты пришел в общество, не имея ничего за душой, без своей собственной индивидуальной сущности, то для тебя вполне естественным будет провозгласить: “грабь награбленное”, “поделим все поровну” и тому подобный все еще очень живучий бред. В печатном и рукописном наследии подобных разумных сомнений ни у кого из наших известных психологов-марксистов мне встречать не приходилось.

Я уже как-то писал, что С.Л. Рубинштейн — это целый мир, и не теряю надежды в него погрузиться. Уверен, что это будет очень увлекательным путешествием. Выражаясь словами самого С.Л. Рубинштейна, в памяти ряда поколений он останется как “педагог в большом стиле”.

Поступила в редакцию 24. УШ 1999 г.


Далее...