ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ ВНУТРЕННЯЯ АКТИВНОСТЬ СУБЪЕКТА В ПРОЦЕССЕ АМПЛИФИКАЦИИ ИНДИВИДУАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ

Т.М. БУЯКАС, О.Г. ЗЕВИНА

В центре нашего внимания стоит подход к человеку, согласно которому человек никогда не совпадает с самим собой, со своей наличностью; пока жив, он живет тем, что еще не сказал своего последнего слова, и всегда ценностно предстоит себе (М.М. Бахтин). Иначе говоря, в своей работе мы нацелены на исследование процессов личностного и духовного развития человека.

В традициях культурно-исторического подхода, в рамках которого выполнена данная работа, источник развития помещен не в самом человеке, а вынесен вовне - в культурно-исторический опыт1. Этот опыт зафиксирован самыми разными способами, включая феномены общественного сознания, многообразную символику и мифологию, произведения искусства, тексты и т.д., и т.п. В процессе взаимодействия с ними человек овладевает собственными психическими процессами и развивается. Такая обусловленность человеческого развития объектами культуры позволяет рассматривать их как психологические органы, или орудия развития. Эти орудия-органы М.К. Мамардашвили называет амплификаторами, или "машинами рождения". Действительно, они не просто дают нам некоторое представление о мире, а порождают в нас новый личностный опыт, определенные состояния и качества, которых без нашего взаимодействия с ними не было и быть не могло. Посредством этих органов мы видим то, чего не видим глазами, читаем свой опыт: реконструируем действительный смысл своих ощущений и состояний, строим свое понимание, собираем себя - не рассеиваемся, не распадаемся так, как распадались бы, предоставленные самим себе, и т.д., и т.п. Так, переводом сознания в другой, избыточный и более интенсивный регистр жизни, осуществляется процесс личностного и духовного развития человека.

Очевидно, что нашу работу, реализованную в рамках указанного подхода к человеку, можно рассматривать как исследование психологии становления "возможного" человека - человека в перспективе его развития, т.е. с точки зрения того, кем он может быть и должен еще стать, а не исследование человека, который уже эмпирически есть, т.е. наличного, ставшего. "То, что мы есть, есть отражение в нас результатов поиска того, чем мы можем быть" [10; 75].

В этом смысле мы стоим на позиции "вершинной психологии" (Л.С. Выготский), психологии человека "возможного" (В.П. Зинченко; А.А. Пузырей).

В данной работе в качестве амплификатора мы будем использовать символы. Роль символа как медиатора человеческого развития, "духовной вертикали" человека "едва просвечивает", по выражению В.П. Зинченко, в культурно-исторической психологии [8]. Однако символ давно "стал элементом культуры настолько всеобщим, что вошел в повседневное мышление субъекта о самом себе, [стал] элементом, через который этот субъект спонтанно, стихийно, непосредственно вырабатывает представление о своих поступках вместе с совершением самих этих поступков" [11; 134]. Иначе говоря, символ "обладает способностью индуцировать состояния сознания, через которые психика индивида включается в определенные содержания сознания" [11; 151]. И, что крайне важно, - эти "содержания сознания" позволяют соотносить жизненные проблемы субъекта с общечеловеческим опытом.

Такое превращение содержания символа в нечто само собой разумеющееся, понятное, приемлемое для субъекта может идти разными путями. В нашей предыдущей работе [3], где был описан один из них, было показано, что символ начинает функционировать в реальных жизненных связях субъекта, определять его отношение к миру, если он непосредственно переживается субъектом, т.е. если значения символа воплощаются в конкретном внутреннем опыте субъекта. В данной работе мы хотим подчеркнуть, насколько важно, чтобы этот новый опыт был бы еще и понят, осмыслен субъектом.

Действительно, существует большое различие между человеком, который испытывает некоторое состояние, переживает некоторый опыт, и человеком, который ищет смысл опыта или хочет понять его. Вслед за М.К. Мамардашвили можно сказать, что переживание случилось в своей определенности, если оно произошло одновременно и в пространстве смысла. Если же опыт произошел, а смысл его не извлечен, то состояние человека будет бесплодно повторяться до дурной бесконечности. В частности, М.К. Мамардашвили говорит, что в русской истории "гулял гений дурных повторений" именно потому, что россияне не понимали, не извлекали смысла из происходящих событий. Такое же бесконечное повторение одних и тех же состояний, побуждений, мыслей, чувств и т.д. происходит и у отдельного человека, когда он "тащит за уши свои непрожеванные переживания". Про себя М.К. Мамардашвили говорит: "И у меня есть какое-то свое непрожеванное переживание, на поводу у которого я, наверное, буду идти в жизни, пока не извлеку из него смысла" [12; 526]. М. Пруст в этой связи вводит крайне образную метафору человека, который "обжирается симфониями" - в его раскрытый рот впихиваются музыкальные или живописные наслаждения - до тех пор, пока он не понимает своего собственного состояния, не понимает своего собственного переживания, не извлекает из него смысла. И до тех пор, пока это не произойдет, пока у человека есть только "полупереживания", будет стоять вопрос его существования: есть он на самом деле или его нет [12; 525].

Извлечением смысла человек конституирует в потенциальности своего сознания некоторую структуру, следование которой обеспечивает воспроизводство этого смысла [13]. Смысловое оформление опыта дает переживанию опору в предметной реальности, иначе ему не на чем было бы держаться: "человек есть в той мере, в какой его натуральные возможности соотнесены с чем-то другим и живут этим другим" [13; 249]. Именно в этом контексте возникла идея формы еще у Сократа и Платона; формы - как "конструктивного органа жизни", который существовал бы сам по себе, имел бы предметную реальность. Без такого закрепления в структуре, которая позволяет присутствовать, на которой может что-то держаться, человеческие способности "уходят в песок", теряются, разрушаются временем. Только путем "наращивания" плоти новых смыслов могут произойти действительные изменения в человеке [10], [13].

Мы хотим обратить специальное внимание на тот факт, что в рамках нашего подхода, в соответствии с которым человек "ценностно предстоит себе", перед субъектом не может стоять задача традиционного - "объясняющего" типа прочтения, понимания нового опыта. Такой тип понимания может лишь свести этот опыт к "понятным и известным представлениям" [14], лишь, говоря словами А. Бергсона, втиснуть "реальность в готовое платье". И субъект, хоть и обогащенный новым опытом, с полной бесполезностью для себя заслонит его текстом интерпретации, "заместит его неким позитивным рациональным смыслом" [14; 153]. О каком развитии может тогда идти речь?

1 Взгляд на природу источника развития оказался столь принципиальным, что послужил водоразделом между отечественной гуманитарной психологией и зарубежной гуманистической [2].