Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в тридцатилетнем ресурсе (1980-2009 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

ПАМЯТИ В. В. ДАВЫДОВА
(1930-1998)


Фото из семейного архива (1993)

Психолого-педагогическая общественность скорбит по В. В. Давыдову. Настоящий номер посвящен его памяти и развитию его научного наследия.

САМОРАЗВИТИЕ ДУХА
(ПАМЯТИ ДРУГА)

В. П. ЗИНЧЕНКО

Природа наша делаема.
А. А. Ухтомский

Печален я: со мною друга нет.
А. С. Пушкин

Василий Васильевич Давыдов родился в 1930 г. 31 августа, и меня не оставляет чувство, что уже 1 сентября он пошел в школу. В школе он и умер. Ученье во всех смыслах этого слова было делом его жизни и страстью. От нас ушел очень хороший человек. Яркий, талантливый. Сегодня нам только кажется, что мы знаем, кого мы потеряли. 1 августа могло бы исполниться полвека моего с ним знакомства и дружбы.

50 лет тому назад после окончания школы рабочей молодежи Василий Васильевич поступил в МГУ им. М. В. Ломоносова на отделение психологии философского факультета. Академик И. П. Бардин - металлург - очень сокрушался, что его лаборант Вася Давыдов не пошел по его рекомендации в Московский институт стали и сплавов. Психологии помог случай. Вася после выпускных экзаменов в школе, получив золотую медаль, поехал в деревню на родину своей мамы и познакомился там с отдыхающими москвичами. Те, присмотревшись к медалисту-абитуриенту - будущему металлургу, убедили его в том, что он обладает недюжинными способностями к гуманитарным наукам. Жаль, что имя этих проницательных людей утрачено.

Академик Т. И. Ойзерман очень сожалел, что психолог Давыдов после окончания университета не поступил к нему в аспирантуру на кафедру зарубежной философии. Цвет российской философии - Э. В. Ильенков, П. В. Копнин, Б. М. Кедров, М. К. Мамардашвили, Э. Г. Юдин, как и многие ныне здравствующие философы, считали его за своего. Каюсь, я однажды воспользовался его философской эрудицией. Мне нужно было срочно подготовить реферат по философии к кандидатскому экзамену. Порывшись в глубинах собственного духа, я не нашел там ничего сколько-нибудь стоящего и обратился за помощью к другу. Василий Васильевич на следующий день принес мне требуемое, и я получил не только отличную оценку, но и удивленно-восхищенный отзыв преподавателя.

Замечательные педагоги А. М. Арсеньев, Ю. К. Бабанский, М. Н. Скаткин, Э. И. Моносзон, президенты Академии педагогических наук СССР И. А. Каиров и В. Н. Столетов признавали его крупным педагогом. Но Василий Васильевич был психологом милостию Божией. Все остальное было средством понимания психологических проблем.

В. В. Давыдов был превосходным студентом. О том, что такое учебная деятельность, он знал не понаслышке. Выражаясь словами зрелого В. В. Давыдова, молодой Давыдов пришел в университет "сложившимся, полноценным субъектом учебной деятельности". По его внешнему виду ни преподаватели, ни сокурсники не могли подозревать заключенных в нем "скрытых возможностей сознания, мышления, личности", добавлю, - и деятельности. Но очень скоро все убедились, что у него уже были "сформированы познавательные потребности, мотивы, задачи, действия и операции учебной деятельности". Не только сформированы, но и "представлены не в виде отдельных компонентов, а в целостной структуре", о чем он сам тогда, видимо, не имел ни малейшего представления. Не буду гадать, определялось ли "формирование его способностей, в том числе и к учебной деятельности, целенаправленно организованным содержанием и формой его воспитания и обучения" или "оно было стихийным". Помню, что для него учение было естественным состоянием, а субъективно, - видимо, слабо дифференцированным "единым новообразованием". Может быть, Вася Давыдов решил понять природу собственных способностей, секрет своих учебных успехов и поэтому сделал учебную деятельность главным предметом исследования Василия Васильевича Давыдова, чтобы поделиться этим секретом с другими. А успехи были удивительными. Любой из нас, его однокурсников, сильно бы удивился, вдруг узнав, что В. Давыдов не сумел ответить на семинаре, зачете или экзамене, будь то анатомия, цитоархитектоника мозга, антропология, история партии, языкознание или психология. Ему были незнакомы предэкзаменационные волнения, стрессы, лихорадочное перелистывание конспектов и, вообще, никакая суета. Его ответы всегда были четки, содержательны, уверены, в нем не было бравады, бахвальства, пренебрежения к слабым студентам. Он совсем не был похож на отличника. Ему не чужды были кутеж, кураж, он не чурался компаний, имел музыкальный слух и хороший голос, не отлынивал от общественной работы, дефицита которой в наше время не ощущалось.

Не буду спорить с В. В. Давыдовым о том, что "все психические способности человека формируются в деятельности". Хотя я так же, как и он, приверженец культурно-исторической психологии, но в случае В. В. Давыдова я всегда чувствовал его природные способности и силы, его неуемную энергию и богатый творческий потенциал. Он впоследствии имел все основания утверждать, что именно творческий потенциал представляет собой ядро личности. Без него она просто не может "выделаться".

Ему, да и всем нам, его однокашникам, повезло с учителями психологии - нас учили П. Я. Гальперин, К. М. Гуревич, А. В. Запорожец, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, С. Л. Рубинштейн, Е. Н. Соколов, Н. Ф. Талызина, Б. М. Теплов, Д. Б. Эльконин. К их числу несомненно относится и любимый всеми нами психологически ориентированный антрополог Я. Я. Рогинский. Мы, конечно, тогда слабо представляли себе, что это ареопаг имен, умов, талантов, личностей. Они были просты в общении, доступны. Нам обеспечивалась свобода выбора и миграции от одного к другому. Например, Ю. Б. Гиппенрейтер перешла от П. Я. Гальперина к А. Н. Леонтьеву, Н. Н. Поддъяков - от А. Н. Леонтьева к А. В. Запорожцу, Л. С. Цветкова - от А. В. Запорожца к А. Р. Лурия, В. П. Зинченко - от С. Л. Рубинштейна к А. В. Запорожцу и т. п. Два года курс общей психологии нам читал А. Н. Леонтьев, а семинарские занятия по его курсу вел П. Я. Гальперин. В следующие два года мы слушали у П. Я. Гальперина историю психологии, психологию мышления и речи. С первых курсов ученичество В. В. Давыдова у П. Я. Гальперина перешло в сотрудничество и в дружбу. Они даже в каникулы не могли надолго расстаться друг с другом. Студент ездил с учителем отдыхать на Волгу, где они переправлялись на пустынный остров и без галстуков продолжали свои "интеллектуальные безумства".

Учитель и ученик были очень разными, что, видимо, и сблизило их. Молодой задор Василия Васильевича сдерживался ироничностью и скепсисом Петра Яковлевича. Эти его качества были основаны на превосходном знании истории нашей науки, на дисциплине ума и способности к укрощению своей собственной фантазии. После длительного латентного периода, спустя десятилетия, некоторые из черт учителя перешли к ученику. Я их почувствовал на себе по тому, как он сдерживал некоторые мои поэтические увлечения, теоретико-методологические фантазии, уводившие меня, по его мнению, со столбовой дороги психологической теории деятельности. Его укоры (и уколы) не мешали мне постоянно консультироваться с ним, зачитывать ему сомнительные места по телефону. Хотя наши кабинеты в Академии были рядом, но обсуждать там научные проблемы было практически невозможно. В критике В. В. Давыдов, как и наш учитель П. Я. Гальперин, был нелицеприятен.

Лекции А. Н. Леонтьева, школа П. Я. Гальперина, дружба с философом Э. В. Ильенковым и его окружением наложили глубокую печать на всю дальнейшую научную биографию и судьбу В. В. Давыдова. Все они были носителями теоретического мышления, так сказать, in vivo и пробудили в нем интерес к тому, что же такое теоретическое мышление per se, каковы его корни и пути развития. Проблематика формирования умственных действий, которую он так успешно начал развивать с П. Я. Гальпериным, оказалась ему тесна. Его влекли теоретические обобщения и понятия, теоретическое мышление как предмет исследования и формирования, выступавшее для В. В. Давыдова в тесной связи с "мировой загадкой" происхождения психики, истоки которой он всегда искал в деятельности и других формах активности живого существа. Многие годы спустя он характеризовал теоретические знания "как знания, содержанием которых является процесс происхождения и развития какого-либо предмета".

Судьба не всегда благоприятствовала В. В. Давыдову. После аспирантуры его не оставили в МГУ. Причиной была его слишком тесная связь с философами-фрондерами, первыми возмутителями спокойствия в советской философии - Э. В. Ильенковым, А. А. Зиновьевым, В. И. Коровиковым, начавшими работу по восстановлению и развитию первозданной формы марксистской диалектики. Как ни странно, этому обрадовался А. Р. Лурия, у которого было безошибочное чутье к таланту. Он тут же пристроил В. В. Давыдова редактором созданного тогда им журнала "Доклады АПН РСФСР". Ему пришлось несколько лет поработать редактором не только "Докладов", но и других книг, стоявших в планах издательства Академии педагогических наук СССР. Редактором В. В. Давыдов был замечательным и превосходно переводил некоторых авторов с русского на русский язык. Когда это было практически невозможно, В. В. Давыдов обращался ко мне, и я писал рецензии, после которых авторы уже не могли подняться. Редактор и рецензент выполняли разные функции: редактор учил, как надо писать, а рецензент - как не надо.

Лишь после издательства он пришел в Институт психологии (ныне - Психологический институт РАО), с которым была связана вся его дальнейшая жизнь. Приходу в Институт В. В. Давыдов, как и автор этих строк, обязан незабвенному А. А. Смирнову, который не дал пропасть талантливому молодому ученому в должности главного редактора Издательства АПН РСФСР. Узнав о полученном В. В. Давыдовым предложении занять эту должность, Анатолий Александрович тут же пригласил в Институт своего будущего преемника.

И здесь произошла еще одна счастливая не только для В. В. Давыдова, но и для Д. Б. Эльконина встреча (хотя она состоялась только потому, что они уже давно знали друг друга). Это была встреча теоретических интересов, замыслов и энергии молодого ученого с огромным педагогическим опытом, научной проницательностью, здравым смыслом и мудростью зрелого Д. Б. Эльконина - прямого и верного соратника Л. С. Выготского. В. В. Давыдова и Д. Б. Эльконина сблизил, видимо, буйный научный темперамент, которым в полной мере обладали оба. Они избрали в качестве плацдарма для своих исследований 91-ю московскую школу. Именно в ней закладывались основы теории учебной деятельности, теории и практики развивающего обучения. Именно здесь родилась образовательная система Эльконина - Давыдова, по которой в России сегодня работают около 10 % школ. Уже несколько лет патронаж их деятельности осуществляет Ассоциация развивающего обучения, президентом которой был В. В. Давыдов.

91-я школа - это не только детище Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова, это в огромной мере и подвижничество Василия Васильевича, это продолжавшийся почти 20 лет тяжкий труд по разработке программ, по составлению поурочных конспектов учителям. Книги, учебники, ученые и почетные звания, признание, академическая и президентская премии - все это потом. А тогда были повседневная работа с учителями и одновременно большая радость исследователя, в которой он не отказывал себе до последнего дня.

Замечательный ученик стал замечательным учителем. Я об этом говорю со знанием дела, поскольку волею судеб, а скорее, волею Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова мой сын Саша Зинченко учился в 91-й школе, и я в качестве друга, коллеги В. В. Давыдова и в качестве заинтересованного отца часто бывал в школе и в находившейся при ней лаборатории, наблюдал за отношением учителей к сотрудникам лаборатории и ее руководителям, а в своем доме наблюдал за личностным ростом, развитием сына и его однокашников. Обучение действительно оказалось развивающим. Правда, "фронт развития" был очень неровным. В чем-то обучение (в соответствии с теорией) делало один шаг, а развитие два-три.., в чем-то обучение делало десять шагов, топталось на месте, а о развитии говорить и вовсе не приходилось. Например, новая методика обучения письму "сформировала" у сына такой почерк, который Саша исправил, лишь начав пользоваться компьютером. В обучении цветокомпозиции были получены замечательные результаты, которые себя тут же исчерпали. Во многом наблюдались эффекты скрытого или, как говорили необихевиористы, латентного обучения, которое проявляло себя спустя годы. Главный итог я видел не в предметном обучении, не в полученной сумме знаний, которая всегда недостаточна и сомнительна, а в формировании установки на понимание (а не на запоминание и усвоение), в формировании приемов учебной деятельности (которая, согласно В. В. Давыдову, внутренне связана с теоретическим мышлением) и, если можно так выразиться, в снятии барьеров перед учением, задачей, пониманием, учителем, экзаменатором. Это закладывало основания будущей самостоятельности и веры в себя, в свои собственные силы.

В теории развивающего обучения (в последние годы В. В. Давыдов предпочитал говорить - образования) имеются три тесно связанных между собой концентра: учебная деятельность, теоретическое мышление и рефлексия. Только при наличии всех трех можно говорить о развивающем обучении именно в смысле Д. Б. Эльконина - В. В. Давыдова. Это не просто понять, но еще труднее реализовать в школьном преподавании. Самый сложный пункт, которому В. В. Давыдов придавал решающее значение и уделял наибольшее внимание, это соотношение эмпирического и теоретического мышления. Понимание этого соотношения требует определенной философско-методологической культуры. Там, где ее нет или где она недостаточна, раздаются вполне обывательские упреки вроде того, что как это возможно в младших классах готовить теоретиков. Прибегну к неожиданной (может быть, и для Д. Б. Эльконина с В. В. Давыдовым) аргументации, что здесь дело не в возрасте. Прислушаемся или вчитаемся в воспоминания П. А. Флоренского о своем детстве: "На Аджарском шоссе я с детства приучился видеть землю не только с поверхности, а и в разрезе, даже преимущественно в разрезе, и потому на самое время смотрел сбоку. Тут дело совсем не в отвлеченных понятиях, и до всего, указываемого мною, чрезвычайно легко подойти, руководствуясь рассуждениями.

А дело здесь в всосавшихся спервоначала и по-своему сложивших всю мысль привычках ума.. . В строении моего восприятия план представляется внутренно далеким, а поперечный разрез - близким; единовременность говорит и склонна распасться на отдельные группы предметов, последовательно обозреваемые, тогда как последовательность - это мой способ мышления, причем она воспринимается как единовременная.. . координата - времени - стала настолько живой, что время утратило свой характер дурной бесконечности, сделалось уютным и замкнутым, приблизилось к вечности.

Я привык видеть корни вещей. Эта привычка зрения потом проросла все мышление и определила основной характер его - стремление двигаться по вертикали и малую заинтересованность в горизонтали"1.

Это и есть главные черты теоретического мышления, сложившегося у о. Павла в детские годы. Именно о развитии такого мышления в начальной школе заботился В. В. Давыдов. Его интересовали глубина, корни и вертикаль. Он никогда не стремился строить образование по типу "шведского стола" знаний (выражение Э. Фромма) и вообще с подозрением относился к всезнайкам и скорохватам. К сожалению, по легкому и пагубному для учащихся пути "шведского стола" идут многие "инноваторы" в образовании, растет число экзотических кушаний. В. В. Давыдов заботился о методе, а какие знания приобретут с его помощью учащиеся, - это дело жизненных обстоятельств, свободного выбора.

Теоретическое мышление о корнях, истоках, о происхождении и развитии - это живое мышление, так как оно само вырастает из живого знания. Оставим этот особый сюжет и вернемся в 91-ю школу.

Забавным доказательством того, что Д. Б. Эльконину и В. В. Давыдову удавалось формировать в первых классах начала теоретического мышления, были недоразумения между детьми и учителями при переходе в V класс. Дети отказывались усваивать готовые знания. Они требовали ответа на вопросы, откуда это известно, почему так происходит и т. п. Не все учителя средней школы были готовы к этому, некоторые жаловались В. В. Давыдову на избыточную любознательность детей. Были случаи даже ухода, бегства от маленьких теоретиков.

Атмосфера в школе была замечательной. Многие выпускники не только сохраняют о ней добрую память, но наведываются в нее, приходят на первый звонок 1 сентября. Эмигрировавшие выпускники приглашают в гости и радушно принимают своего в высшей степени требовательного учителя математики В. М. Сапожникова, которого связывали с В. В. Давыдовым дружеские отношения.

Позднее я назвал систему Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова психологической педагогикой. К моему удивлению, на сей раз В. В. Давыдов не спорил с этим. Согласился он и с тем, что для развивающего обучения важно не столько определение "нормы развития", сколько понимание развития как нормы. Между прочим, это не только точнее, но и труднее, поскольку требует и учета зоны (лучше бы горизонта) ближайшего развития и ее целенаправленного расширения, а то и построения.

Поднимаясь по административной лестнице до вице-президента Российской Академии образования, В. В. Давыдов никогда не терял связи со школой и со своей лабораторией в Институте психологии, продолжая теоретические и экспериментальные исследования, методическую работу по совершенствованию школьного преподавания. В последние годы мне вновь посчастливилось наблюдать его работу с учителями, с работниками народного образования в городах и весях России и за ее рубежами. Он выступал как ученый, педагог, как истинный просветитель, В. В. Давыдов любил свое дело, а школа, учителя отвечали ему взаимностью. Казалось, что он "двужильный". Он не уставал от своей просветительской деятельности.

Талант В. В. Давыдова - ученого-психолога был очень рано и безоговорочно признан старшим поколением психологов. В. В. Давыдов на равных общался и сотрудничал не только со своими учителями, но и с Н. А. Бернштейном, Ф. Д. Горбовым, Н. И. Жинкиным, А. А. Смирновым, П. А. Шеваревым, а также с психологами Душанбе, Еревана, Киева, Риги, Тбилиси, Харькова, Тулы и других городов. На равных он разговаривал и спорил с крупнейшими математиками о том, как преподавать математику в начальной школе.

Его вклад в общую психологию, в педагогическую психологию, в образование, в школьное дело огромен. Учебная деятельность, практическое сознание, теоретическое мышление, творчество как ядро личности, личность per se, рефлексия - это основные доминанты его собственной научной и практической деятельности и характерные особенности его богатой и незаурядной натуры. Одновременно это и этапы саморазвития давыдовского духа. В. В. Давыдов находился под влиянием гегелевско-марксовой диалектики, что всегда было предметом его особой гордости. Могу себе представить перечисленные доминанты, этапы и как разделы ненаписанной им, но существующей в его трудах фундаментальной монографии, или.. . монографии о его научном наследии, которое при всем его пиетете к своим учителям не менее богато, чем оставленное ими. Ждем-с!? - от учеников и последователей В. В. Давыдова, которых он "выделал" своими руками. Он всегда понимал, что общая и педагогическая психология - это сообщающиеся сосуды, что они невозможны одна без другой. И, став директором, в трудное для Института психологии время он отстоял его право на фундаментальную науку. Это право чиновники от науки хотели у Института отнять и передоверить едва родившемуся Институту психологии Академии наук СССР. Мало того, они забрали у Института Имя и передали его новому институту. Челпановский институт должен был получить название Института педагогической психологии. В. В. Давыдов сопротивлялся как мог и добился того, чтобы институт назывался Институтом общей и педагогической психологии. Он предпринял реальные шаги для расширения исследований по общей психологии, для организации дискуссий по кардинальным теоретико-методологическим проблемам психологии и образования. Ему помогали в этом психологически и педагогически ориентированные философы-профессионалы, многие из которых, учась на философском факультете МГУ, слушали общую психологию у П. Я. Гальперина. Это А. С. Арсеньев, Г. С. Батищев, Э. В. Бесчеремных, В. С. Библер, В. А. Лекторский, М. К. Мамардашвили, Ф. Т. Михайлов, А. П. Огурцов, В. С. Швырев, Г. П. Щедровицкий, Э. Г. Юдин и другие. Все они стали участниками организованного В. В. Давыдовым замечательного семинара по философско-методологическим проблемам психологии. Институт приобретал второе дыхание. Как в старые добрые челпановские времена, в auditorium maximum вновь разгорались философско-психологические дискуссии, которые ничем не напоминали становившуюся тогда официозной психолого-физиологическую версию системного подхода, наводившего на В. В. Давыдова тоску, которую он не умел скрывать.

В. В. Давыдов многое сделал для того, чтобы психология заслуживала наименования культурно-исторической. Не могу утверждать, что она стала именно таковой, но, несомненно, она стала культурно-событийной. Этому способствовал переход ряда участников семинара на постоянную работу в Институт. Культурными событиями не только для Института, но и для культурной Москвы были доклады Л. Н. Гумилева, курсы лекций М. К. Мамардашвили, сосланного к тому времени в Тбилиси. По стенограммам этих курсов были изданы "Картезианские размышления" и "Кантианские вариации".

Подобное естественное для В. В. Давыдова поведение сочли строптивостью, которая не могла остаться безнаказанной. Его независимость, профессионализм, высокая требовательность, научная честность, приверженность деятельностному подходу раздражали. Наряду с наступлением так называемого системного подхода на психологическую теорию деятельности началась травля В. В. Давыдова. Его исключили из партии и в соответствии с советскими обычаями автоматически освободили от должности директора Института общей и педагогической психологии АПН СССР. Таким образом, его непосредственные противники - с позволения сказать, коллеги, инициировавшие эту постыдную акцию, сами остались "чисты". К сожалению, пришлось еще раз убедиться, что нет большей ненависти, чем ненависть посредственности к таланту. К счастью, она не может заблаговременно его распознать и задушить в колыбели, а когда он разовьется, уже поздно. Но опыт, конечно, не только В. В. Давыдова, показывает, что портить жизнь, ставить палки в колеса никогда не поздно. Между прочим, позиция педагогов в этой ситуации заслуживает большего уважения. Они участвовали в травле В. В. Давыдова, но делали это открыто. Некоторые - искренне, некоторые - по заданию партии. Специалистов по коммунистическому воспитанию разъярила книга А. С. Арсеньева, Э. В. Бесчеремных, В. В. Давыдова и др. "Философско-психологические проблемы развития образования", вышедшая под редакцией В. В. Давыдова (М.: Педагогика, 1981). Хотя она получила весь дежурный набор эпитетов: идеализм, мракобесие, подрыв, подкоп и т. п., - это делалось, по крайней мере, публично. Так же открыто Президиум АПН потребовал, чтобы новый директор Института вывел вступившегося за шестилеток Д. Б. Эльконина из состава ученого совета института. Закаленный советской властью и лично товарищем А. А. Ждановым, Д. Б. Эльконин шутил по этому поводу: "То ли время не то, то ли патроны в КГБ отсырели?" Для характеристики нравов того времени необходимо сказать, что никто из руководителей Академии педагогических наук, Отделения психологии и возрастной физиологии этой академии, Института психологии АН СССР, факультета психологии МГУ, Общества психологов СССР не вступился за В. В. Давыдова. Чудовищность этой истории усугубляется еще и тем, что В. В. Давыдов был в то время единственным в стране психологом, профессионально владевшим историей философии, в том числе и философией марксизма. Примечательно, что за несколько лет до В. В. Давыдова подобной травле и за то же подвергался его друг Э. В. Ильенков. Но мир не без добрых людей. В защиту В. В. Давыдова выступили физики Е. П. Велихов, Ю. Б. Харитон, философы, в их числе и наши однокашники. Решающую роль в восстановлении В. В. Давыдова в партии сыграл философ Б. М. Пышков, работавший в то время в Международном отделе ЦК КПСС. Он популярно объяснил руководителю Отдела пропаганды ЦК КПСС Г. Л. Смирнову, что неприлично исключать его друга, академика Васю Давыдова из партии, и машина дала задний ход.

Знаю, что добрый человек В. В. Давыдов до конца своих дней ничего не забыл и не простил своих гонителей и их помощников. Случившееся дорого обошлось В. В. Давыдову, но, к счастью, не сломило его. Помню, как он по-давыдовски заразительно смеялся, когда его утешал М. К. Мамардашвили. Мы с В. В. Давыдовым оказались в Тбилиси, и при первой встрече Мераб обнял Василия Васильевича и спросил, как о чем-то само собой разумеющемся: "Вася, ты уже создал свою партию?" На недоуменный взгляд В. В. Давыдова он пояснил: "Насколько я тебя знаю, ты ведь не можешь жить вне партии.. . "

Несмотря ни на что директорство В. В. Давыдова было важной вехой в истории Психологического института. Его имя всегда будет стоять рядом с именами двух беспартийных директоров - Г. И. Челпанова и А. А. Смирнова. Возможно, исключение В. В. Давыдова из партии символично: оно еще больше сблизило его с этими замечательными людьми. А ведь Институт за свою почти 90-летнюю историю пережил многих директоров, некоторых даже его старожилы не могут назвать. Не все директора были названы во время 80-летнего юбилея Института.

Василий Васильевич был замечательным учителем, научным руководителем десятков аспирантов и соискателей. Многие из них требовали, как говорил Б. М. Теплов, интенсивного руководства. В. В. Давыдов был очень надежным психологическим причалом. Не у всех причаливавших были чистые помыслы, но когда они, получив нужное, отворачивались от него, В. В. Давыдов не говорил о них плохо. Он ценил свой труд и душу, которую в них вкладывал.

Научная школа Давыдова существует, и не только в России, не только в СНГ, но и в мире. Мне на следующий день после кончины Василия Васильевича позвонил из Швеции наш американский коллега и друг, профессор Джеймс Верч, и сказал, что психологи многих стран знают о случившемся и скорбят вместе с нами. Очень растрогала нас телеграмма из Израиля, под которой стояли подписи семнадцати русских психологов, в их числе, конечно, и учеников В. В. Давыдова.

На прошедшем IV Международном конгрессе по теории деятельности (Дания, Орхус, июнь 1998 г. ) состоялось специальное заседание, посвященное памяти Василия Давыдова, на котором выступали Л. В. Берцфаи — вдова В. В. Давыдова, И. Ломпшер (Германия), С. Веджетти (Италия), В. П. Зинченко, К. Амано (Япония), М. Коул (США), Ю. ЭнгерстЅм (Финляндия), В. В. Рубцов, Ю. В. Громыко (Россия), Ж. Карпей (Нидерланды) и другие. На пленарном заседании конгресса был зачитан доклад В. В. Давыдова “Новый подход к пониманию структуры и содержания деятельности”, который он успел подготовить до своей кончины. Доклад требует специального разговора, сейчас могу лишь сказать, что его автор остался верен себе, верен психологической теории деятельности С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева, наконец, верен проблематике природы идеального, которую он многие годы обсуждал с Э. В. Ильенковым.

Талант, трудолюбие, ответственность, сила духа Василия Васильевича сочетались с ранимостью, которую он скрывал, как и свои недуги. Наряду с любимой работой он тянул тяжелую административную, гражданскую, социальную и, что греха таить, дружескую лямку, ни от чего не отказываясь. Плохо мы его берегли. Возможно, слабой компенсацией этого будет наша долгая и благодарная память о Василии Васильевиче Давыдове.


Далее...