150
К 70-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ А.М. МАТЮШКИНА
20 декабря
— Алексей Михайлович, расскажите, пожалуйста, о том, как Вы пришли в психологию и почему.
—
Скорее всего, случайно. Примерно такой же вопрос мне задавали и на
собеседовании при поступлении на отделение психологии философского факультета
МГУ им. М.В. Ломоносова. На факультет я поступал сразу после демобилизации. Но
еще до того, проезжая через Москву, я зашел на факультет и познакомился с
программами обучения студентов на отделении психологии. Возможно, что на мой
выбор повлияли школьное знакомство с некоторыми психологическими
151
и
другими книгами, подаренными мне одним из моих школьных учителей (например,
«Психология и педагогика мышления» Дж. Дьюи;
«Диалектика природы» Ф. Энгельса), а также «Библия», доставшаяся от
религиозного деда. На собеседовании при поступлении на факультет я
рассказывал о психологии по Дж. Дьюи и это
удовлетворило комиссию.
— Известно, что научную деятельность Вы начинали в школе С.Л. Рубинштейна. Кого Вы считаете своим учителем в психологии, кто оказал на Вас наибольшее влияние?
— Учителем
в науке я считаю, конечно, Сергея Леонидовича Рубинштейна, под руководством
которого я написал дипломную работу и кандидатскую диссертацию. Это было в
период критики и гонений на С.Л. Рубинштейна. Поэтому я познакомился с
некоторыми его идеями только по спецкурсу, который он читал для психологов.
Тогда я не знал и не понимал (при традиционной солдатской наивности и
прямолинейности) ни сути, ни подтекста происходившей методологической и
теоретической борьбы. Теперь архивные материалы об этой борьбе опубликованы в
журналах «Вопросы психологии» и «Психологический журнал». Но тогда меня
поражали его высочайшая эрудиция и вместе с тем удивительная доступность. Все
беседы и консультации происходили только в домашней обстановке. Для солдата из
казармы и студента общежития такие обсуждения представлялись верхом доверия.
Этот стиль вообще был присущ ведущим преподавателям отделения психологии,
которые помнили и называли нас по именам, а не по фамилиям. Но впервые я обсуждал свои «идеи» на квартире с С.Л. Рубинштейном. Я
знал о неприятии его на факультете, но он никогда не обмолвился об этих
сложностях.
Конечно
же, на меня оказало большое влияние не только научное, но и личное —
удивительные П.Я. Гальперин, А.Р. Лурия, Б.В.
Зейгарник, А.В. Запорожец, которые определяли высокий уровень и стиль обучения
на факультете. В дальнейшем, став редактором, я близко познакомился с
профессорами Института психологии, которым я также многим обязан. Особенно это
относится к А.А. Смирнову, который выступал в редакторских делах высшим и
справедливым судьей между редактором и недовольными авторами.
— Много
времени и сил Вы отдали административной и общественной работе (были директором
Института общей и педагогической психологии АПН СССР, возглавляли Общество
психологов СССР и др.). Как Вам удавалось сочетать эту научно-организационную
работу с собственно исследовательской деятельностью?
—
Моя административная работа была совершенно для меня случайной, личностно очень
неприятной и почти бесполезной для собственной научной работы. Случайной в
связи с тем, что именно в это время я был освобожден от обязанностей
заведующего лабораторией «Психологии мышления» в нашем институте и обращался к
коллегам по поводу своего последующего трудоустройства. Тогда была странная
ситуация: отдел науки ЦК КПСС предложил мне должность
директора, считая ее «свободной». Это был трудный период в жизни института,
когда все главные проблемы решались в партийных инстанциях. Бесконечные
контрольные проверки и комиссии (научные, кадровые, финансовые) требовали
подготовки многочисленных отчетов, справок, внутриинститутских
«реорганизаций». Я благодарен добрым опытным помощникам из всех служб
института, а также опытным коллегам из Президиума Академии педагогических наук
СССР (ныне — РАО), которые помогали находить разумные выходы для института в
сложных ситуациях.
Приступив к руководству институтом, я скоро понял, что при высоком уровне
152
проводившихся в нем научных
исследований важно не столько «управлять», сколько не мешать. Главное в тот
период состояло в том, чтобы сохранить кадровый состав и основные направления
исследований, помочь молодым научным сотрудникам в их научном росте. Как
показало время, институт сохранил высокий уровень фундаментальных исследований,
все талантливые молодые сотрудники стали видными учеными и руководителями
научных подразделений.
Моя
научная работа в этот период свелась к минимуму. Меня по-прежнему интересовали
проблемы психологии мышления, а также специальные проблемы творческого мышления
и развития высокоодаренных детей.
— Алексей Михайлович, с
— Работа
в журнале «Вопросы психологии» была для меня интересной и легкой благодаря
высокой квалификации сотрудников редакции, давним традициям, которые
складывались еще при А.А. Смирнове, непредвзятом отношении к очень
различным материалам, поступавшим в редакцию. Что удалось сделать? Самое
главное: публиковались материалы любых научных школ и направлений; несмотря на
сложную политическую и идеологическую атмосферу, на страницах журнала нашли
отражение многие авторские концепции. Для этих же целей мы стали помещать в
журнале изложение противоположных концепций в виде реальных дискуссий, а также
в ряде случаев отрицательные рецензии, сопровождавшие публикацию той или иной
статьи, с авторскими ответами на эти рецензии. В тот же период мы стали
публиковать значительно больше зарубежных материалов, представлявших достаточно
дискуссионные концепции. Журнал также способствовал ознакомлению читателей с
работами молодых авторов. Коллектив редакции делал все, чтобы изложение
оригинальных научных идей и концепций было грамотным и вместе с тем понятным.
Эти традиции сохраняются в журнале и теперь.
— Психологическому сообществу известно, что Вашими усилиями были установлены активные взаимоотношения с американскими психологами и психотерапевтами в то время, когда это было практически невозможно. Благодаря Вам отечественные психологи смогли познакомиться с выдающимся психологом-гуманистом Карлом Роджерсом, а впоследствии и с его трудами. Расскажите, пожалуйста, о Ваших впечатлениях об этом замечательном человеке.
— Как
удалось пригласить Карла Роджерса в наш институт?
Думаю, что прежде всего этому способствовали некоторая
неожиданность и определенная неизвестность (новизна) того направления, которое
составляло гуманистическую психологию, да к тому же в ее не «теоретическом», а
практическом варианте. «Гуманистичность»
подкупала и рассматривалась в принимавших решения инстанциях как представлявшая
определенную близость к марксистской (советской) психологии. Упрощало
ситуацию и то, что традиционное чтение лекций не предполагалось и не планировалось,
а вся практическая работа не включала необходимости получения гонорара ни для
К. Роджерса, ни для его ассистентов — Р. Сэнфорд и Ф. Мейси. Общее условие
состояло только в том, чтобы вся основная работа проводилась на территории
нашего института. (Сам Карл просил организовать работу группы где-нибудь за
городом.) По просьбе психологов МГУ и других институтов мы расширили число
участников групповой работы.
Для
меня представляла особый интерес самая начальная ситуация работы группы и
терапевтического диалога («интервью»). В исследовании мышления эта ситуация
получила название «проблемной
153
ситуации», а в
терапевтическом сеансе она составляла личностную (внутреннюю) проблему. Поэтому
мои диалоги с Карлом имели нечто общее и значимое как для меня, так и для него.
Предполагавшиеся трудности в организации работы группы определялись
первоначально двумя обстоятельствами: во-первых, тем, что советское общество и
его люди представлялись на Западе как бесконфликтные, и тогда становилось
непонятным — с чего начинать; вторая проблема состояла в том, что участники
группы были психологами-профессионалами (теоретиками и практиками), обладавшими
определенным опытом работы и достаточной теоретической подготовкой.
Однако
трудности оказались мнимыми. Думаю, что для психологов это был полученный на
высоком уровне опыт собственно личностного подхода к практике помощи человеку.
— Расскажите,
пожалуйста, о том, что интересного происходит в лаборатории, которую Вы
возглавляете.
— Лаборатория
«Психология одаренности» была создана около десяти лет назад с целью разработки
психологических и педагогических проблем раннего выявления диагностики и
развития творчески одаренных детей. Первоначальное название лаборатории (и
концепции) включало главную специфику той выборки детей, которые отличаются от
других высокой творческостью уже в раннем детстве.
Эта концепция докладывалась на коллегии Министерства просвещения СССР (в
Психологический
смысл нашей концепции чрезвычайно прост: он состоит в том, что уже в раннем
детстве возможно выявление высокого творческого потенциала ребенка,
обеспечивающего возможности творческого развития в последующие годы при
условиях специального обучения. Так, творческость
является не столько итогом, сколько предпосылкой последующего развития и
самореализации способностей.
Творческость, составляющая
первичный творческий потенциал, а) проявляется до становления и развития
интеллектуальных структур; б) выражается как любознательность и
исследовательская активность ребенка; в) определяет более высокие темпы
психического и интеллектуального развития; г) обеспечивает легкость и
успешность учения во всех или специальных областях. Творческий потенциал рано
проявляется также в виде специальных способностей (художественных,
математических и др.) и интересов к соответствующей области искусства, науки и
др., а затем о его наличии можно судить по легкости усвоения специального учебного
материала. Так, можно считать, что творческий потенциал составляет когнитивное
и личностное «ядро» последующего творческого развития.
Психологическая
концепция развития творческого потенциала ребенка реализована лабораторией в
разработке и адаптации диагностических методик, обучающих междисциплинарных
программ обучения, в практическом использовании проблемных методов обучения.
Десятилетнее лонгитюдное исследование (в этом году
состоялся первый выпуск) детей, обучавшихся с применением этих методов, подтвердило
целесообразность раннего выявления высокого творческого потенциала: все наши
выпускники продолжают свое образование в вузах.