44

 

ПСИХОЛОГИЯ И ПРАКТИКА

 

МЕЖДУ СВОБОДОЙ И НЕОБХОДИМОСТЬЮ: К МЕТОДОЛОГИИ КРАТКОСРОЧНОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ

 

А.Ф. КОПЬЕВ

 

Проблема продолжительности психологического консультирования обсуждается весьма активно в рамках различных школ и направлений психологической помощи. Для этого есть вполне понятные практические и экономические основания. Длительное общение со специалистом-психологом требует от клиента затрат, не всегда совместимых с его возможностями.

В свою очередь, усилия психологов-консультантов в таких сферах, как образование, здравоохранение и социальная поддержка, - основных областях, заинтересованных в услугах практической психологии, - должны непременно вписываться в тот "формат", который диктуется реальной обстановкой обращения, уровнем психологической готовности клиента, актуальностью внешних, не связанных с процессом консультирования задач и т.п.

Все эти обстоятельства не позволяют ориентироваться на элитарную модель психологического консультирования, предполагающую время общения с клиентом как бы неограниченным, а также требующую искренней заинтересованности клиента в поисках глубинных психологических предпосылок своих проблем, его готовности к установлению с консультантом полноценного "рабочего альянса", который, по мнению психоаналитиков, состоит в достижении "нормальных рациональных взаимоотношений между пациентом и аналитиком, делающих возможной для пациента целеустремленную работу в аналитической ситуации" [2; 45].

Сами по себе описанные ограничения вполне понятны, их необходимо учитывать постольку, поскольку принцип "искусство ради искусства" неприложим к области практической психологии. Однако более существен вопрос о том, за счет чего консультант может добиваться уменьшения длительности консультативного процесса.

Казалось бы, напрашивается простой ответ: за счет качества психологической помощи и глубины затрагиваемых проблем. Но при более внимательном анализе мы видим, что факторы сокращения обнаруживаются во внутренних, базовых установках

 

45

 

психотерапевтической теории: в "модели" клиента и представлении о целях и основных движущих силах консультативного процесса. Эти базовые представления, с одной стороны, обусловливают большую или меньшую органичность, естественность сокращения временного "формата" консультирования, а с другой стороны,  именно они предопределяют те формы, в каких  при необходимости - это сокращение будет происходить, т.е. ту внутреннюю траекторию, за счет которой будет сокращаться консультативная "дистанция".

В обсуждаемом контексте можно обозначить две - крайние - методологические установки, к которым тяготеют различные психотерапевтические подходы и теоретические направления психотерапии и консультирования: рационалистическую и натуралистическую.

Рационалистическая установка акцентирует, главным образом, диагностическое начало, саму способность психолога диагностировать те или иные особенности клиента. Следующая за тем задача консультанта состоит в организации соответствующей обратной связи клиенту - доведении до его сознания тех соображений и выводов, к которым консультант пришел в ходе работы с ним. Предполагается, что клиент, вооруженный и воодушевленный этим новым знанием, сможет лучше решать свои проблемы.

За такой установкой прослеживается несколько наивная вера психолога в сознательные возможности клиента, в его волю к самоизменению и способность адекватно интегрировать полученное знание в свою Я-концепию; налицо преувеличение способности и готовности клиента брать на себя реальную ответственность за свою жизнь и, в частности, за те болезненные ее обстоятельства, которые обусловили нужду в психологической помощи.

Натуралистическая установка имеет в профессиональном сознании практических психологов значительно большую популярность и представляется более основательной и авторитетной. Она опирается на ряд принципов, установленных впервые в психоанализе и ставших фундаментальными для различных течений консультативной практики. В общем виде их можно сформулировать примерно так:

- психологическая дезадаптация, невротические проблемы и т.п. связаны с глубинными свойствами личности;

- эти свойства, как правило, неосознанны и не могут быть непосредственно усмотрены клиентом в своем опыте;

- коррекция проблем требует актуализации скрытых от сознания глубинных аспектов внутренней жизни человека.

- это, в свою очередь, предполагает процесс особым образом организованного общения со специалистом - психологом или психотерапевтом, - в ходе которого удается повлиять на внутренние глубинные истоки наличных проблем клиента.

Такая установка как бы изначально выносит за скобки ответственную волю клиента, а его самосознание рассматривает как поверхностное и некомпетентное. Она предполагает некоторый натуральный, органический, квази-медицинский процесс курирования, при котором естественные, глубинные факторы дезадаптации последовательно вскрываются и подлежат лечебному воздействию. Здесь особое внимание уделяется некоему "таинству" взаимодействия психолога с клиентом. В теоретической

 

46

 

трактовке этого "таинства" можно, в свою очередь, выделить целый спектр различных взглядов.)

Если говорить о возможностях ускорения консультативного процесса, то применительно к первой - рационалистической - модели эти возможности определяются временем, необходимым для проведения соответствующих диагностических процедур и организации обратной связи. Консультативный процесс, строящийся в соответствии с данной моделью как бы изначально ориентирован на малые временные рамки, так что излишняя длительность не является его неизбежным недостатком. Здесь под вопросом оказывается скорее то, насколько подобное консультирование может быть глубоким и насколько оно применимо в случаях серьезной психологической дезадаптации.

Для натуралистической модели психологической помощи проблема сокращения времени представляется более значимой. Развивающийся по естественным - натуральным - законам процесс может быть ускорен только благодаря интенсификации, достигаемой за счет более глубоких и дерзких (хитроумных, манипулятивных, искусных, мошеннических и т.п. - на выбор) интервенций психолога во внутренний мир клиента.

Таким образом, обозначив выше полярные позиции, мы, казалось бы, должны теперь взять курс на поиск некоей концепции как возможного оптимального решения, позволяющего примирить противоречия и добиваться сокращения процесса консультирования за счет соединения достоинств описанных методологий и минимизации их недостатков. Такой путь возможен, но не в этом мы видим свою задачу.

Нам бы хотелось спроецировать рассматриваемую проблему на более глубокие, базовые, философско-антропологические основания психотерапии. Следует специально остановиться на том исключительном следствии, которое имеет для практики психологической помощи признание человеческой свободы.

Речь идет не о теоретическом или идеологическом признании данного обстоятельства. Это как бы само собой предполагается традиционным набором идей любого цивилизованного человека и не нуждается в доказательствах. Однако осознание свободы как обстоятельства ключевого, теснейшим образом связанного с содержанием проблем клиента и непосредственно формирующим консультативную ситуацию, видится пока явно недостаточным.

По нашему мнению, проблема свободы вообще является ахиллесовой пятой психотерапевтической культуры в целом, как она сложилась со времен З. Фрейда, включая самые разные направления и школы.

Открытие бессознательного психического как ведущего фактора внутренней жизни человека, а также создание психотерапевтических методов, позволяющих влиять на процессы этого уровня, составило основное достижение современной практической психологии, и вместе с тем за пределами профессионального внимания психологов осталась такая "малость", как свободная воля человека (пациента, клиента). Так что для нормального профессионального психологического взгляда апелляция к данному измерению человеческой души - к сфере свободного ответственного самоопределения - представляется отчасти не очень уместной наивностью, отчасти негуманностью, жестокостью: неспособностью видеть болезненные ограничения обратившегося за помощью человека. Соблазн

 

47

 

ложной гуманности, настоянной на философии детерминизма, оказывается столь сильным и устойчивым, что блестящая, исчерпывающая критика подобного подхода со стороны психологов экзистенциалистского направления, по существу, остается невостребованной.

У Р. Мэя читаем: "Свобода - первая составляющая понятия личности и первый принцип психологического консультирования. Задача консультанта - подвести клиента к принятию ответственности за свои поступки и за конечный итог своей жизни" [6; 18].

В. Франкл утверждает свободу человека по отношению к таким факторам, как: 1) влечение, 2) наследственность и 3) среда. В частности, он выдвигает следующий важный для нашего обсуждения тезис: "Необходимость и свобода локализованы не на одном уровне; свобода возвышается, надстроена над любой необходимостью. Таким образом, причинные цепи остаются всегда и везде замкнутыми и в то же время они разомкнуты в высшем измерении, открыты для высшей причинности" [7; 106].

Данные идеи и их авторы достаточно хорошо известны. Однако нам представляется, что пафос их подхода если и был воспринят в профессиональной среде, то скорее как некое идеологическое заклинание, а не как система принципов практического действия.

Мы очень далеки от того, чтобы недооценивать значимость неосознаваемых аспектов психической жизни и не придавать значения соответствующей психологической и клинико-психиатрической диагностике. Чем лучше консультант понимает систему реальных детерминаций, психологических ограничений клиента, тем лучше и вернее он может воспринимать область его реальной свободы. И наоборот, незнание психологических (психосоматических, психопатологических и т.д.) закономерностей или невнимание к этим аспектам превращает консультанта либо в робеющего собирателя разрозненных фактов, не видящего "за деревьями леса", либо в безответственного доктринера1.

Принятие свободы клиента как фундаментального факта консультативной реальности позволяет нам рассматривать взаимодействие между психологом и клиентом не как натуральный, квазимедицинский процесс, но как диалог двух личностей, пересечение свободных воль, имеющее свой драматизм и всегда открытый, непредрешенный финал [1].

Такой подход дает возможность увидеть в действиях клиента не только симптомы тех или иных подсознательных напряжений, но и осуществление определенной стратегии, проявляющейся как в ситуации взаимодействия с консультантом (см. [3], [4]), так и - главным образом - осуществляемой в пространстве реальной жизни клиента. Учет консультантом этой стратегии, пристальное внимание к ней как к подлинной манифестации свободной воли клиента, переводит

 

48

 

анализ на другой уровень и, безусловно, содержит в себе существенный резерв сокращения консультативной процедуры.

Представим себе следующую ситуацию. Обратившийся к нам за помощью клиент жалуется на многообразные проблемы: семейные коллизии, профессиональный кризис, отмечает недостаток жизненной энергии, частые колебания настроения. Из дальнейшей беседы выясняется, что он сильно злоупотребляет алкоголем.

С большей или меньшей готовностью он соглашается поговорить на тему пьянства, и этот разговор позволяет нам сделать вывод, что у него налицо все признаки алкогольной зависимости.

Понятно, что решение тех проблем, с которыми обратился клиент, едва ли возможно до тех пор, пока такая алкоголизация будет продолжаться. И мы обязаны (в той или иной форме) сообщить об этом клиенту. Он волен отнестись к нашим словам тем или иным образом, что,  в свою очередь, определит тот или иной вариант нашего взаимодействия с ним: от серьезного углубления обсуждаемых тем и проблем, выхода на более значимые содержания и более глубокий уровень отношений до отказа от дальнейшего общения.

Предложенный пример далеко не случаен. Алкогольная модель жизни очень показательна и иллюстративна, она в обнаженном виде представляет нам то, что в иных случаях выступает не так явно и часто недоступно для наблюдения. Вспомним Скупого Рыцаря, Эмму Бовари, Гумберта Гумберта, Великого Гэтсби. Этот список образов, казалось бы столь разных, но являющих нам более сокровенные (но не менее печальные) примеры болезненных мотивационных доминант - роковых страстей и обреченных надежд, приводящих личность к внутреннему распаду, может быть продолжен далее и далее. Поэтому отнесемся к нашему алкогольному примеру именно как к модели, имеющей прямое отношение ко многим другим - вовсе не алкогольным - проблемам.

Известно, что психологический анализ позволяет в каждом конкретном случае очень глубоко и всесторонне изучить те разнообразные психологические факторы, которые послужили причиной алкоголизации. Этому немало способствует и своеобразная открытость, легкость самопрезентации алкоголика. Но также известно, что подобный анализ почти ничего не дает в терапевтическом смысле и - какой бы банальностью это ни казалось - лечение алкоголика состоит в конечном счете в том, чтобы утвердиться в отказе от пития ("спасение утопающего - дело рук самого утопающего"). Неучет в консультировании этой стратегически значимой банальности обрекает его на бесплодие.

Вспомним гениальную сказку-притчу Г.-Х. Андерсена о голом короле. Мошенники обманули короля, пользуясь его тщеславной страстью к нарядам. Придворные (а среди них были, наверное, и неглупые люди, могущие проконсультировать по сложнейшим вопросам) не решились нарушить лицеприятия, опасаясь показаться дураками. Народ, преисполненный рабского конформизма, принимал происходящее как должное. Понадобился наивный ребенок ("юродивый", "трикстер"), чтобы сообщить королю, что он наг. Окажись этот ребенок среди консультантов короля (или окажись среди его конфидентов хотя бы один нелицеприятный человек), какой неприятности он смог бы избежать, какая проблема была бы решена уже в своих истоках, на уровне профилактики!

 

49

 

В проблемах, с которыми обращаются к психологу клиенты, часто нетрудно обнаружить структуру, представленную в этой сказке. Так, нередко имеется фигура "мошенника": в данном качестве может выступать какой-либо реальный человек из ближайшего окружения клиента или некоторый "суверенизировавшийся" аспект его внутреннего Я. Можно наблюдать особое упорство в осуществлении ложной жизненной стратегии, а также поразительные неспособность и нежелание видеть и называть вещи своими именами. Все это представлено в сочетании с обстоятельствами - внешней и внутренней жизни - конгениальными этой стратегии и порожденными ею.

Для того же, чтобы в той или иной форме сообщить об этом клиенту, психологу, как правило, вовсе не требуется много времени. Вспомним, что много времени (а также золота, внимания и т.д.) - на имитацию работы и пр. - потребовалось как раз мошенникам. Тот сказочный король нуждался вовсе не в утончении и усложнении своего зрения, но в упрощении его и доверии своим собственным глазам - своему непосредственному чувству.

Внимание консультанта к манифестациям стратегического выбора клиента может приводить к выходу за пределы чисто психологического материала и к пестрому многообразию речевых жанров, в которых протекает консультативный процесс.

Самообнаружение и смысловое самоопределение личности могут происходить, в сущности, на любом тематическом материале в самых различных формах, относящихся к самым различным областям и сферам душевной жизни, и они ни в коей мере не предопределены характером самой этой сферы, но в первую очередь зависят от особенностей диалогической интенции клиента [3], от его подлинных намерений в ситуации общения с консультантом. Здесь мы имеем дело с актом свободным, недетерминированным никакими внешними по отношению к воле человека обстоятельствами и потому неспецифичным по отношению к этим обстоятельствам. Поэтому конкретный психологический материал, в плоскости которого такой акт разворачивается, - будь то переживания детства или актуальной жизни, чувства и эмоции или житейские обстоятельства (квартирный вопрос, рост цен и пр.) - и, следовательно, те речевые жанры и стили,  в рамках которых данный материал находит свое естественное (и, стало быть, адекватное) выражение, не являются чем-то фиксированным и определенным. Консультант принимает те обстоятельства и те тематические доминанты, с которыми пришел клиент, как объективную данность и исходит из нее, ориентируясь главным образом на то, как в рамках данного материала осуществляется самоопределение клиента, в чем состоит его выбор. В зависимости от этого и реакции консультанта могут быть более или менее пространными, направленными на содержание проблем - внутренне психологическое или внешне ситуационное - или на характер взаимоотношений с клиентом, полемическими или комплиментарными, адресованными в прошлое, настоящее или будущее и т.п.

Рассмотрение фактора свободы как краеугольного обстоятельства консультативного процесса не только  приводит к известной модификации взгляда на природу этого процесса как носящего по преимуществу диалогический характер, но и позволяет несколько переместить акценты в анализе содержания проблем клиента.

 

50

 

В этом содержании можно увидеть не только (и не столько) естественные порождения некоторых психологических (психосоматических, психофизиологических, микросоциальных, педагогических и пр. - внешних по отношению к свободной воле клиента) закономерностей, но и в зависимости от временной модальности либо итоги совершенных поступков, либо конкретные намерения в масштабе текущего момента жизни, либо надежды и планы, относящиеся к глобальной жизненной перспективе: словом то, в чем конкретно воплощается ответственная воля клиента.

Ставя волевой акт - поступок, намерение, проект (мечту) - в фокус внимания консультативной практики, следует основательно рассмотреть его психологический статус.

Традиции глубинной психологии предписывают видеть в осознанных волевых действиях человека лишь более или менее успешный компромисс с его внутренними побудительными силами - неосознанными импульсами и влечениями. Из этого следует, что психотерапия и консультирование, ориентированные на данное измерение человеческой природы, заранее обречены на поверхностность и фальшь.

В своей жизни каждый человек совершает много поступков, имеет много намерений, строит множество различных планов и проектов (или отказывается от их совершения), и если каждое подобное обстоятельство рассматривать как возможный объект внимания консультанта, то представляется очевидным, что это приведет к чисто рассудочному, плоскостному пониманию психологической помощи.

Принятие введенной З. Фрейдом топики психологических процессов, где сознательные устремления Эго интерпретируются как внешние, направленные лишь на примирение с требованиями реальности, но лишенные собственной побудительной силы, заведомо дискредитирует эти устремления в качестве предмета психологического анализа и объекта внимания психотерапевта. Здесь отчетливо дает о себе знать редуктивная установка в мышлении (коренящаяся еще в естественнонаучном материализме XIX в. и присущая - в той или иной степени - большинству натуралистически ориентированных подходов в психотерапии и консультировании). Суть этой установки - в сведении высшего к низшему и, в частности, волевого, свободного к причинному, сознательного к бессознательному, культурного к органическому, натуральному и т.п.

Под таким углом зрения все, что выше, что сознательней, что произвольней, видится чем-то заведомо фальшивым, показным, призванным прикрыть подлинное - несловесное, неосознанное, органическое, естественно обусловленное.

Отсюда все, что соотносимо с областью свободно поступающего Я, для психолога подобной ориентации - неинтересно, неглубоко и в конечном счете несущественно.

Можно сказать, что, чем ниже сознательный статус того или иного психического содержания: чувства, образа, установки, влечения, тем выше его реальная значимость, и, чем ближе психотерапия подходит именно к этим подспудным, бессознательным, внесловесным процессам и содержаниям, тем более она "настоящая". Казалось бы, какой интерес в связи с этим могут представлять атрибуты осознанной произвольности человека, совершенные (или несовершенные) им поступки, сознательные стремления, намерения и планы? Они достаточно хорошо "видны", понятны, постижимы.

 

51

 

Однако следует вспомнить, какое значение З. Фрейд придавал тому сопротивлению, которым сопровождаются обсуждение и анализ того или иного психического материала. Он рассматривал его как свидетельство подлинности и значимости данного материала. Сила сопротивления выступает своеобразным аттестатом того, что затронутый аспект внутренней жизни реален и существен. Отметим этот критерий для дальнейшего обсуждения.

Если вернуться к предложенному выше "алкогольному" примеру, то, как уже отмечалось, решение основных проблем этого клиента может начаться только с его воздержания от пития. И наоборот, его намерение в каком-либо из эпизодов своей жизни возобновить алкогольные эксцессы есть одновременно "воспроизводство" всего спектра его проблем на всех уровнях их психологических предпосылок. Это намерение - как в некоем "сгустке" объединяет все его подсознательные комплексы, внутренние и внешние конфликты, все болезненные искажения душевной жизни, содержит в себе все изломы его психологической истории (а возможно, и истории его семьи).

Одновременно с этим в той степени, в какой наш клиент преодолевает это намерение и дистанцируется от него, он приобретает возможность понять многообразные подспудные предпосылки своего состояния, увидеть скрытые от его внутреннего взора закономерности и, таким образом, прийти к подлинным инсайтам2.

Неспособность-нежелание человека противостать своему болезненному влечению, пожертвовать им ради других ценностей в реальности приводит к тому, что наоборот в жертву данному желанию приносятся все новые и новые ценности. Чтобы заметить это, вовсе не нужно никакого глубинного психологического "зондирования" - все "жертвы" происходят почти на виду и любому заинтересованному и внимательному наблюдателю понятна их общая направленность.

Более того, всякий фактор, объективно противостоящий данному намерению, воспринимается человеком более или менее враждебно, вызывает явное сопротивление - вплоть до разрыва всяких отношений с тем, от кого это противодействие исходит.

Вспомним трагическую историю, описанную в Евангелии. Иоанн Креститель - величайший пророк, духовный авторитет которого был очень высок среди израильского народа, говорил галилейскому царю-четверто-властнику Ироду, жившему с женой своего брата Филиппа: "Не должно тебе иметь ее" (Мф., 14:4). За это царь посадил его в темницу, а в дальнейшем - по наущению этой своей наложницы - злодейски убил.

Обращает на себя внимание, с одной стороны, кажущееся несоответствие масштаба прегрешения царя уровню пророческого внимания к нему и, с другой - ужас дальнейшей развязки. Сожительство с женой брата было наверняка лишь одним из многочисленных нестроений в жизни и деятельности этого царя. Однако Евангелие доносит до нас, что именно это пророк посчитал главной - как мы бы теперь сказали - "проблемой" Ирода: проблемой его жизни и его государственного служения. Чудовищная жестокость, проявленная

 

52

 

этим царем в ответ на "рекомендацию" Иоанна Крестителя, только доказывает нам, что пророк не ошибался в своем "диагнозе".

Мы видим, какова сила "сопротивления" в отстаивании своего намерения, в оправдании совершенного поступка, в нежелании "поставить себя под вопрос". И если данное измерение души человека есть лишь идеология, фальшивый покров подлинных "сущностных сил", то что же есть эти самые сущностные силы?

Натурализм традиционных психотерапевтических подходов проявляется, в частности, в упорном, невротическом невнимании к конечной целостности, в которую оформляются чувства, переживания, образы, воспоминания, действия, мысли и т.п. Глубинная психология использует для обозначения данной целостности понятие комплекса как набора психических содержаний, группирующихся вокруг укорененной в бессознательном сердцевины и характеризующихся общим эмоциональным тоном.

В данном понятии фиксируется момент соединения различных содержаний, которое существует как некоторое - более или менее устойчивое - образование. В нем, однако, не преодолевается статичность: комплекс равен самому себе независимо от фактора действия, реализации, поступка. Вместе с тем именно поступок, деятельность в том или ином направлении (или, наоборот, преодоление намерения, воздержание от того или иного шага) задает подлинный смысл и конечную целостность этим психическим образованиям3.

Обратимся к классическому литературному примеру - "Братьям Карамазовым" Ф.М. Достоевского. Мотив отцеубийства, как присущий личности автора и наиболее сильно проявившийся в данном - вершинном - его произведении, удостоверен самим создателем психоанализа [8]. Оставим этот диагноз на совести З. Фрейда, как и чисто редуктивную логику в интерпретации почитаемого им Ф.М. Достоевского. Так вот, исходя из этой логики, мы можем диагностировать эдиповский мотив по крайней мере у двух старших братьев - Дмитрия и Ивана.

Более того, Дмитрий, сильно искушаемый к убийству всем ходом крайне неблагоприятных для него обстоятельств, неоднократно проявляет переполняющее его чувство враждебности к отцу. Иван более сдержан, но некоторые его реакции свидетельствуют о крайней неприязни к Федору Павловичу.

Итак, с точки зрения психологической статики, мы можем диагностировать у обоих братьев одно и то же до болезненности враждебное отношение к одному и тому же человеку - их отцу. На этом уровне анализа между ними нет существенного психологического различия (кроме своеобразия темпераментов). Но заслуживает ли этот уровень вообще какого-либо внимания, если учесть то, что произошло в дальнейшем!

Дмитрий, несмотря на импульсивность своей натуры, не дошел до реального поступка. Он не причастен к убийству (хотя и был осужден за него) и это - наряду с прочим - оказывается предпосылкой его дальнейшего духовного преображения.

Иван же оказывается косвенным соучастником и идейным вдохновителем происшедшего преступления. Он себе это позволил. Его дальнейшее

 

53

 

безумие воспринимается как психологически закономерный финал.

Таким образом, именно дозревшее до конкретного намерения чувство, совершенный поступок, оформленный жизненный проект (мечта) задают конечную целостность психическим содержаниям, сообщают им ту или иную форму. Только имея в виду эту конечную целостность, можно понять эти психические содержания (чувства, мысли, образы, влечения, бессознательные комплексы и т.п.) и занять стратегически верную позицию, коль скоро речь идет о перспективе психотерапевтического влияния на клиента.

У Ж. Лакана мы находим интереснейшее рассуждение о том, что такое психоаналитическая психотерапия [10]. В качестве примера он рассматривает ответ, который дает на данный вопрос один из крупнейших авторитетов современного психоанализа, предлагающий в виде клинической иллюстрации случай истерического мутизма у маленькой девочки. На многих страницах он расписывает психоаналитическое толкование этого случая, объясняет его причины и пр., считая, видимо, что сами эти понятия и этот тип рассуждения и составляют суть психоаналитической терапии. Все это вызывает у Ж. Лакана иронию. Он утверждает, что психоанализ заключается вовсе не в этом, не в данном, сколь угодно глубоком и изощренном объяснении немоты этой девочки, а в том и только в том, чтобы она перестала молчать и заговорила. Это и будет, по мнению Ж. Лакана, реальным преодолением тех сопротивлений, которые обусловили данный симптом.

Как бы в продолжение этого парадокса и в завершение нашего психотерапевтического экскурса в жизнь героев Ф.М. Достоевского, напрашивается вывод: адекватная "терапия" Ивана Карамазова может начаться только с его воздержания от отцеубийства, а уж если оно произошло, то с раскаяния.

Недавно нам довелось наблюдать видеозапись одной консультативной сессии. Проблема, с которой обратилась клиентка - двадцатилетняя женщина, студентка гуманитарного вуза - состояла в ее крайне запутанных отношениях с родителями и мужем. Ее, замужнюю женщину, постоянно, по разным поводам тянуло в родительский дом, и она всегда с большой тревогой покидала его. Ее консультант, строго следуя одному из методов гуманистической психотерапии, помогал ей разобраться в своих чувствах, он внимательно слушал ее, исключая любые вопросы на уточнение фактической стороны дела, а также вообще воздерживался от любых словесных реакций с использованием иных - не присутствующих в речи клиентки - лексических единиц.

Эта процедура действительно помогала ей открывать все новые нюансы в ее отношении к родителям, к мужу, к себе, к своему "другу" (который был до мужа) и т.д. Консультант великолепно демонстрировал суть данного метода, не допускающего ничего внешнего, ограниченно-пристрастного во взаимодействии с клиентом.

Для этой клиентки происходящее было в равной мере интересно, приятно и безопасно. И - смеем думать - в той степени, в какой она действительно хотела решать свои проблемы, в той же степени это консультирование было и бесполезно  (и наоборот).

Сами по себе душевные содержания, сколь бы глубоки они ни были, могут анализироваться бесконечно, они могут дробиться этим анализом на новые и новые "осколки", а в них,

 

54

 

в свою очередь, могут обнаруживаться все новые оттенки. Как говорилось выше, реальный смысл им сообщает конечная целостность, в которую они "вливаются". Человеку иногда очень не хочется видеть эту целостность, а тем более называть ее своим именем.

Так, например, молодая женщина может вовсе не хотеть признаться в том, что она не любит своего мужа, что она не может ему простить, что он не такой, скажем, как ее предыдущий "друг", что она вообще не очень способна любить и вместе с тем ее пока вполне привлекает позиция замужней дамы.

Чтобы не говорить обо всем этом с психологом, не жалко потратить очень много времени и денег. Но если все же удастся поговорить об этом, то, значит, есть шанс, что удастся и измениться.

Вернемся к проблеме продолжительности консультирования. Мы пытались показать, насколько важна для психолога, психотерапевта способность видеть своего клиента в адекватной философско-антропологической перспективе. Чтобы среди множества фактов, проблем, внешних и внутренних обстоятельств клиента увидеть главное, ключевое - хотя, казалось бы, рядоположенное с другими - некоторое намерение (поступок, проект, мечту, более или менее сознательную установку) и обратиться к этому, вместе с клиентом это "поставить под вопрос". Для всего этого не требуется много времени. Тогда и возможности клиента по разрешению его проблем становятся существенно иными. Тогда адресация к данному уровню душевной жизни не есть адресация к чему-то внешнему, поверхностному, бессильному, компромиссно-лукавому, но к подлинной сердцевине - к стержню проблем данного человека. К этому стержню сходятся все его разнообразные психические элементы, его проблемы и бессознательные комплексы, все перипетии его психологической и духовной истории. И именно в способности "поставить себя под вопрос" и воспринять соответствующую провокацию психолога - его толкование, рекомендацию или молчание, в конечном счете и состоят потенции клиента к самоизменению, самоопределению, исцелению, словом -к нормализации своей жизни и решению своих проблем.

В свою очередь, невнимание к этой стороне душевной жизни, заведомое исключение данной реальности из области профессионального интереса никак не приближают практического психолога к тому замечательному, неожиданному в своей мудрой простоте малышу из андерсеновской сказки о голом короле, но скорее ставят его в один ряд с хитроумными "ткачами-модельерами".

 

 1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. Россия, 1979.

 2. Гринсон Р. Практика и техника психоанализа. Новочеркасск, 1994.

 3. Копьев А.Ф. Психологическое консультирование: опыт диалогической интерпретации // Вопр. психол. 1990. № 3. C. 17-25.

 4. Копьев А.Ф. Диалогический подход в консультировании и вопросы психологической клиники // Моск. психотер. журн. 1992. № 1.

 5. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1976.

 6. Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М., 1994.

 7. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

 8. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство. Избранное. Т. 1. Лондон, 1969.

 9. Эриксон М. Семинары Милтона Эриксона. М., 1994.

10. Lacan J. The four fundamental conceps of psychoanalysis. L., 1978.

 

Поступила в редакцию 23.II 1996 г.