СМЫСЛ И СИМВОЛ В ПРОЕКТИВНОМ РИСУНКЕ


Т.В.Снегирева

Рисунок “Моя семья” с его широкими и во многом еще неисчерпанными диагностическими и коррекционными возможностями все чаще используется в детской и семейной психотерапии. Как любая проективная техника, он обращен к тем содержаниям душевной деятельности, которые находятся не на “свету сознания”, будучи отчетливо представленными ему, а в подпороговом состоянии. Рациональное начало личности в этих случаях как бы регрессирует, на его место приходят идеи и образы, связи и отношения, лишенные четкой определенности и логической последовательности, но тем не менее – полные смысла. Смягчение сознательного контроля и своего рода капитуляция всей “службы” Эго с его защитными механизмами – одна из важнейших предпосылок работы проективных техник. Находясь в подпороговом состоянии, эти содержания психического благодаря своей непроясненности, невыявленности, многозначности сопровождаются существенно меньшим напряжением, сравнительно с той его степенью, которую они способны вызвать, приближаясь к сознанию. Поэтому в символике и графической экспрессии рисунка выступает та неосознаваемая реальность, которая хотя и определяет самочувствие и поведение ребенка, будучи безотчетно воспринимаемой им, но не может быть выражена в слове.

Главный продукт, извлекаемый из детского творчества психологом, конечно же, не буквальное содержание рисунка, что схватывается при первом, беглом ознакомлении с ним, и не его изобразительные качества, в принципе соотносимые с уровнем психического развития ребенка [10], а тот сокровенный смысл, который заложен в работе и который зачастую даже превосходит масштабы развития и житейского знания ребенка. Указанной особенности полностью соответствует и язык, которым пользуются юные авторы, – язык символов. К одной из его особенностей можно отнести ошибку восприятия: он выглядит обманчиво примитивным, по сути являясь безгранично глубоким.

В данной статье предпринята попытка рассмотреть принципы построения символа в детском рисунке. Материалом для анализа служат работы подростков-пятиклассников. Мы использовали так называемый кинетический вариант указанной проективной техники [8]. По инструкции дети должны были изобразить свою семью в один из тех знакомых каждому моментов, когда домочадцы собираются вместе и чем-то заняты.

Как известно, главной чертой символа является способность использовать некоторый “предмет”, или предметный образ, который выходит за пределы своего непосредственного содержания, являясь еще чем-то другим, что не есть он сам [4]. В структуре символа со всей очевидностью наличествуют два главных компонента: символизирующее и символизируемое. В качестве первого выступает предметный образ, второго – глубинный смысл. Две эти составляющие – как два полюса, которые, по словам С.С. Аверинцева, немыслимы один без другого, оставаясь различными между собой [1]. С поразительной точностью эту особенность символа выразил А.Ф. Лосев, найдя для нее емкое определение: “единораздельная цельность” [5].

Переходя в символ, предметный образ становится прозрачным для смысла, “будучи дан как смысловая глубина”. Несколькими строками позже С.С. Аверинцев делает существенную поправку: “не дан, а задан”. Смысл объективно осуществляет себя в образе не как некая готовая наличность, а скорее как “динамическая тенденция”, увлекающая в бесконечность смысловой перспективы.

Процесс понимания рисунка, благодаря которому из первоначального неуловимо размытого, неопределенного в своей многозначности смыслового содержания возникает одна преобладающая идея, властью которой вносится порядок и связь в разрозненные фрагменты детской работы, достаточно сложен. Он в большой степени интуитивен, а, значит, совершается за счет восприятия через бессознательное. Проникновение в скрытый план символа, безусловно, требует вчувствования в содержание детской работы, восприятия ее глазами автора и проживания как бы его душой, т.е. предполагает симпатию. Участвует в этом процессе и мышление, которое, опираясь на знание, проверяет, насколько объективны наши чувства и эмоциональные оценки, какова их подлинная ценность. Отсюда вывод: даже если восприятие и интерпретация рисунка предполагают такую психическую полифункциональность, то вряд ли без нее обходится та авторская композиционная творческая работа, которая порождает и самую символику языка, и смысл того, что он выражает.

Этот вывод заставляет предположить, что между означенными выше структурными полюсами символа содержится некое пространство, также обладающее собственной структурой. Каковы же ее составляющие?