ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

ВЛИЯНИЕ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ КОНЦА 30-Х ГОДОВ НА ЖИЗНЬ СЕМЕЙ В ТРЕХ ПОКОЛЕНИЯХ


К. БЕЙКЕР, Ю. Б. ГИППЕНРЕЙТЕР

Настоящее исследование было поддержано президиумом IREX (International Research & Exchange Board) за счет средств, предоставленных Государственным департаментом США (секция VIII). Авторы выражают глубокую благодарность за эту поддержку, без нее данный проект вряд ли мог быть реализован.

При статистической обработке результатов мы пользовались профессиональными консультациями и непосредственной помощью А. Н. Рудакова, А. Т. Терехина и С. Уигерт (в США), которым выражаем глубокую благодарность.

Авторы приносят искреннюю благодарность Г. Н. Воробьевой, А. А. Рудакову, М. Л. Сороке и А. В. Терентьевой за проведение интервью и плодотворное участие в обсуждениях.

Политические репрессии, которым положила начало Октябрьская революция в России, достигли своего апогея в конце 30-х г. “Великий террор” в Советском Союзе, проводимый в жизнь широкой сетью государственного, партийного и полицейского аппарата унес, по разным оценкам; от 20 до 40 млн. человеческих жизней [14], [15]. Этот беспрецедентный в истории XX столетия акт массовых убийств и преступлений продолжает переживаться и осмысливаться его жертвами (увы, немногими уже оставшимися в живых), свидетелями, а также их потомками. В нашей стране и за рубежом написаны об этих событиях многие десятки книг мемуарной, художественной и публицистической литературы [1—7], [12], [15], [18], [22], [23], [29-32], [35], исторические и социологические исследования [8], [13], [14], [16], [19], [22], [29]. На этом фоне выглядят редкими исключениями попытки научного анализа психологических феноменов, связанных с репрессиями в тоталитарных режимах: поведение и мотивация преследователей, способы физического и личностного выживания жертв и т. п. Из зарубежной литературы здесь могут быть упомянуты книги выдающихся психиатров и психологов В. Беттельхайма [10] и В. Франкла [8], авторы которых прошли через испытания нацистских концентрационных лагерей и сумели не только достойно выжить, но и проводить систематические наблюдения и потом подвергнуть их профессиональному анализу.

В отечественной психологической литературе подобные исследования практически отсутствуют. Долгое время они были невозможны ввиду тщательного сокрытия советским государственным и партийным аппаратом тайны о совершавшихся преступлениях. Информация о них сначала просачивалась через устные истории о преследованиях, доносах и арестах, шепотом рассказываемых родными и свидетелями самым доверенным близким, затем стали появляться подпольные издания рассказов и воспоминаний жертв репрессий, прошедших тюрьмы и лагеря и чудом там уцелевших, наконец, с начала периода гласности хлынул поток открытых, “разрешенных”, публикаций — такими были хорошо известные этапы постепенного проникновения в сознание широких масс граждан Советского Союза и России правды о недавних политических злодеяниях, о трагедиях жертв и их семей. Наверное, нужно было пережить шок этой правды, чтобы наконец появилась готовность исследователей заняться изучением жизни семей, переживших трагедию.

1. ПРЕДМЕТ И ГИПОТЕЗА ИССЛЕДОВАНИЯ

Предметом нашего исследования стала “память” семьи о репрессии конца 30-х г. С этой целью проводились глубинные интервью с представителями третьего поколения, т. е. внуками репрессированных. Они были главными источниками собираемых сведений.

Вопросы, которые им задавались, касались событий, связанных с самой репрессией и ее последствиями для семьи, а также реакций ее членов: способов физического и социального выживания, эмоционального переживания и осмысления случившегося. Особая группа вопросов касалась настоящей жизни опрашиваемого: его семейной ситуации, отношения к происходящим процессам в России, удовлетворенности работой, отношения к будущему.

Фактически непосредственным объектом нашего исследования явилась жизнь третьего поколения с точки зрения возможного влияния на нее репрессии, случившейся в истории семьи. Через анализ обстоятельств жизни и прямых ответов наших респондентов мы предполагали выяснить следующие дополнительные вопросы: какие психологические факторы и типы взаимоотношений помогали выжить трем поколениям семьи? Какие ценности и жизненные установки оказались для них в этом смысле полезными и бесполезными? Какие ресурсы семьи передавались от дедов родителям и затем внукам? Какую возможную эмоциональную (психологическую) цену платили поколения за физическое выживание?

До начала исследования было неясно, удастся ли вообще найти какое-либо влияние репрессий 30-х гг. на жизнь наших респондентов. Во-первых, ни один из них к тому времени еще не был рожден. Во-вторых, слишком много событий в истории страны, не менее драматичных, произошло с тех пор, включая вторую мировую войну, послевоенные репрессии конца 40-х — начала 50-х гг. , смерть и разоблачения Сталина, почти два десятилетия брежневского “застоя”, перестройка, август 1991 г. , октябрь 1993 г. . . Они могли вполне замаскировать или даже нивелировать искомое влияние. Однако масштаб потерь и интенсивность травм, пережитых предшествующими поколениями, заставляли предполагать, по крайней мере теоретически, существование отзвука в жизни респондентов тех событий прошлого.

Теоретической основой работы послужили некоторые представления, разработанные в рамках семейной терапии М. Боуена и В. Сатир.

Два понятия были использованы из системной теории семьи Боуена (BSFT):

1) процесс трансляции в поколениях (multigenerational process) и 2) отрыв (cutoff).

Процесс трансляции, по М. Боуену, определяет функционирование как отдельных индивидов, так и семьи в ряду поколений. По словам М. Керра, теория предполагает, что индивидуальные различия в функционировании и самофункционирование в нескольких поколениях семьи закономерно связаны. Хотя “каждая семья, будучи прослежена в достаточном количестве поколений, имеет тенденцию порождать людей на обоих полюсах оси функционирования, равно как и индивидов в любой точке этой оси”, вариации в функционировании членов семьи обычно не очень различаются в течение такого короткого периода, как три поколения [21; 22]).