Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в полнотекстовом ресурсе.  Заглавная страница ресурса... 

50

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ ВНУТРЕННЯЯ АКТИВНОСТЬ СУБЪЕКТА В ПРОЦЕССЕ АМПЛИФИКАЦИИ ИНДИВИДУАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ

 

Т.М. БУЯКАС, О.Г. ЗЕВИНА

 

В центре нашего внимания стоит подход к человеку, согласно которому человек никогда не совпадает с самим собой, со своей наличностью; пока жив, он живет тем, что еще не сказал своего последнего слова, и всегда ценностно предстоит себе (М.М. Бахтин). Иначе говоря, в своей работе мы нацелены на исследование процессов личностного и духовного развития человека.

В традициях культурно-исторического подхода, в рамках которого выполнена данная работа, источник развития помещен не в самом человеке, а вынесен вовне - в культурно-исторический опыт1. Этот опыт зафиксирован самыми разными способами, включая феномены общественного сознания, многообразную символику и мифологию, произведения искусства, тексты и т.д., и т.п. В процессе взаимодействия с ними человек овладевает собственными психическими процессами и развивается. Такая обусловленность человеческого развития объектами культуры позволяет рассматривать их как психологические органы, или орудия развития. Эти орудия-органы М.К. Мамардашвили называет амплификаторами, или "машинами рождения". Действительно, они не просто дают нам некоторое представление о мире, а порождают в нас новый личностный опыт, определенные состояния и качества, которых без нашего взаимодействия с ними не было и быть не могло. Посредством этих органов мы видим то, чего не видим глазами, читаем свой опыт: реконструируем действительный смысл своих ощущений и состояний, строим свое понимание, собираем себя - не рассеиваемся, не распадаемся так, как распадались бы, предоставленные самим себе, и т.д., и т.п. Так, переводом сознания в другой, избыточный и более интенсивный регистр жизни, осуществляется процесс личностного и духовного развития человека.

Очевидно, что нашу работу, реализованную в рамках указанного подхода к человеку, можно рассматривать как исследование психологии становления "возможного" человека - человека в перспективе его развития, т.е. с точки зрения того, кем он может быть и должен еще стать, а не исследование человека, который уже эмпирически есть, т.е. наличного, ставшего. "То, что мы есть, есть отражение в нас результатов поиска того, чем мы можем быть" [10; 75]. В этом смысле мы стоим на позиции "вершинной психологии" (Л.С. Выготский),

 

51

 

психологии человека "возможного" (В.П. Зинченко; А.А. Пузырей).

В данной работе в качестве амплификатора мы будем использовать символы. Роль символа как медиатора человеческого развития, "духовной вертикали" человека "едва просвечивает", по выражению В.П. Зинченко, в культурно-исторической психологии [8]. Однако символ давно "стал элементом культуры настолько всеобщим, что вошел в повседневное мышление субъекта о самом себе, [стал] элементом, через который этот субъект спонтанно, стихийно, непосредственно вырабатывает представление о своих поступках вместе с совершением самих этих поступков" [11; 134]. Иначе говоря, символ "обладает способностью индуцировать состояния сознания, через которые психика индивида включается в определенные содержания сознания" [11; 151]. И, что крайне важно, - эти "содержания сознания" позволяют соотносить жизненные проблемы субъекта с общечеловеческим опытом.

Такое превращение содержания символа в нечто само собой разумеющееся, понятное, приемлемое для субъекта может идти разными путями. В нашей предыдущей работе [3], где был описан один из них, было показано, что символ начинает функционировать в реальных жизненных связях субъекта, определять его отношение к миру, если он непосредственно переживается субъектом, т.е. если значения символа воплощаются в конкретном внутреннем опыте субъекта. В данной работе мы хотим подчеркнуть, насколько важно, чтобы этот новый опыт был бы еще и понят, осмыслен субъектом.

Действительно, существует большое различие между человеком, который испытывает некоторое состояние, переживает некоторый опыт, и человеком, который ищет смысл опыта или хочет понять его. Вслед за М.К. Мамардашвили можно сказать, что переживание случилось в своей определенности, если оно произошло одновременно и в пространстве смысла. Если же опыт произошел, а смысл его не извлечен, то состояние человека будет бесплодно повторяться до дурной бесконечности. В частности, М.К. Мамардашвили говорит, что в русской истории "гулял гений дурных повторений" именно потому, что россияне не понимали, не извлекали смысла из происходящих событий. Такое же бесконечное повторение одних и тех же состояний, побуждений, мыслей, чувств и т.д. происходит и у отдельного человека, когда он "тащит за уши свои непрожеванные переживания". Про себя М.К. Мамардашвили говорит: "И у меня есть какое-то свое непрожеванное переживание, на поводу у которого я, наверное, буду идти в жизни, пока не извлеку из него смысла" [12; 526]. М. Пруст в этой связи вводит крайне образную метафору человека, который "обжирается симфониями" - в его раскрытый рот впихиваются музыкальные или живописные наслаждения - до тех пор, пока он не понимает своего собственного состояния, не понимает своего собственного переживания, не извлекает из него смысла. И до тех пор, пока это не произойдет, пока у человека есть только "полупереживания", будет стоять вопрос его существования: есть он на самом деле или его нет [12; 525].

Извлечением смысла человек конституирует в потенциальности своего сознания некоторую структуру, следование которой обеспечивает воспроизводство этого смысла [13]. Смысловое оформление опыта дает переживанию опору в предметной реальности, иначе ему не на чем было бы держаться: "человек есть в той мере, в какой его натуральные возможности соотнесены с чем-то другим и живут этим другим" [13; 249]. Именно в этом контексте возникла идея формы еще у Сократа и Платона; формы - как "конструктивного органа жизни", который существовал бы сам по себе, имел бы предметную реальность. Без такого закрепления в структуре, которая позволяет присутствовать, на которой может что-то держаться, человеческие способности "уходят в песок", теряются, разрушаются

 

52

 

временем. Только путем "наращивания" плоти новых смыслов могут произойти действительные изменения в человеке [10], [13].

Мы хотим обратить специальное внимание на тот факт, что в рамках нашего подхода, в соответствии с которым человек "ценностно предстоит себе", перед субъектом не может стоять задача традиционного - "объясняющего" типа прочтения, понимания нового опыта. Такой тип понимания может лишь свести этот опыт к "понятным и известным представлениям" [14], лишь, говоря словами А. Бергсона, втиснуть "реальность в готовое платье". И субъект, хоть и обогащенный новым опытом, с полной бесполезностью для себя заслонит его текстом интерпретации, "заместит его неким позитивным рациональным смыслом" [14; 153]. О каком развитии может тогда идти речь?

Наш подход соотносится с другим способом прочтения, другим типом понимания - тем, который предлагает Л.С. Выготский в своем "Гамлете". После блестящей методологической работы А.А. Пузырея нам легко говорить об этом типе понимания, который реализует "феноменологическую" установку, т.е. указание на "живой опыт" чтения и восприятия [14]. Живой опыт чтения "не замещает исходный текст, не встает на его место" [14; 154]. Интерпретация тут дает возможность "заговорить самому тексту", она - "не вместо него, но вместе с ним"; она есть "расширение, продолжение, углубление понимаемого, читаемого текста"; "орган, позволяющий ему сказаться полнее, точнее, членораздельнее" [14; 156]. Такая "интерпретация амплифицирует само понимаемое, доводя его до кондиции, открывая ему возможность нам сказаться" [14; 154].

Следует заметить, что такой тип понимания сродни и природе символа - ведь множественность интерпретаций есть способ существования символа, способ бытия того содержания, которое символизируется. А только в состоянии "бытия" символ может быть понят (а не познан).

Вступая на путь реализации "феноменологической установки" в понимании, мы одновременно соотносим понимание с творчеством субъекта. Действительно, ведь субъект, пусть и путем расширения и продолжения опыта, не просто выявляет скрытый, но имеющийся смысл, а оказывается включенным в деятельность по его созиданию - смыслопорождению, строительству такого смысла, который будет им принят, станет сейчас его экзистенциальной "правдой". Ведь в мире "всегда еще ничего не случилось...", ведь "мир сам - и всегда впервые - только и устанавливается вместе с (перво)событием в нем" [14; 159]. О смыслопорождении как о деятельности давно говорит Ф.Е. Василюк [4; 24].

Для реализации "феноменологической установки" в методику проведения занятия мы ввели фазу "живописного самоотчета" (четвертая фаза, см. описание методики в работе [3]). На этом этапе занятия субъекта просили рассказать о своем переживании не вербально, а используя живописные средства - акварель, цветные карандаши, цветные восковые мелки - по выбору. Как показали результаты, на этой фазе действительно происходила амплификация внутреннего опыта - его продолжение, расширение, уточнение. В целях амплификации, а не замещения исходного опыта мы организовали и специальный стиль его обсуждения (пятая фаза, см. описание методики в работе [3]) - субъекта просили рассказать без каких-либо оценок, суждений, интерпретаций то, что он пережил на данном занятии, а не то, что он думает по этому поводу. Обсуждение всегда выдерживалось в форме вопросов, касающихся, в первую очередь, живописного самоотчета, а не в форме интерпретации. Длительность занятий с каждым символом (10 — 15 занятий) также способствовали тому, чтобы субъект

 

53

 

не спешил замещать новый личностный опыт его поспешной концептуализацией.

Так, в процессе занятий мы открывали субъекту возможность для амплификации внутреннего опыта и для работы с ним до тех пор, пока субъект сам, спонтанно не порождал свою "правду реальности". Иначе говоря, мы создавали условия, которые позволяли субъекту самому включиться в деятельность по преобразованию своего психического мира путем творческого поиска и порождения таких смыслов, которые, как он сам это чувствовал, упорядочивают его внутренний мир, т.е. способствуют созданию ощущения непротиворечивости и целостности этого мира на данном этапе жизненного пути.

Соответственно, задача данной работы состоит в анализе деятельности субъекта по смыслопорождению, соответствующему требованиям его экзистенциальной ситуации.

М е т о д и к а    и с с л е д о в а н и я   описана нами ранее [3]. При ее разработке использовались опыт и методы работы в Центре Карлфрида графа Дюркхайма - "Школе экзистенциально-инициальной психотерапии" (Тодтмоос-Рютте, Германия) [7], [17]. В основание методики положено состояние интенсивной и устойчивой концентрации внимания на символе, которое достигается путем выполнения двигательных, тактильных и графических действий с ним. Работа с использованием этой методики проводилась нами в течение шести лет с группой студентов факультета психологии МГУ (10 человек). В целом было проведено более 100 занятий.

Как показали результаты исследования [3], в процессе такого сосредоточения значения символа воплощаются в конкретном внутреннем опыте субъекта, иначе говоря, внутренний опыт всегда соотносится с семантикой символа. Этот опыт обладает для субъекта статусом психологической реальности: субъект живет и действует в ней. У него возникают определенные образы и чувства, он участвует в происходящих событиях, эмоционально сопереживает и осмысливает их; у него возникают какие-то желания, формируется определенное состояние. Анализ самоотчетов, живописных и вербальных, показал, что от занятия к занятию этот опыт развивается. Шаг за шагом развивается и уточняется его смысловое звучание, которое соотносится с настоящим этапом жизненного пути субъекта. Так развитие индивидуального сознания организуется семантикой символа, что позволяет субъекту находить пути решения своих личных проблем, опираясь на общечеловеческие ценности [3].

Предметом исследования данной работы является процесс производства смысла. Этот процесс, как будет видно из приводимых ниже самоотчетов и их анализа, протекает как особая деятельность субъекта по преобразованию, трансформации своих переживаний так, чтобы стало возможным их смысловое принятие. Иначе говоря, вслед за Ф.Е. Василюком мы говорим о смыслопорождении как о деятельности субъекта [4], и процесс, который разворачивается на наших занятиях, видится нам как прямая иллюстрация того, как субъект становится творцом своих смыслов, как он сам деятельно преобразовывает свой психический мир.

Рассмотрим на примере конкретного самоотчета, который включает в себя все основные этапы внутренней активности субъекта, как это происходит. Символ - чаша, испытуемая О.Н.2

 

1-е занятие. "Долго рисовала открытую чашу, которая как бы вписывалась в мир. Это было первое знакомство с символом, прочувствование его во всей его целостности. Я пока совсем

 

54

 

не чувствую, что он значит для меня. Он от меня еще отстранен, т.е. никак не переживается. Уже к самому концу чаша постепенно начала закрываться и постепенно перешла в колбу".

2-е занятие. На этом занятии на третьей фазе (см. описание методики в работе [3]) испытуемым было предложено не рисовать чашу, а лепить ее из пластилина.

 

"У меня было огромное желание сделать что-то, что нужно сделать, а что, я не знала, образа не было. Меня что-то мощно толкало вперед, и я делала, и многократно переделывала. Будто какая-то сила заставляла меня это делать и знала, что и как надо делать, а я - не знала. Я чувствовала только, что эту форму надо обязательно доделать до конца и чтобы она была совершенной. Появился новый тип движений, который я раньше в себе не знала, изменилось настроение - собранность, настойчивость. Что-то со мной при этом очень важное происходило." (Итогом была черная колба с длинным узким горлом.)

"Этот опыт дал мне понять мой способ жизни в мире, мой способ бытия, который я раньше не осознавала: стремление быть совершенной, все доводить до конца, закрытость до такой степени, что нет контактов. Я так живу, совсем не осознавая этого. А через эту работу я начала понимать, в какой ситуации я нахожусь, - в тупиковой, гибельной."

3-е занятие. "Чаша переживалась как шар с очень узким горлышком. Внутри что-то такое есть, но это горлышко не дает тому, что внутри, соединиться с тем, что вовне. Ощущение, что нужно это убрать, но не могла: горло мешает, и все время был ком в горле и наворачивались слезы. Очень некомфортно. Появилось ощущение отделенности от всего, замкнутости, одиночества. Потом я начала ощущать, что внутри находится ядро, оно абсолютно правильной формы, очень тяжелое, в нем нет ни малейшей трещинки и ничто не дает ему возможности развалиться. У меня было желание, чтобы оно развалилось, так как это было уже невыносимо. Ядро идеально завершено, идеально правильной формы, и это было очень значимо. Мне удалось рассмотреть, что в какие-то моменты оно начинает оживать и там что-то происходит, но что - я не поняла. Что-то там оживает - зеленое, синее и желтое, - но что, непонятно. Там происходит какой-то алхимический процесс, какое-то преобразование".

4-е занятие. "Я опять чувствовала себя замкнутым сосудом с узким горлом. Появилось чувство тоски, которое опять сопровождалось переживанием кома в горле. Нарастала потребность в выходе из этой замкнутости, закрытости, отделенности. На этот раз мне удалось хорошо рассмотреть, что внутри эта форма наполнена чем-то живым, как будто там хромосомы какие-то, опять синие, желтые и зеленые. Я стала еще пристальнее всматриваться, вслушиваться в эту жизнь внутри и ждала, что случится какой-то выход, что это узкое горло как-то раздвинется, но все так и осталось".

 

5-е занятие. На этом занятии на третьей фазе испытуемым было предложено отождествиться с одной из чашеподобных форм.

 

"Я - глиняный кувшин. Внутри меня огромное темное пространство, туда не попадает свет. Иногда в меня наливают вино. Это великолепная пахучая жидкость, и я чувствую свое единство с ней. Она тоже темного цвета, и ее тоже не освещает солнце. Иногда мне хочется быть закопанной в землю. Меня закроют пробкой и закопают в землю по самый верхний ободок, и я почувствую, что я сродняюсь с землей и начинаю составлять с ней единое целое. Мне захочется, чтобы пробку убрали, и тогда я буду находиться в земле, буду вместе с ней, на меня будут лить дожди и потоки света, я буду вместе с землей и небом, в меня попадет семечко, оно станет травой, мои стенки расколются, трава прорастет во все стороны, я буду жить в этом мире в другой форме, возможно, более гармоничной и более жизненной. Трава разрастется и станет огромным полем, поле будет до горизонта. Огромное зеленое поле, оно будет смыкаться с огромным синим небом, и все это пространство будет освещено светом (долго и горько плачет)".

 

6-е занятие. Экспериментатор наполняет одну из чаш ("Чашу Грааля"), предложенных в первой фазе тактильной концентрации (см. методику), вином, символом крови Христа.

 

"Чаша наполнена кровью. Поразило: чаша - это холод хрусталя, а в ней содержится эта живая кровь. Я чувствовала жуткое противоречие горячей крови и холодной хрустальной чаши, я даже не могла рисовать. Кроме того, чаша ограничивает эту живую кровь. Это тоже поразило. У меня был протест против формы: сосуд - форма ограничивающая. У меня было желание уничтожить эту ограничивающую форму. Я начала плакать... Плакала долго. И вдруг почувствовала, что кровь - это и свет, и тепло, и благодаря чаше оно не растворяется в мире, а собирается, концентрируется в этой форме; что горячая кровь нагревает сосуд, и появляется

 

55

 

красноватое пламя, которое согревает окружающее, и на всем появляется отблеск этого пламени. Был яркий образ, все детали его ясно вырисовывались: бронзовая чаша и в ней кровь, как пламя. И это - очаг, который освещает и согревает это пространство. И этот очаг сделали сами люди, чтобы иметь источник света и тепла. Поймали эту кровь и заключили в форму. Появился купол церкви. У меня опять возник протест: свободный дух собрали в мертвую форму, непонятно, зачем ограничили... Но, собранный в эту форму, он становится огнем и освещает черноту окружающего мира. Я поняла, что золото - это то же самое: и свет, и тепло, и окружающее освещает, и по форме - тоже чаша. От купола тоже идет свет и тепло. Купол - это та чаша, куда стекает кровь. И тело - тоже чаша: это земная форма, которая ограничивает дух. И вдруг я поняла, что свет и тепло уничтожают эту ограничивающую форму и тогда земля и небо сливаются, но чтобы появился свет и стало тепло, нужна собирающая форма".

 

Мы видим, в целом, что использование такой "амплифицирующей приставки", такого "органа жизни", как чаша, погрузило субъекта в пространство смыслообразования, семантика которого задана символом "чаша". Внутренний опыт субъекта соотносится с личностной интерпретацией семантики символа. Рассмотрим последовательно, как строится здесь деятельность субъекта.

Анализ самоотчетов испытуемой О.Н., а также наших других испытуемых позволяет выделить несколько последовательных этапов.

 

Этап 1. Прежде всего, символ помогает субъекту выразить и оформить свой до сих пор еще плохо осознаваемый "способ бытия". Символ действует как "отчетливая организация, через которую становится зримым и выразимым некоторый невидимый мир" [13; 205]. Иначе говоря, субъект начинает видеть свой внутренний мир, и он видится ему именно через семантику и язык символа. Испытуемой О.Н. этот мир видится глазами емкой метафоры: "Я - сосуд с узким горлом". Такая форма, можно сказать, "распахивает ворота" для порождения целого ряда смыслов: это и закрытость, и отделенность, и замкнутость, и одиночество, а в целом, - тупик и гибель. Как видно из самоотчета, активность субъекта не завершается фактом этого осознания (осознание приводит его лишь в тупик), а переходит на следующий этап - на этап преобразующей работы, творческого поиска и конструирования выхода из невозможной жизненной ситуации.

Этап 2. Анализ самоотчетов показывает, что деятельность испытуемых на этом этапе протекает не на логико-аналитическом уровне, а строится исключительно как работа переживания. Действительно, активно включаются эмоционально-чувственная и потребностно-мотивационная сферы личности: "я почувствовал(а)", "мне хочется", "у меня было огромное желание", "нарастала потребность", "был протест" и т.п. Вот перечень тех слов, которыми пестрят самоотчеты наших испытуемых.

"Потребности и желания сами по себе ничего создать не могут. Они являются только стимулами и движущими пружинами... Наличие потребностей и стремлений приводит в движение процесс воображения.., самопроизвольного воскрешения образов. Самопроизвольным воскрешением я, - говорит Т. Рибо, - называю такое, какое происходит внезапно, без явных вызывающих его причин. Причины эти фактически существуют, но их действие облекается в скрытую форму аффективного настроения" (цит. по [5; 24]). Иными словами, Т. Рибо указывает на тот факт, что источником и побудителем самопроизвольно воскрешаемых образов является потребностно-аффективная сфера: "Всякое чувство, всякая эмоция стремятся воплотиться в известные образы, соответствующие этому чувству... Всякое господствующее чувство (или эмоция) должно сосредоточиться в идею или в образ, который бы дал ему плоть, систему, без чего оно остается в расплывчатом состоянии... Все формы творческого воображения заключают

 

56

 

в себе аффективные элементы" (цит. по [5; 12, 14, 16]). И действительно, у испытуемой О.Н. самопроизвольно появляется сначала образ "жизни", которая поселяется в замкнутом сосуде. Образ "жизни" развивается и на следующем занятии.

Образ - это тот способ воплощения внутреннего мира, с которым уже может быть начата собственно деятельность субъекта. Видно, что испытуемая О.Н. старательно, пристально всматривается в эту "жизнь", что свидетельствует о заметном внутреннем усилии, о внутренней активности по поиску источника смысла, по порождению смысла, который может быть принят. О такой же тактике пристального внимания, тщательного всматривания и внимательного вслушивания свидетельствуют самоотчеты и других испытуемых. "Когда я пытаюсь всмотреться или вслушаться, я начинаю все дальше и дальше погружаться, входить в образ и вдруг обнаруживаю, чтоґ стоит за этим первоначальным туманом... Как только начинаешь всматриваться в сам предмет, видишь, что он без дна, что он не имеет границ, и можно все дальше и дальше идти, все глубже и глубже. Я вдруг вспомнил детские сказки, ну, например, "Рукав шубы". Нужно только сначала сделать некоторое усилие вхождения. Я теперь хорошо понял, чем это отличается от умственного фантазирования, - пристальностью внимания!" - говорит наш другой испытуемый. Тактика пристального внимания приводит, как правило, к развитию образа. Такое развитие образа в результате тщательного всматривания мы видим, в частности, у испытуемой О.Н.: на следующем занятии тема "жизни" становится центральной, и испытуемая прикладывает еще большие внутренние усилия, еще больше концентрирует внимание, чтобы рассмотреть свой образ дальше.

Пристальное всматривание, как мы считаем, - это молчаливый, т.е. не вербальный, а использующий язык тела, диалог с Другим. Опыт реальной жизни свидетельствует об этом: внимательно всматриваясь в глаза собеседника, в его мимику, позу, движения и т.п., мы задаем ему вопросы, правда, на другом, невербальном языке, и получаем ответы самые разнообразные, иногда даже озвученные.

Как показывает анализ самоотчетов, наши испытуемые задают эти вопросы и впрямую - они мысленно спрашивают: "Что это такое?", "Какой смысл несет для меня этот..?" и т.п. - или даже совсем конкретные: "Чем наполнена эта гробница?", "Разве бывают церкви такой формы?" и т.д. и внимательно вслушиваются в возможный ответ. Ответ - это развитие образа, это его "следующий кадр".

Взаимодействие испытуемых с образом отражается не только с помощью вопросов. Часто мы видим, что образ их не устраивает, что они не соглашаются с ним, не принимают его. Это отвержение не рациональное, аналитическое - оно проживается всем существом человека, включая и эмоциональную, и чувственную, и соматическую сферы. Возникает явный и яркий протест, потребность в изменении, в трансформации: "было ощущение, что нужно это узкое горло убрать, но не могла: горло мешает. Все время был ком в горле и наворачивались слезы", "у меня было желание, чтобы оно (ядро) развалилось, так как это было уже невыносимо", "у меня возник протест: свободный дух собрали в мертвую форму", "было желание уничтожить эту ограничивающую форму. Я начала плакать..." и т.д. Взаимодействие с образом на языке соматики, эмоций и желаний приводит к дальнейшему развитию и трансформации образа.

Бывают случаи, когда испытуемый сам предлагает новый, следующий шаг в развитии образа (это характерно для некоторых испытуемых в ситуации, когда развитие действия приостанавливается). Однако эта попытка произвольного

 

57

 

управления образом впрямую не принимается: предложенный образ не встраивается в динамику образа, но может оказаться толчком, стимулирующим его развитие.

Такие способы внутренней работы испытуемых позволяют нам предположить, что они вступают в диалогические отношения с порожденным образом. При этом испытуемый как творчески одаренный автор не вставляет образ "в оправу своего сознания", а относится к нему как к независимому существу, с которым он оказывается на равных правах, голос которого он внимательно выслушивает3. Как мы видим, субъект крайне активен, и эта активность носит особый, диалогический характер: она не повелевает, не заглушает собственный голос образа, не завершает его "от себя"; она, как это хорошо осознал один из наших испытуемых, не направлена на "умственное фантазирование". Нет, "это активность вопрошающая, провоцирующая, отвечающая, соглашающаяся, возражающая и т.п., т.е. диалогическая активность" [1; 310]. В целом, такие диалогические отношения с образом способствуют углублению и уточнению образа, приводят к его  постепенному раскрытию и трансформации.

Параллельно с процессом развития образа происходит его смысловое оформление. Оно случается как бы спонтанно, без всяких специальных усилий со стороны субъекта, в едином акте с переживанием. О возможности такого единства и смысловых, и чувственных, и образных компонентов свидетельствовал в свое время В. Джемс [6; 318]. "Неразделенную сопряженность эмоциональной составляющей со смысловой", которая принципиальна для природы переживания и отличает его от других эмоциональных состояний, подчеркивал Б.М. Теплов. Для него переживание всегда выступало как особая форма невербального знания [16].

Внутренняя деятельность субъекта по преобразованию и трансформации своих переживаний продолжается до тех пор, пока не появится тот смысл, который им будет, наконец, принят. И этот процесс может растянуться на несколько занятий.

Рассмотрим, как это происходит у испытуемой О.Н. Вернемся к анализу ее самоотчета. Образ "жизни", как можно видеть, далее не развивается. И на следующем, пятом занятии у испытуемой столь же спонтанно порождается новый способ трансформации "сосуда с узким горлом" - разрушение этой формы. Тема, как обычно, глубоко переживается субъектом, идет порождение целого потока образов. Однако смыслового принятия опять не происходит, о чем свидетельствует острое аффективное состояние (она долго и горько плачет).

Здесь следует обратить внимание на тот факт, что в процессе занятия экспериментатор варьирует психотехнические средства в целях динамического воздействия на пространство смыслопорождения. Действительно, испытуемые то рисуют, то лепят, то отождествляются с заданным символом. У испытуемой О.Н. принципиальное изменение произошло, когда одна из предложенных чаш, близкая по форме к "чаше Грааля", была наполнена красным вином - символом

 

58

 

крови Христа. Этот "семантический толчок" породил такой внутренний опыт, который помог субъекту совсем иначе увидеть ограничивающую форму: появился яркий образ чаши, наполненной горячей кровью, кровью как пламенем, свет которого озаряет все вокруг. И этот образ породил совершенно новый, позитивный смысл: благодаря этой форме можно собирать, а не рассеивать, благодаря этой форме появляются свет и тепло. Этот совсем новый для субъекта смысл был им теперь принят (этап 3).

С этого момента проблема ограничивающей формы, которая заставляла субъекта все время как бы топтаться на месте, быть зацикленным на проблемах, порождаемых эго-изоляцией, на отчаянных "как?", изжила себя. Субъект, как мы увидим ниже из самоотчетов, перешел принципиальный рубеж, ограничивающий его сознание. И это позволило ему сделать следующий шаг на пути смыслостроительства.

7-е занятие. "Было очень много неожиданных переживаний за такой короткий промежуток времени. Я впервые обратила внимание на ножку чаши и поняла, что это гора, которая стоит на земле. Радостное ощущение. Сегодня чаша пробудила во мне то, чего мне последнее время не хватало, от чего я была оторвана, была замкнута в этой форме с узким горлом. Ножка тяжелая, утяжеленная - была гора, а верх - на меня буквально сыпались какие-то слова, которые адекватно выражали то, что я хотела выразить: "колыбель небес". Она и рисовалась как колыбель, и больше не закрывалась в реторту. Гора росла из земли, в ней присутствовали цвета земли. У этой горы есть вершина, к которой надо добраться. Но эта вершина сокрыта этой вот "колыбелью небес", и снизу мы ее не видим. Нам нужно подняться. Было ясное чувствование, что надо совершить какое-то усилие, чтобы подняться вверх, а вверху - иной мир. Были такие движения, которые связаны с внутренним усилием, и было ощущение такого восхождения. Были сильные круговые движения, как бы топтание на одном месте, кружение, может быть, ползание по земле, т.е. было и стояние на земле, и поднятие вверх, и проход через самое узкое место в этой чаше. И здесь был эмоциональный прорыв, что ли, было очень сильное переживание, вроде экстаза, что ли, т.е. буквально меня прорвало. И потом - выход в это верхнее пространство. Сверху - чаша открыта, она как бы выходит в верхнее открытое пространство и заполнена тем, что поступает в нее сверху, - и именно для этого она необходима. Появилось слово "хранить". Эта форма необходима для того, чтобы хранить то, что есть в этом мире и каким-то образом туда попадает.

И появился образ человека, который держит солнце, и мне захотелось встать, и я встала в эту позу и было ощущение радости, счастья, гармонии, того, что сопровождает лучшие моменты жизни, и было ощущение, что именно в этом переживании содержится символика чаши".

8-е занятие. "Было ясное ощущение, что эта ножка просто необходима, иначе остается просто небо и земля. Необходимо их соединение - это человек в своем теле, в своем существовании в мире. Иначе будет одновременно все, но не будет ничего. Рисунок был залит густым и зыбким золотым, медовым сиянием. Это было очень значимо, и до сих пор это во мне очень сильно. Огромное чувство кайфа от процесса рисования".

9-е занятие. Продолжалась прежняя тема. Теперь это, скорее, не гора, а Дерево. Корни питаются из всей Земли, поэтому дерево огромное и как бы сопоставимое со всей Землей. При рисовании корней пошло то движение, которым я рисовала колбу. Возникла мысль: надо же, куда она спряталась. Чаша была четко отделена от мира подземного своим основанием. Она на земле стоит, но не погружена туда, т.е. то, что происходит в реторте - в корнях, не имеет выхода в другой мир, где чаша. Появились слова "нет входа в мир подземный" и "кинутая с неба чаша". Чаша как бы сама по себе. Я опять стояла с поднятой кверху головой, видела огромное синее пространство над собой, из него шли тепло и свет, и мне было очень хорошо. Возникло ощущение радости. Появился образ человека, который одновременно является этим сосудом. Он держит солнце и так стоит. Есть опора - он стоит на земле, но не внедрен в нее, не является землей. И это мне было очень важно. Он только как бы опирается на нее, но у него нет входа в мир подземный. И соответственно из мира подземного сюда тоже нельзя попасть. Возникла мысль, что колба должна разрушиться и вернуться в землю".

Этап 4. Хорошо видно, что внутренний опыт испытуемого на этих занятиях связан с проработкой совсем другой темы. Субъекту не приходится больше "тащить за уши свои непрожеванные переживания", как это было в течение нескольких первых занятий. И не приходится

 

59

 

потому, что на шестом занятии переживание произошло одновременно и в пространстве смысла, который был принят субъектом.

Мы видим, таким образом, что смысл, который принимается субъектом, во-первых, останавливает процесс "дурных повторений", и, кроме того, позволяет интегрировать в сознание те стороны личности, которые прежде либо вытеснялись (не осознавались), либо порождали негативно окрашенное состояние. Действительно, мы видим, что "колба" нашла, как говорится, свою экологическую нишу - стала корнями дерева. Иначе говоря, она теперь встроена в структуру сознания. И тогда появляется шанс совсем по-иному увидеть и себя, и мир вокруг: "И, наконец, я смысл беды постиг / И полюбил ее ужасный лик. / Тогда сверкнули мне из темноты / Моей души чистейшие черты" [9].

Видно, что после проделанной работы - осознания (этап 1), смыслостроительства (этап 2), смыслового принятия (этап 3) - у испытуемой О.Н. появилась возможность обратиться к интерпретации других, совсем новых значений символа, значений, которыми представлена более целостная, более полная семантика символа. Иначе говоря, произошло как бы расширение оперативного смыслового пространства символа для субъекта (этап 4). До того, как тема "сосуда с узким горлом" была не проработана, она приковывала к себе внимание субъекта, вынуждала его снова и снова обращаться к одному и тому же, наиболее остро стоящему для него аспекту семантики. Теперь, как мы видим, вниманию субъекта открываются новые, трансцендентные, т.е. выходящие за пределы его личности значения символа, и он начинает соотносить себя с ними.

Это как раз то, в чем наибольшим образом различаются возможности и стиль внутренней деятельности наших испытуемых: умение дотянуть смыслостроительство до смыслового принятия и пойти дальше - расширить оперативное смысловое пространство символа и, соответственно, свое смысловое пространство, или продолжать процесс "дурных повторений" и все вновь и вновь "тащить за уши свои непрожеванные переживания". Заметные различия наблюдаются и в динамике этого процесса - в длительности второго этапа.

Вернемся к анализу самоотчета О.Н. Деятельность субъекта по смыслопорождению на четвертом этапе аналогична описанной нами при анализе самоотчетов 1 — 6-го занятий. Только образы и метафоры, в диалог с которыми вступает субъект, носят трансцендентный характер: это Дерево, корни которого питаются из всей Земли, и поэтому оно сопоставимо со всей Землей; это Человек, который держит в своих поднятых вверх руках Солнце. Соответственно и смыслы, которыми организуется и оформляется здесь внутренний мир субъекта, несут внеличностное, скорее архетипическое, общекультурное звучание: человек - это тот Сосуд, который соединяет Небо и Землю. И переживание себя таким Сосудом несет тепло и свет, ощущение радости и гармонии и одновременно знание, что восхождение к "колыбели небес" и дает опору на земле, и позволяет быть не только землей, и совершается оно ценой больших внутренних усилий. Этот опыт был мощным, серьезным и исчерпывающим.

Этап 5. Как мы увидим из самоотчетов следующих занятий, индивидуально-личностное пространство субъекта оказалось расширено и амплифицировано этими трансцендентными переживаниями.

 

10-е занятие. "Было ощущение моря, морской стихии. Появились движения, похожие на те, которыми я рисовала раньше сосуд. Но сейчас мне подумалось, что это кит, а я была внутри этого кита. Было спокойное ощущение путешествия куда-то. Кит - нечто огромное, сохраняющее меня, мой огонь. Иначе огонь будет залит водой. А мне необходимо сохранить мой огонь, слабую в настоящий момент энергию, чтобы потом он мог снова разгореться. Кит охраняет

 

60

 

от вод, но сам спокойно плавает в них. И я совершаю плавание внутри кита. Это только этап, но очень важный для меня сейчас. Он дает мне возможность быть в истинном качестве. Был очень хороший общий фон. Я пришла сюда с кучей шелухи и мусора и никак не могла от этого избавиться. А сейчас благодаря этому переживанию забыла об этом полностью. Потом появилось движение, которое объединяло и меня, и кита, и море. Когда рисовала, почувствовала, что темнота - в мире, а внутри - свет. Это переживание вступает в противоречие с прошлыми - там все было отделено, а здесь все очень связано, все вместе".

11-е занятие. "По своей форме кит похож на сосуд. Теперь эта форма перестала меня пугать: ведь она не ограничивает, а поддерживает меня, не дает мне растечься. Я увидела золотистое чрево кита с золотистым светом внутри. Чувствовала себя спокойно и защищенно. Я решила посмотреть, что будет, если я переверну этого кита наоборот. И тогда я увидела, что это цветок, который хорошо сидит в земле. Из него выходят золотистые тычинки, которые все освещают. Было очень хорошее состояние: он сидит в земле и наполнен этим светом, который выходит наружу. Но я снова вернулась к киту и хорошо почувствовала разницу: цветок - это не мое. Мне ближе странствие в ките по морю, чем этот статичный, сидящий в земле цветок, хотя и открытый в мир. Сейчас я сохраняюсь в ките. Мне открылась новая, совсем другая перспектива - странствие, внутреннее странствие, поиск. Вот моя задача сейчас!"

 

Мы видим, что субъект, амплифицированный мифологическими, общекультурными параллелями, опять возвращается к своей первоначальной форме. Однако его внутренний опыт теперь оказывается совсем другим: другие соматические переживания (нет кома в горле), совсем другой эмоциональный фон, другие образы, другой свет, другое состояние, ощущение себя. И оформлено это переживание совсем в иной смысловой перспективе.

Мы видим, таким образом, что благодаря этому трансцендентному переживанию субъекту за отдельными личностными событиями открылся универсальный общечеловеческий опыт. Этот опыт помог создать ощущение корней, общекультурного контекста, внутри которого он обитает. Человек почувствовал себя погруженным в пространство культурных, символических и исторических процессов. И в результате он обрел спокойную перспективу необходимости и возможности внутреннего странствия, поиска себя, ясно увидел в этом свою ближайшую задачу. Этот путь больше не сопряжен со слезами, с комом в горле, а освещен спокойным золотистым светом.

"Не поэтому ли, - спрашивает Дж. Хиллман, - после нескольких веков просвещения психотерапия в отчаянии обратилась к мифам за поддержкой для своей терапии, ибо без мифа гермафродит превращается в грустного, странного транссексуала" [15; 125].

 

Подводя итоги, мы можем сказать, что в работе выделены общие закономерности внутренней активности субъекта в процессе амплификации индивидуального сознания общекультурным опытом. В качестве такого амплификатора были использованы символы. Процесс интенсивной и устойчивой концентрации внимания на них открывает возможности для формирования символического жизнечувствования субъекта. Это формирование строилось субъектом как деятельность смыслопорождения - как творческий поиск по преобразованию и трансформации своих переживаний так, чтобы стало возможным их смысловое принятие.

Базовым средством этой деятельности являлись спонтанно порождаемые образы, с которыми субъект вступал в диалогические отношения, используя язык соматики, эмоций, желаний, внимательного, пристального всматривания и мысленного вопрошания.

В результате такой деятельности усвоенный символ становится для субъекта тем внутренним психологическим инструментом, тем внутренним органом, который открывает ему возможности для прочтения своего опыта в соответствии с общекультурной семантикой и таким образом изменяет способ видения субъекта. Символ как бы формирует в психике субъекта некоторый "орган жизни»

 

61

 

 — пару очковых стекол, с помощью которых видимая реальность начинает иначе оформляться. Он становится, говоря словами М.К. Мамардашвили, некоторой «формой для опыта», т.е. открывает субъекту возможность видеть реальность не как цепь невыносимых событий, как тупик, а как условия для внутреннего странствия, поиска, т.е. способа построения своего жизненного пути.

 

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

2. Братусь Б.С. Опыт обоснования гуманитарной психологии // Вопр. психол. 1990. № 6. С. 9 — 19.

3. Буякас Т.М., Зевина О.Г. Общечеловеческие ценности в индивидуальном сознании // Вопр. психол. 1997. № 5. С. 44 — 56.

4. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во МГУ, 1984.

5. Выготский Л.С. Воображение и творчество в детском возрасте. СПб.: Союз, 1997.

6. Джемс В. Многообразие религиозного опыта. СПб.: Андр. и сын, 1993.

7. Дюркхайм К. О двойственном происхождении человека. СПб.: Импакс, 1992.

8. Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. М.: Тривола, 1994.

9. Ибн аль Фарид // Арабская поэзия средних веков. М.: Худ. лит., 1975. С. 520 — 542.

10. Мамардашвили М.К. Обязательность формы // Вопр. лит. 1976. № 11. С. 75 — 80.

11. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. М.: Яз. русск. культ., 1997.

12. Мамардашвили М.К. Психологическая топология Пути. СПб.: Русск. Христ. гум. ин-т, 1997.

13. Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. М.: Аграф, 1997.

14. Пузырей А.А. Манипулирование и майевтика: две парадигмы психотехники // Вопр. методолог. 1997. № 3 — 4. С. 148 — 164.

15. Хиллман Дж. Исцеляющий вымысел. СПб.: Б.С.К., 1997.

16. Ярошевский М.Г. Идеи Б.М. Теплова о переживании как феномене культуры // Вопр. психол. 1997. № 4. С. 63 — 75.

17. Schoeller G. Heilung aus dem Ursprung. Praxis der Initiatischen Therapie. München: Novalis, 1983.

 

Поступила в редакцию 9.X 1998 г.



1 Взгляд на природу источника развития оказался столь принципиальным, что послужил водоразделом между отечественной гуманитарной психологией и зарубежной гуманистической [2].

2  Для анализа активности субъекта требуется текст его полного самоотчета в течение всего процесса смыслопорождения. Рамки статьи ограничивают нас и позволяют привести такой текст только для одного испытуемого. Однако процесс обсуждения строится с учетом данных и с использованием ссылок на работу и других испытуемых.

3  Здесь можно вспомнить пример Л.С. Выготского, в котором он приводит ответ Л.Н. Толстого на мнение одной из своих читательниц, что он жестоко поступил с Анной Карениной, заставив ее броситься под колеса проходившего поезда. Л.Н. Толстой сказал: «Это мне напоминает случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: «Представь, какую штуку устроила со мной Татьяна, она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее». То же самое могу сказать и я про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, которых я не желал бы. Они делают то, что должны делать в действительной жизни, а не то, что мне хочется». «Подобного рода признания, — продолжает уже сам Л.С. Выготский, — находим мы у целого ряда художников, которые отмечают ту же самую внутреннюю логику, управляющую построением художественного образа» [5; 19].