ОБ ИСТОЧНИКЕ СПОСОБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА К ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ТВОРЧЕСТВУ

 

А.А. МЕЛИК-ПАШАЕВ

 

В начале 70-х гг., когда я стал аспирантом Психологического института, мне казалось, что моя исследовательская тема легко вписывается в концепцию способностей как совокупности отдельных психологических качеств человека, разработанную Б.М.Тепловым и его последователями ([4], [5], [9] и др.). Способность детей к созданию выразительных цветовых решений, которую я собирался изучать, представлялась поначалу одним из таких "компонентов", хотя и иного порядка, чем те, например, которые описаны В.И.Киреенко [4].

Вскоре, однако, стало ясно, что дело не в этой отдельно взятой способности; что "потенциал выразительности", который проявляется в цветовых решениях одаренных детей, может с таким же успехом реализоваться с помощью других средств изобразительного искусства, а также других искусств; что в основе этих проявлений лежит что-то единое: особое отношение к материалу искусства, к целям изображения, а в конечном счете к самой жизни, т.е. нечто, целостно характеризующее художественно одаренного человека. И именно от этого единого "чего-то" зависит, предстанет ли то или иное качество психики творческой способностью или просто психологической особенностью данного человека, нейтральной с точки зрения задач искусства.

Так называемая структура способностей оказалась, таким образом, не совокупностью отдельных качеств, а множественностью проявлений "чего-то единого". (Замечу, впрочем, что Б.М.Теплов и его последователи не ставили изучение творческих способностей своей специальной задачей. Поэтому и здесь, и в дальнейшем мои критические замечания не направлены против самого их подхода: вероятно, он отвечал их исследовательским задачам. Речь идет лишь о его неприменимости для изучения творчества.)

Другое расхождение с традиционной концепцией способностей связано с известным тезисом о том, что способности человека не просто проявляются в соответствующей деятельности, но в ней и создаются. Согласимся прежде всего, что подобные утверждения нельзя ни логически доказать, ни экспериментально проверить. Они не являются результатом научной работы, а, напротив, предшествуют ей и действуют как само собою разумеющиеся "предписания" в рамках определенной парадигмы - в том смысле, который вложил в это понятие Т.Кун [6], а с ее сменой теряют силу. Примет их человек или отвергнет, зависит не от доказательств (они и не могут быть предъявлены), а от его целостного опыта и системы ценностей, от понимания сущности мира и человека. Сказанное в полной мере относится и к тем допущениям, которые я сам сделаю в дальнейшем, чтобы избежать непреодолимых (как мне представляется) противоречий в понимании развития и творчества.

 

                                                                77

 

С моей точки зрения, тезис о создании способностей в процессе освоения соответствующей деятельности исключает самую возможность изучать и пробуждать творчество. Никакими ухищрениями не вывести способность к созданию нового из овладения и воспроизведения уже существующего, сколько бы ума, эрудиции и даже таланта ни вкладывать в эти попытки. Из освоения наличных форм математики или живописи не извлечь творческую способность, которая порождает и изменяет саму математику, саму живопись. Тут необходимо для начала хотя бы допустить существование потенциального источника творчества, запредельного (трансцендентного) наличным формам деятельности, наличной действительности в целом, в том числе и повседневному внутреннему опыту самого человека.

Так размышление о сути художественных способностей подводит нас к извечному вопросу: "Кто я, откуда и куда иду?" Науке свойствен взгляд на человека как на существо, детерминированное теми или иными факторами, внешними по отношению к его самосознающему и целеполагающему Я. Подчеркиваю: речь не об условиях, в которых (благодаря или вопреки которым) человек прокладывает свой путь, как это понимает, например, В.Франкл [10], а именно о причинах, порождающих и детерминирующих факторах.

Внешняя, контролируемая детерминация явления считается необходимой для научного его изучения. Этим определяется область явлений, в которой психолог чувствует себя достаточно уверенно. Но как только дело касается того, что можно назвать, вслед за Антонием Сурожским, "жизнью изнутри наружу", ученый либо признает подобные материи лежащими вне компетенции науки, либо редуцирует и фактически теряет предмет исследования. Таковы, в частности, попытки вывести творчество из присвоения уже сотворенного или трактовать свободу воли как возможность человека противостоять ближайшим и "сиюминутным" воздействиям, но не потому, что он свободен, а потому, что подчинен более отдаленным и постоянным факторам, и т.д., и т.п. Во всех подобных случаях изучаемая реальность сводится на уровень субъективной иллюзии.

Приходит на память известный библейский образ создания человека из праха - и дыхания Божия. Наука же хочет трактовать человека так, как если бы он изначально был только прахом, глиной, объектом и материалом для внешних формирующих воздействий (чьих? - это особый вопрос).

Впрочем, как в мировой культуре в целом, так и в психологии новейшего времени существует и противоположное течение, исток которого явственно обозначается в описательной, или понимающей, психологии [2], а дальнейшее развитие связано с целым рядом родственных направлений в науке и культуре XX в., в первую очередь с персонализмом и с гуманистической психологией. Кратко скажу о тех принципиальных положениях понимающей психологии, которые наиболее важны с точки зрения нашей проблематики.

П е р в о е .  Внутренний опыт человека - альфа и омега психологического исследования, первая и последняя данная нам реальность. Нужно не конструировать "позади нее" рациональные объяснительные гипотезы, которым ничто не отвечает в реальном опыте человека, а понимать, анализировать и с максимальной возможной глубиной описывать "мощную действительность душевной жизни". Правда, действительность эта принципиально не вмещается без остатка в понятия и слова, и это грозило бы сделать невозможной саму понимающую психологию, но благодаря единству человеческой природы рационализируемый и

 

                                                             78

 

вербализуемый экстракт опыта одного человека может ожить в контексте целостного опыта другого, сделаться ему понятным в своей полноте.

Забегая вперед, подчеркну: именно так мы пытались описывать содержание эстетического отношения к жизни, о котором речь пойдет в дальнейшем, - понимая, что никакие дефиниции в принципе не способны заменить опыт и стать понятными независимо от него, но они способны помочь человеку осознать и расширить свой эстетический опыт, который в том или ином объеме, актуально или потенциально, присущ практически каждому человеку.

С этой точки зрения предмет психологии - это все содержание душевного опыта человека, поскольку оно может быть осмыслено и описано в общей форме. Другое дело, что представление о самом этом опыте может быть иным и более широким, чем то, которое, по-видимому, имел в виду В.Дильтей. Так, У.Джеймс описал в ключе понимающей психологии область религиозно-мистических переживаний как неотъемлемую часть общечеловеческого опыта, хотя он и не присущ актуально каждому человеку в любой период его жизни [1].

В т о р о е  положение, сформулированное в описательной психологии: душевный опыт дан нам как целое, как "живая связь". Известная нам душевная жизнь - это всегда единство, объемлющее свои части и функции, а не состоящее из них. Из этого единства части дифференцируются, лишь в нем делаются понятными. Именно такое понимание "структуры способностей" я пытался выше противопоставить традиционному.

Замечу попутно: такой подход к соотношению целого и частей не является, конечно, монополией описательной психологии. Он встречается, по крайней мере, уже в "Эннеадах" Плотина; важные аргументы в его пользу можно найти у И.Канта; немногим позже В.Дильтея его отстаивали, в частности, У.Джеймс, В.Штерн, Н.О.Лосский и другие; в наши дни его многократно и аргументированно излагал философ А.С.Арсеньев... Однако инерция противоположного подхода - собирания сложного целого из предшествующих ему элементов - столь велика, что разговоры на эту тему не скоро потеряют актуальность.

Т р е т ь е   и сейчас наиболее важное для нас положение описательной психологии: В.Дильтей утверждает свободу человека от причинной детерминации его внутренней жизни и спонтанность побуждения к действию, которое никогда не следует с необходимостью из объективных условий как таковых.

С моей точки зрения, тут обозначилась "точка роста" психологии и смежных наук. Персоналисты (В.Штерн, Н.О.Лосский, Э.Мунье и другие), представители разных направлений экзистенциализма (Г.Марсель, К.Ясперс и другие), психологи-гуманисты (А.Маслоу, К.Роджерс и другие), столь разные ученые, как, например, В.Франкл и М.М.Бахтин (особенно в своей "философии поступка"), и другие - все они противопоставили вещному подходу - личностный, детерминизму в понимании человека - свободу Я, а с ней творчество и ответственность как признаки истинно человеческого существования. В трудах многих из этих авторов мы даже находим утверждение, что детерминизм не просто не адекватен сущности человека, но и активно вреден для гуманитарных наук - истории, юриспруденции, искусствоведения, психиатрии.

Сделаем следующий шаг. Если принять такую точку зрения, то любая объективная данность, от типа нервной системы человека до обстоятельств воспитания или, если угодно, до сочетания планет в час рождения, окажется условием, а не причиной развития,

 

                                                           79

 

психологического облика человека, его личностной неповторимости. Что же займет опустевшее место? Каков внутренний источник развития, трансцендентный наличному, объективному бытию? Чем определяется направление этого развития? Откуда и куда идет человек?

Видимо, острота этих вопросов вызывает к жизни определение психологии Н.О.Лосским как науки о целестремительности внутреннего мира человека и обращение В.Штерна к аристотелевскому понятию энтелехии, приводит к появлению таких понятий, как "самодовлеющие стремления" (Н.О.Лосский), "самоактуализация" и "метапотребности" (А.Маслоу), "самотрансценденция" (В.Франкл), "персонализация" (Э.Мунье) и т.п.

Далее: признав существование суверенного внутреннего источника развития, мы тем самым признаем, что возможный результат этого процесса (в том числе и развития художественно-творческих способностей) в какой-то форме, в каком-то плане действительности, потенциально уже существует. Тогда развитие, по сути, оказывается саморазвитием и в соответствии с этимологическим значением слова выступает как развертывание (саморазвертывание), высвобождение чего-то, что существует в "спеленутом", сжатом состоянии.

Этим определяется в основном телеологический характер развития, первопричина которого и есть его цель. С психологической точки зрения следствием этого будет изначальное единство мотивационно-потребностной сферы и способностей человека, т.е. того, к чему он стремится, и того, что он на самом деле способен осуществить. Ибо главная, стержневая потребность человека будет заключаться в том, чтобы актуально, в плане наличной действительности стать именно тем, кем он является в потенциальной глубине своего существа. Каков же "онтологический статус" того, кто самоактуализируется в процессе жизни, кто обнаруживает себя в "самодовлеющих стремлениях"?

Если быть последовательным, надо признать, что та психологическая реальность, которую мы называем Я, или личность (различия в данном случае несущественны), не может сначала просто отсутствовать в мире, потом, под влиянием тех или иных факторов, "сформироваться" и при этом быть свободной, ответственной инстанцией, обладать творческой природой и т.п.

Обратимся к необозримой литературе религиозно-философского, мистического, аскетического содержания, которая хранит действенный опыт самопознания и самовоспитания выдающихся людей разных времен и народов. Знакомство с этими источниками убеждает, что существует не только эмпирическое Я повседневного самосознания, с его наличными, ограниченными психологическими характеристиками, которое и является предметом научной психологии, но и Высшее (творческое, истинное, вечное...) Я, хранящее в себе всю полноту возможностей, которые может раскрыть человек, проходящий свой путь в условиях пространственно-временных ограничений и в определенной социокультурной среде1.

Идея Высшего Я носит общечеловеческий характер. В христианской антропологии это - Образ Божий, который таится в каждом даже тогда, когда он не сознает этого и не сообразует с ним свою жизнь, и которому сознательно стремится уподобиться человек, идущий путем духовного развития. Усилия человека уподобиться своему высшему

 

                                                            80

 

первообразу, реализовать его в эмпирической действительности христианские подвижники называли художеством из художеств и сравнивали с расчисткой святого лика на потемневшей иконе.

Отношение между эмпирическим Я и Высшим Я создает вертикальное измерение развития - в отличие от "горизонтали" временн’ых изменений, которые мы претерпеваем постоянно и которые сами по себе могут и не быть развитием в ценностно положительном смысле слова. (Тут нужна оговорка. Когда говорят о Высшем Я и эмпирическом Я человека, речь не идет, конечно, о двух отдельных существах: между ними имеется глубинное тождество при несовпадении в плане наличной действительности. Однако найти более адекватное словесное выражение этой реальности нелегко: не случайно термину "Высшее Я", в отличие от "низшего", эмпирического Я, не найдено лучшей замены в духовной литературе.)

Итак, в качестве движущей силы развития выступает более или менее осознанная потребность человека "стать собой" - реализовать, насколько возможно, собственное Высшее Я в плане наличной действительности. Большую, может быть, и решающую роль в актуализации этой потребности играет психологический феномен, который можно образно определить как "встречи с собой", - прорывы Высшего Я в обыденное сознание и мироощущение человека, дающие предвосхищение своих истинных возможностей, а иногда и предвидение своего жизненного и творческого пути.

Свидетельства о подобных встречах можно, в частности, найти во множестве самоотчетов, воспоминаний и теоретических раздумий людей искусства, даже в их произведениях (вспомним пушкинское "Пока не требует поэта..."). Один из характерных признаков таких "встреч": художник сознает, что замысел, а затем и осуществленное произведение неизмеримо превосходят его наличные возможности, что он сам как бы "не имеет к этому отношения". Трезво, подробно, почти на уровне методики пишет о роли Высшего Я в актерском творчестве гениальный артист, режиссер и теоретик театра Мих.Чехов [11].

Области, в которых человек получает этот опыт расширенного самосознания и самоощущения, одновременно и вспоминает, и предвосхищает свои истинные возможности, становятся для него пространством желанной и успешной самореализации. Образуется как бы "вектор самореализации" творческого Я человека в плане наличной действительности, наличной культуры, и в силу этого человек самоопределяется в ее границах, например, как художник, т.е. занимает по отношению к миру в целом "позицию художника". И эта целостная позиция, или особое отношение к действительности и к самому себе, представляет собой единую личностную основу творческих способностей во всех областях искусства.

Этому особому - художественному, или эстетическому, - отношению посвящены многие публикации автора и З.Н.Новлянской, поэтому сейчас я ограничусь лишь самыми краткими формулировками. "Эстетическим" мы называем такое отношение к миру, когда человек воспринимает неповторимый чувственный облик предметов и явлений как прямое выражение внутреннего состояния, характера, судьбы, родственной ему самому внутренней жизни и благодаря этому более или менее осознанно переживает свою сопричастность всему в мире, онтологическое единство с ним, универсальность собственного существа. Эстетическое переживание в этом смысле - всегда неожиданный опыт обновленного, расширенного

                                                           81

 

самоощущения, опыт иного, большего Я, хотя сознательное внимание художника может быть обращено не на себя, а на мир, преобразившийся в его восприятии.

Развитое эстетическое отношение к миру преобразует отдельные психические свойства человека в художественные способности, придавая им единую, специфическую для искусства направленность; благодаря этому совокупность жизненного опыта человека трансформируется в постоянный источник художественных замыслов, и он начинает, по выражению М.Пришвина, "переводить всерьез жизнь свою в слово" или в материал других искусств. С этой точки зрения художественные способности человека не отпечатки объективных параметров данной деятельности, а органы самореализации творческого Я в сфере искусства, художественного освоения мира.

Взятые сами по себе, отдельные  качества психики - лишь возможные предпосылки художественного творчества, подобно тому, как паруса сами по себе еще не являются "работающим" средством движения в определенном направлении: таким их делает только ветер, придающий им нужное напряжение и конфигурацию.

Даже воображение как способность свободно оперировать данными чувственного опыта само по себе не имеет ничего специфически художественного и обретает эту специфику лишь тогда, когда ищет образ, адекватно раскрывающий необразную (сверхобразную) суть эстетического переживания. Даже острота цветоразличения, вопреки кажущейся очевидности, не есть еще способность живописца, а становится таковой лишь в той мере, в какой служит созданию выразительного цветового образа. Взятое само по себе, это качество может найти применение во многих житейских ситуациях и в профессиях, не имеющих к искусству никакого отношения. В то же время исследования показывают, что такие качества, которые никогда не рассматривались как специальные способности (например, особенности процессов обобщения стимулов [7], или даже личностные характеристики типа направленности) при развитом эстетическом отношении выступают как его существенные моменты, включаются в процесс художественного творчества, влияют и на уровень достижений, предопределяют области наибольших удач, и т.д.

Если это так, то придется признать, что художественные способности не особая часть психики человека, а скорее (не нахожу более точного выражения) особое ее состояние, в пределе, возможно, вся психика, трансформируемая эстетическим отношением к миру, - по крайней мере, в те периоды жизни, когда "требует поэта к священной жертве Аполлон".

Уточним предложенное выше определение художественных способностей: это - органы самореализации творческого Я, которые оно создает на базе общечеловеческих психологических качеств, модифицируя и индивидуализируя их в специфически художественном аспекте.

С этой точки зрения главная задача исследователя способностей будет заключаться не в оптимизации или иерархизации перечня качеств, которые в совокупности должны составить работающую структуру способностей, а в изучении психологической сути и условий (в том числе педагогических) тех трансформаций, благодаря которым различные свойства человеческой психики становятся способностями к художественному творчеству.

На основе сказанного можно наметить и контуры педагогической концепции. Главная задача педагога - сделать искусство пространством возможной творческой самореализации

 

                                                             82

 

Высшего Я растущего человека. А это значит, прежде всего, направить внимание на развитие у детей эстетического отношения к миру, что создает благоприятные возможности для "встреч с собой", о которых говорилось выше. Но подчеркиваю: речь идет только о создании возможностей, ибо действительный выбор пути творческой самореализации из многих, предоставляемых наличной действительностью, - это тайна направленности Высшего Я человека, которое педагог не должен и, к счастью, не может подменять. Далеко не каждый призван реализовать себя именно в области искусства. В то же время предложенный подход может оказаться адекватным не только при изучении способностей к художественному творчеству.

Так, есть основания думать, что человеку, который творчески реализует себя, например, в области науки или философии, также присуще особое, целостное отношение к действительности, которое модифицирует в соответствующем направлении отдельные качества его психики и превращает весь его жизненный опыт в источник творческих идей в избранной области. Многие большие ученые и мыслители свидетельствуют и о том, что мы называем "встречами с собой", - о внезапных и незабываемых переживаниях, в которых человеку открывается его предназначенность к творчеству в данной области.

Можно предположить, что глубинной основой, или общим стержнем, разных видов человеческого творчества окажется в этом случае именно "художество из художеств", сотворение самого себя в соответствии с высшим первообразом, стремление осуществить в жизни возможности Высшего Я.

А различные виды творческой деятельности человека выступят как проявления, или грани "художества из художеств", обусловленные, с одной стороны, индивидуальной неповторимостью и уровнем развития человека, с другой - особенностями культурно-исторической ситуации. Эта модель носит, конечно, идеальный характер, и практика, в том числе и практика художественного творчества, согласуется с нею далеко не всегда и не в полной мере. Но это уже предмет особого разговора.

 

1. Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993.

2. Дильтей В. Описательная психология. М.: Русский книжник, 1924.

3. Каневская М.Е., Фирсова Л.М. О связи успешности художественного творчества с направленностью личности у детей // Вопр. психол. 1990. № 3. С. 69-75.

4. Киреенко В.И. Психология способностей к изобразительной деятельности. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1959.

5. Крутецкий В.А. Психология математических способностей школьников. М.: Просвещение, 1968.

6. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.

7. Мелик-Пашаев А.А.  Способность младших школьников к эстетическому обобщению // Нов. исслед. в психол. 1990. № 2. С. 48-52.

8. Менегетти А. Пять уроков онтопсихологии. М.: Славянская ассоциации онтопсихологии, 1997.

9. Теплов Б.М. Избр. тр.: В 2 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1985.

10. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

11. Чехов М.А. Литературное наследие: В 2 т. М.: Искусство, 1986.

12. Maslow A.H. Religions, values and peak-experiences. N.Y., 1973.

 

Поступила в редакцию 27.V 1997 г.