61

 

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ

 

СОЦИАЛЬНАЯ КОМПЕТЕНТНОСТЬ КАК ЦЕЛЬ ПСИХОТЕРАПИИ: ПРОБЛЕМЫ ОБРАЗА Я В СИТУАЦИИ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕЛОМА

 

Ю. МЕЛЬ

 

Воссоединение Германии повлекло за собой появление у жителей новых федеральных земель (бывшей ГДР) особых психологических проблем. Экстраординарные жизненные нагрузки на «самочувствие» восточногерманского населения с начала драматических перемен, начавшихся шесть лет назад, можно определить как «коллективные ненормативные жизненные события», которые вызывают кризис ориентации в жизни и предъявляют к социальной компетентности людей прежде не встречавшиеся требования [15]. Понятие социальной компетентности — в отличие от понятий душевной болезни и душевного здоровья — связано не только с верой человека в себя и эффективностью его функционирования, но и с требованиями проблемной социальной ситуации, которую необходимо разрешить [19]. У. Пфингстен и Р. Хинтч определяют социальную компетентность как владение «когнитивными, эмоциональными и моторными способами поведения, которые в определенных социальных ситуациях ведут к долгосрочному благоприятному соотношению положительных и отрицательных следствий» [13; 3].

На каком современном социальном фоне нам следует рассматривать тему социальной компетентности, ее функций и ее изменение методами психотерапии? В социологических исследованиях для обозначения переходной после воссоединения Германии ситуации используется понятие трансформации [14]. Как и в других посткоммунистических странах, в Восточной Германии сложность ситуации состоит в том, что одновременно начался путь от диктатуры к демократии, от социализма к капитализму, от организованного общества — к обществу риска, что взаимно усиливает трудности во всех направлениях социальных перемен. Однако исключительной для бывшей ГДР оказалась воля ее граждан на основе договора о присоединении полностью перенять систему институтов ФРГ.

 

62

 

Восточногерманские социологи видят основную проблему периода трансформации в нарушении душевного здоровья населения, что связывается ими с кризисом адаптации к слишком быстрой смене социальных институтов. Важное наблюдение подчеркивает «дилемму трансформации», которая состоит в том, что вслед за разрушением ГДР построение нового общества проводилось не изнутри, но извне и «сверху». Трансформация осуществлялась как «пересадка» готовых форм западногерманских институтов, которые еще должны доказать свою эффективность: рыночные механизмы должны быть эффективны, но прежде они назначаются и внедряются государством; принципы государственного права должны быть действенными, но прошлое ГДР не может быть просто подчинено праву ФРГ. Эти процессы сопровождаются очень противоречивым биографическим опытом восточногерманского населения. Самопонимание жителей Восточной Германии в большой степени поколебалось не только в результате одномоментного шока («В один прекрасный день, когда мы встали, мебель стояла на своих местах. Но квартира находилась уже в другой стране»), но также в результате неожиданно заявленного после воссоединения положения вещей, которое непосредственно и лично ощущалось в виде политических, экономических, социальных, психологических и моральных изменений. Стремительная ликвидация прежних организованных структур, введение иной системы управления и права, включая присущий ей бюрократический язык, системы страхования, тарифов и налогов, пенсий, здравоохранения, образования, науки и воспитания, оказались для населения бывшей ГДР причиной постоянных сверхусилий по психологической адаптации (своего рода «врастанию в федеральную государственность»).

Трудности трансформации объясняются и сотрясением надежности «общества трудящихся», где всем гражданам обеспечивались рабочие места. При всех прочих названных условиях наиболее серьезной проблемой оказалась массовая потеря рабочих мест в связи с закрытием многих предприятий (при прежней занятости многих людей на одном и том же производстве в течение всей жизни) и, как следствие, разразившийся «кризис существования и потери смысла жизни», «кризис идентичности» [15]. В то же время благодаря разрушению старого аппарата возникло новое пространство для деятельности и образования с возможностями индивидуальной самореализации в плюралистическом обществе.

Чувствительные к этим проблемам политики из новых федеральных земель указывают на присущее Восточной Германии противоречие — в смысле когнитивного диссонанса, — которое состоит в том, что люди переживают построение демократических структур в то же время, когда они испытывают неуверенность, страх оказаться в более низком социальном ранге, потери рабочего места, обесценивания их биографии и профессии. Можно ожидать, что социально-психологические последствия воссоединения будут ощущаться на протяжении еще нескольких поколений. При названных обстоятельствах мы можем предвидеть, что проблемы и жалобы, связанные с социальной некомпетентностью, такие как недостаточные вера в себя и принятие своего Я, страх критики и неудачи, недостаточные социальные навыки, будут

 

63

 

сопровождаться боязнью социальных контактов (см. [4]).

Предметом особого внимания социологов стало женское население Восточной Германии, поскольку именно женщины оказывались наиболее часто клиентами психологической и психотерапевтической служб. Социологический опрос, проведенный Институтом анализа социологических данных в мае и октябре 1990г. и в октябре 1991г. (см. [16]), преследовал цель объективировать изменения в социальных структурах и соответствующие им изменения в социальных ценностях и каждодневном поведении. Анализ того, как женщины рефлексируют социальную ситуацию, указывает, в частности, на изменения в их социальной компетентности.

Результаты социологического опроса [16] позволяют подразделить женщин на две различные группы: первая (55, 6%) полна надежд в отношении обеспеченности работой, профессионального роста и переквалификации, дохода, уровня жизни, образования детей и внуков и т. д.; вторая группа (30%) высказывает отсутствие надежд в тех же проблемах. Последняя включает преимущественно женщин с низким личным и семейным доходом, не занятых профессионально (безработных, пенсионерок и женщин предпенсионного возраста), одиноких. Показатели безработицы свидетельствуют о том, что полный рабочий день заняты только 44% женщин — в сравнении с 50% мужчин (в мае 1990г. эта цифра составляла около 80% независимо от пола). Упомянем также, что уровень рождаемости в Восточной Германии с 1989 г. к началу 1992 г. катастрофически снизился (наполовину).

Объективно худшие профессиональные и материальные условия женщин отражаются в их надеждах и опасениях: они больше, чем мужчины, обеспокоены профессиональным продвижением и возможностями переквалификации. У женщин возникают проблемы, связанные с правовой неграмотностью, незнанием системы страхования и ценообразования. «Я плохо или вообще не справляюсь с постоянной конкуренцией», — отвечают 40% женщин (в сравнении с 30% мужчин). По сравнению с мужчинами надежды и беспокойство женщин чаще связаны с жизненными условиями их детей (школьным и профессиональным образованием).

Эти данные заставляют сделать тяжелое заключение о том, что в целом женщины бывшей ГДР относятся к «неудачникам» немецкого общества. С другой стороны, есть объективные причины принятия женщинами существующего положения вещей:

• более высокий — по сравнению с прежним временем — доход,
• несравнимо большее предложение товаров и услуг,
• свобода путешествий и новые способы проведения досуга.

Если связать проблему нарушений индивидуальной социальной компетентности с основами социальных структур при отсутствии эксплицитных этнических категорий, определяющих поведение индивида в обществе, создается следующая картина. В ФРГ после Второй мировой войны развивалось постиндустриальное общество, в котором произошел общественный сдвиг в сторону индивидуализации [1] с неизвестной до тех пор динамикой и далеко идущими последствиями. На фоне достаточно высоких материальных условий и развитой системы социальных гарантий благополучной страны люди были выхвачены из традиционных классовых

 

64

 

отношений и семейного обеспечения и стали психологически сильнее благодаря самим себе и собственным усилиям на рынке труда с его безработицей, риском, шансами и противоречиями и, как следствие, обострением и индивидуализацией социального неравенства.

Освобождение индивида от социальных, классовых связей, согласно Максу Веберу1, порождает тенденцию к индивидуализированным формам существования, которые вынуждают человека, чтобы выжить материально, ставить себя в центр собственных жизненных планов. Как следствие, изменяются системные проблемы личностных нарушений. Возникает новая непосредственная связь индивида и общества в том смысле, что общественные ломки проявляются в индивидуальных кризисах. Вследствие индивидуализации социального риска социальные проблемы оборачиваются такими психическими нарушениями, как личная неудовлетворенность, чувство вины, страхи, конфликты и неврозы [1]. Здесь же лежит и объяснение современного «психорынка» с его предложением средств самопознания и самореализации. В прокламируемых рецептах жизненного успеха нет места чувству вины, а в качестве условий индивидуальных достижений определяются не только внешние события и обстоятельства, но также последствия принятых самим человеком решений («каждый сам является кузнецом своего счастья»).

Обращаясь к проблеме душевного здоровья жителей новых федеральных земель, многочисленные публикации в средствах массовой информации повторяют общее утверждение о возросших психологических нагрузках с такими следствиями, как повышенная тревожность, уныние и потеря веры в будущее. В то же время эмпирические исследования душевного самочувствия населения ГДР до и после падения Берлинской стены довольны скудны. Большую известность получила книга Г.-Ю. Мааца [10] о деформирующих характер человека влияниях, которые оказывал режим ГДР. С точки зрения Г.-Ю. Мааца, давление на все государственные институты привело к подавлению естественных потребностей, следствием чего явился патологический синдром в форме страха, недовольства собой и подавленной агрессивности. Деформации характера проявлялись либо в форме комплексов (недостаточной саморегуляции, преклонения перед авторитетами, чувства неполноценности, страха, пассивности и плаксивости), либо в форме навязчивых действий (преувеличенном стремлении к порядку и дисциплине, точности, излишнем усердии и педантизме). Эмпирическое основание для этого утверждения Г.-Ю. Маац черпает из типологизации клиентов своей психотерапевтической практики, патологические особенности которых в некотором приближении могут быть распространены на все население бывшей ГДР. В критическом анализе этих положений ряд авторов (см. [6], [9]) указывает, что для лечебных или профилактических мер предлагается не так много оснований, тем не менее заключения Г.-Ю. Мааца способствуют выдвижению гипотез, которые могут быть проверены в эмпирических исследованиях.

Г. Шредер [15], обобщивший данные психологов и психотерапевтов

 

65

 

новых федеральных земель, исходит из гипотезы, что специфические условия социализации в ГДР формировали прежде всего определенные способы поведения и установки, которые в тех условиях были функционально адаптивны, но в новой социальной ситуации обнаружили несовместимость объективных требований жизни и субъективной компетентности для их преодоления. С этим согласуются и наблюдения, согласно которым выработанная в прошлом «вербальная компетентность» становится помехой в необходимой отныне активизации деятельности.

Между 1983 и 1991гг. с помощью Берлинского метода диагностики неврозов (BVND), разработанного К.-Д. Хэнсгеном [8], в Восточной Германии были собраны многочисленные психодиагностические данные. Уже в период между 1987 и 1990гг., т. е. до воссоединения, были установлены отчетливые нарушения, которые проявлялись у пациентов в увеличении соматических жалоб — чувстве изнеможения, нарушении сна, снижении работоспособности, — а также в увеличении неспецифических страхов. В целом вырисовывался портрет населения, которое до падения Берлинской стены испытывало острые стрессовые нагрузки. Данные, отражающие непосредственно период перелома — между 1990 и 1991 гг., — указывают на менее выраженные нарушения. Повторные исследования в 1991г. (см. [15]) снова обнаружили негативные синдромные изменения как в области социально-психологического взаимодействия, так и в состоянии здоровья.

После воссоединения впервые стали возможны прямые сравнительные исследования в восточной и западной частях Германии, что позволило факультетам психологии университетов Трира и Восточного Берлина (им. А. Гумбольдта) осуществить совместный проект по оценке различий душевного здоровья и контроля за поведением у восточных и западных немцев [2]. Речь идет о поперечном срезе, который не позволяет делать выводы об изменениях исследованных характеристик вследствие воссоединения.

Вопреки ожиданиям, было показано, что в целом показатели, полученные на выборке восточных немцев, — в сравнении с западными немцами — не обнаруживают различий. Различия касаются отдельных показателей, в частности, меньшей «автономности» восточных немцев и большей «способности любить». Очень выраженными оказались различия в контроле за поведением: восточные немцы обнаруживают большую потребность контроля (стремление к порядку, соблюдение принципов, более высокую ориентацию на нормы поведения, большую надежность в отношениях. более выраженную ориентацию на будущее и здравый смысл), а также меньшую импульсивность (меньшую жажду новых впечатлений и радость импровизации). В целом это совпадает с портретом восточногерманского населения, данного Г.-Ю. Маацем [10], но не с декларируемой им общей негативно-патологической характеристикой.

Исследователи придерживаются мнения, что повышенный контроль за поведением у восточных немцев проистекает из сильно контролируемой и ограничительной социализации, подавлявшей такие качества, как спонтанность, радость импровизации, открытость и автономия.

 

66

 

Мы полагаем, что полученные в целом небольшие различия показателей душевного здоровья у восточных и западных немцев могут быть связаны с эффектом нивелирования, возникающим в случае, когда данные не анализируются отдельно по группам (например, безработных, пожилых, женщин, представителей разных профессий). Объективные положительные и отрицательные изменения жизненных условий распределились после воссоединения, безусловно, по-разному и в различной степени привели к индивидуальным выигрышам и потерям.

Согласно анализу случаев психологической и психотерапевтической службы, 40% диагнозов относятся к нарушениям социальной компетентности. Во всех случаях клиенты указывают на непосредственную связь между их жалобами и психическими нагрузками, обусловленными социальным переломом. Вопрос состоит в том, располагают ли психотерапевты гибким инструментарием или программой терапии нарушений социальной компетентности, которые могли бы обеспечить индивидуальную помощь клиентам, когда жизнь обрушивает на них психические нагрузки. И какой образ человека, сформировавшийся в условиях противоречивого постиндустриального (капиталистического) общества, должен быть подвергнут критическому анализу, с тем чтобы, при известных условиях, воздействовать на него политическими средствами, что, разумеется, не входит в задачу психотерапевта?

В определении направленных на поведение психотерапевтических мер мы обращаемся к социальным структурам и нормам. Нам представляется важной мысль Д. Циммера [19] о том, что воспитание социальной компетентности, способствующей освобождению от чуждых предписаний, должно выступать специальной целью. Обучение социальной компетентности должно представлять собой овладение инструментарием, который позволит индивиду рефлектировать внешние предписания ситуации и реализовать соответствующее влияние на нее. При этом следует в равной мере принимать во внимание противоречивые цели, а именно необходимость приспособления к социальным правилам и ожиданиям и, с другой стороны, неизбежные изменения социальных правил и институтов.

При разработке психосоциальных и психотерапевтических мер, направленных на поддержку социальной компетентности и веры в себя, мы руководствуемся концепцией Р. Ульриха и Р. Ульрих [17], [18], сформулировавших семь характеристик социально-компетентного человека, в соответствии с которыми он в состоянии:

• принимать решение относительно себя самого и стремиться к пониманию собственных чувств и требований;
• забывать блокирующие неприятные чувства и собственную неуверенность;
• представлять, как следует достигать цели наиболее эффективным образом;
• правильно понимать желания, ожидания и требования других людей, взвешивать и учитывать их права;
• анализировать область, определяемую социальными структурами и учреждениями, роль ил представителей и включать эти знания в собственное поведение;
• представлять, как, с учетом конкретных обстоятельств и времени, вести себя, принимая во внимание других

 

67

 

людей, ограничения социальных структур и собственные требования;

• отдавать себе отчет, что социальная компетентность не имеет ничего общего с агрессивностью и предполагает уважение прав и обязанностей других.

Мы полагаем, что эта концепция может служить ориентиром при проведении психотерапевтических бесед, в ролевом тренинге уверенности в себе и апробации образа действия в реальных условиях с учетом индивидуальных проблем и целей психотерапии. К тому же формулируемые в соответствии с характером требований типы ситуаций, например, «отстоять свое право», «завязать отношения», «завоевать симпатии» и др., позволяют определить цели психотерапии, отвечающие уязвимым аспектам поведения клиента [13].

Философы и социологи бывшей ГДР, выполняя социальный заказ, усердствовали в доказательстве более низких показателей психосоматических и невротических жалоб в сравнении с аналогичными показателями в ФРГ. Объясняя природу таких жалоб в условиях социализма, они ссылались на неантагонистические противоречия научно-технической революции в форме повышающихся к человеку требований. Обсуждение идеологической надстройки социалистического общества, которое отвечало заданным догмам, обосновывало образ человека и производные от него цели психотерапии. К обязанности образовательных и исследовательских институтов клинической психологии и психотерапии относилось идеологическое оправдание адаптации и использования концепций и методов западной психотерапии — поведенческой терапии, глубинной терапии, терапии беседы (см., например, [12]). Поведенческая терапия в бывшей ГДР, после критики ее бихевиористской методологии и терпеливого преодоления порога «когнитивного железного занавеса», отстояла личностные моменты планирования поведения, обучения образу действия, регулируемой активности, ее детерминации и специфики, не противоречившие социалистическому образу человека. Методологические работы западных психологов часто помогали аргументами в пользу принятия в бывшей ГДР концепции и методов поведенческой терапии (см. [11])2. При социализме психотерапии придавалась функция транслятора, позволяющего посредством преодоления частных нарушений душевного здоровья создавать предпосылки развития социалистической личности.

Сегодня мы спрашиваем себя: что осталось после падения ГДР от этих социально диктовавшихся концепций индивида, требований и целей формирования социалистической личности? Мы можем констатировать, что под покровом идеологических фиговых листков в ГДР были возможны хорошее психотерапевтическое образование и эмпирические исследования, которые не уступают западным научным стандартам. Например, на факультете психологии университета им. А. Гумбольдта в Берлине в 1973— 1989 гг. был осуществлен долгосрочный исследовательский проект по терапии

 

68

 

беседы и поведенческой терапии (см. [11]). Теоретические работы сопровождались эмпирическими исследованиями в процессе проведения тренинга уверенности в себе3 с целью разработки и оценки оригинальной программы тренинга и соответствующих диагностических показателей (см. [3], [7]). И сегодня эта программа широко применяется в новых федеральных землях в психотерапевтическом образовании и практике.

 

1. Beck U. Risikogesellscaft. Frankfurt/M. : Suhrkamp. 1986.

2. Becker P., Hängsgen K.-D., Krieger W. Person-lichkeitsvergleich von Ost- und Westdeutschen in Indikatoren der seelischen Gesundheit under Verhaltenskontrolle // Report Psychologie. 1994. B. 3. S. 28—41.

3. Behzadi B. Selbstsicherkeit und neurotische Störung, die differentielle Wirkung gezielter Therapie // Zeitschift für Psychologie. 1991. B. 189, Suppl. l. S. 129—136.

4. Einübung von Selbstvertrauben und sozialer Kompetenz // R. Ulrich de Muynck, R. Ulrich (Hrsg. ). München: Pfeiffer, 1978.

5. Eysenk H.J., Rachman S. Neurosen-Ursachen und Heilmethoden. Berlin (Ost): Deutscher Verlag der Wissenschaften, 1967.

6. Geyer M. Deutsch-deutsche Annäherungsprobleme // Psychosozial. 1991. B. 14. S. 5—12.

7. Gudermuth S. Grundlagen von Trainingmethoden und Ergebnisse der Behandlung von Selbstsicherkeit mit einem verhaltenstherapeutischen Gruppentraining // Zeitschrift für Psychologie.1984. B. 192, N 3. S. 319—337.

8. Hansgen K.-D. Berliner Verfahren zur Neurosendiagnostik (BVND). Selbstbeurteilung (BVND-SB). Göttingen: Hogrefe, 1991.

9. Kunzendorf E. Psychische und soziale Bedingungen ineiner gesellschaftlichen Krisensituation // Psychomed. 1990. B. 2. S. 256-259.

10. Maaz H. -J. Der Gefühlsstau. Berlin: Argon- Verlag, 1990.

11. Mehl J. Theoretische Grundlagen kognitiver Verhaltenstherapie // Zeitschrift für Psychologie. 1980. B. 188. N 4. S. 396-405.

12. Mehl J., Behzadi B. Ideologische Probleme der Therapiezielbestimmung in der Vertialtenstherapie // J. Helm, H.-D. Rosler, H. Szewczyk (Hrsg.). Klinische Psychologie. Theoretische und ideologische Problemen. Berlin (Ost): Deutscher Vertag der Wissenschaften, 1979.

13. Pfingsten U., Hintsch R. Groppentraining sozialer Kompetenzen. Weinheim: Psychologie Verlag Union. 1991.

14. Reissing R. Transformation — theoretischekonzeptionelle Ansätze und Erklärungsversuche // Berliner Journal für Soziologie. 1994. B. 4. S. 323—345.

15. Schröder H. Prävention und  Gesundesten- twicklung bei makrosozialen Veränderungen. Unver-öff, Manuskript. Leipzig: Universität, 1993.

16. Schröter U. Zu Lebenslagen, Einstellungen und Wertorientierungen von Ost-Frauen Anfang der neunziger Jahre. Berlin: Institut für Sozialdatenanalyse, 1992.

17. Soziale Kompetenz // R. Ullrich, R. Ullrich (Hrsg. ). München: Pfeiffer. 1978.

18. Ulrich R., Ulrich de Muynck R. Diagnose und Therapie sozialer Störungen. Das Assertiveness- Trainings-Programme ATP. München: Pfeiffer, 1980.

19. Zimmer D. Die Entwicklung des Begriffes der sozialen Kompetenz in der Veihaltenstherapie // R. Ulrich, R. Ulrich (Hrsg. ). Soziale Kompetenz. B. l. München: Pfeiffer. 1978. S. 469-482.

 

Поступила в редакцию 11. I. 1995 г.

Перевела с немецкого Г. В. Парамей