57

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ОСВЕЩЕНИЯ

СОБЫТИЙ В ЧЕЧНЕ ПРОГРАММАМИ

ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ

 

(ПО МАТЕРИАЛАМ ИНФОРМАЦИОННЫХ ПЕРЕДАЧ В ЯНВАРЕ 1995 г.)

 

Т.Л.Алавидзе, Е.В.Антонюк, А.А.Вильданова

 

С конца 1994 г. общественное сознание находится под сильнейшим воздействием событий в Чечне. Так, по результатам всероссийского опроса, проведенного ВЦИОМ, ввод российских войск в Чечню оказался, по мнению опрошенных, наиболее значительным событием года.

Говоря об этих событиях, нужно иметь в виду, что на самом деле существует по крайней мере три реальности чеченского кризиса: первая – то, что происходит в Чечне в действительности, вторая – то, как эта действительность представлена в СМИ, третья – тот образ событий, который складывается у рядового человека, «потребляющего» информацию. Очевидно, что для понимания механизмов формирования образа чеченского кризиса в общественном сознании необходимо представлять, какого рода информацию об этих событиях получает население. Как неоднократно показывали социологические исследования, наиболее широкую аудиторию собирают информационные передачи Центрального телевидения.

Информационные телевизионные передачи в конце 1994 – начале 1995 г. изобиловали сюжетами, касающимися чеченских событий. Однако в силу разнородности, разноплановости и противоречивости этих сюжетов не всегда была очевидна общая картина событий, складывающаяся на телеэкране из предлагаемой «мозаики» сообщений, и поэтому без специального анализа телеэфира было невозможно понять, каков общий смысл адресуемого зрителю послания.

С целью выявления образа чеченского кризиса, создающегося в информационных телевизионных программах, был проведен контент-анализ программ «ИТА-Новости» (21.00) и «Воскресенье» (1 канал), «Вести» Российского телевидения (20.00), «Сегодня» (22.00) и «Итоги» НТВ, выходивших в эфир с 5 по 18 января. Кроме того, основные выявившиеся в результате контент-анализа тенденции освещения войны в Чечне были отслежены в информационных передачах с 19 по 31 января.

 

58

 

ПРОЦЕДУРА ИССЛЕДОВАНИЯ

 

Информационные программы были записаны на видеомагнитофон. В ходе просмотра видеозаписей составлялась подробная запись содержания сюжетов – текста, произносимого с телеэкрана, и субъектов, произносящих текст; при фиксации содержания сюжетов учитывался также видеоряд.

 

Определение качественных единиц контент-анализа

 

В нашем исследовании категории презентации в эфире чеченского кризиса и связанных с ним политических событий определялись эмпирическим путем, с целью максимально широкого охвата тематики сообщений, касающихся Чечни.

В процессе анализа записей каждого сюжета выделялись темы, идеи, конструкты, использовавшиеся при характеристике чеченских событий. В результате их поэтапной классификации и обобщения была составлена схема, состоящая из двух тематических блоков, шести категорий и 19 подкатегорий (см. схему).

Индикаторами первой категории («Чеченская сторона») были сообщения об участниках конфликта со стороны Чечни. Эти сообщения содержали в себе прямую либо косвенную (описательную) оценку чеченской стороны конфликта (в дальнейшем условно называемой «чеченцы»). К подкатегории «чеченцы хорошие» относились сообщения, содержащие позитивные характеристики чеченской стороны, информацию об их гуманных действиях, оценки воюющих чеченцев как представителей народа, а не бандитов. К подкатегории «чеченцы плохие» были отнесены сообщения, содержащие негативную оценку чеченской стороны. К подкатегории «чеченцы сильные» были отнесены упоминания дееспособности, профессионализма чеченцев, их успешных действий; к подкатегории «чеченцы слабые» относились сообщения

 

Схема категорий контент-анализа

 

 

59

 

противоположного характера. Сообщения о российской армии и российских властях оценивались аналогичным образом. Индикаторами категории «ужасы войны» были сюжеты, в которых описывались страдания людей из-за военных действий, смерти и ранения, мучения беженцев, тяжелые условия жизни солдат на войне. Индикаторами категории «Реакция общественности» были сообщения об оценках, суждениях, предложениях по поводу чеченских событий, высказываемых различными политическими и общественными движениями, организациями, деятелями. К категории «Спорные вопросы» были отнесены сюжеты, характеризующие различные своего рода дискуссии «около и по поводу» войны, темы, активно обсуждаемые в информационных программах.

 

Количественный анализ записей телесюжетов

 

После выделения категорий и подкатегорий анализа был произведен подсчет частоты их упоминаний. Подсчет частоты был сегментарным, или тематическим, т.е. регистрировалось первое упоминание каждой подкатегории в единице контекста. В качестве единицы контекста использовалось сообщение, произносимое одним субъектом (комментатором в студии, журналистом с места события, интервьюируемым и т. п.).

 

РЕЗУЛЬТАТЫ

 

Результаты контент-анализа по трем проанализированным программам представлены в следующей диаграмме, отражающей количество упоминаний описанных выше категорий во всех информационных передачах (см. рис.). Для того чтобы понять, какие именно идеи презентируют зрителю информационные передачи, целесообразно рассматривать количественную представленность однородных по тематике и содержанию смысловых единиц. К ним можно отнести категорию «ужасы войны» и все подкатегории.

Во всех информационных программах наиболее широко была представлена категория «Ужасы войны» – сообщений на эту тему было 129 (I канал – 47 упоминаний, РТВ – 33, НТВ – 49).

В характеристике чеченской стороны конфликта преобладают негативные оценки – за рассматриваемый период было 88 сообщений негативного характера (подкатегория «Чеченцы плохие») и 24 сообщения позитивного характера (подкатегория «Чеченцы хорошие»). Наиболее отрицательно чеченская сторона оценивается в передачах I канала (негативных оценок в 11 раз больше, чем позитивных; на РТВ – в 2 раза, на НТВ – в 2,5 раза).

В характеристике российских властей в программах РГВ и НТВ преобладают негативные оценки (их больше, чем позитивных, в два раза на РТВ и в пять раз на НТВ). В передачах «Останкино» российские власти характеризуются более положительно: позитивных оценок 24, а негативных – 15.

Российская армия на всех каналах предстает прежде всего как слабая – всего суждений на эту тему было 72 (I канал – 27, РТВ – 21, НТВ – 24). Наиболее отрицательно российская армия оценивается в передачах НТВ (13 суждений негативного характера; РТВ – 2, I канал – 0),наиболее положительно – в передачах 1 канала (17 позитивных суждений, РТВ – 5, НТВ – 7). Из спорных вопросов, связанных с конфликтом, активнее всего обсуждается

 

60

 

продолжительность военных действий (66 упоминаний) и передача оружия Дудаеву (39 сообщений). Наиболее часто дискуссии на темы, связанные с чеченскими событиями, были представлены в программах НТВ.

Можно видеть, что освещение чеченских событий на разных каналах во многом схоже, но при этом каждый из них вносит в общую картину свои штрихи. Прежде всего, каждый канал находит своих «виноватых» в происходящем. Так, канал «Останкино» больше, чем другие, склонен винить чеченцев, обеляя российские власти и российскую армию. НТВ и Российское телевидение весьма схожи в своих оценках и подборе сюжетов, однако НТВ более радикально в своих оценках и более негативно настроено по отношению к российским властям и армии (точнее, к военному

 

 

Рис. Представленность разных подкатегорий в информационных передачах ТВ

 

61

 

командованию). Кроме того, НТВ наиболее активно обсуждает различные «спорные вопросы» – кто передал оружие Дудаеву, велики ли военные затраты, есть ли достоверная информация о войне. А Российское телевидение больше других каналов интересуется темой, долгая ли будет война. В целом можно констатировать, что на сознательном уровне журналисты РТВ и особенно НТВ занимают более антивоенную позицию, чем «Останкино». Однако они же в большей степени склонны пускаться во всякого рода околовоенные дискуссии, воздействие которых на аудиторию будет описано ниже.

 

АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ

 

Отталкиваясь от изложенных результатов, попытаемся понять, какая картина чеченских событий представлена рядовому телезрителю. Прежде всего он видит, что происходит нечто, заставляющее страдать тысячи ни в чем не повинных людей. Информационные передачи изобилуют сюжетами об ужасах войны: трупы, беженцы, плачущие матери, руины домов, раненые и т.д. Таким образом, в глазах обычного человека происходит преступление – или по крайней мере налицо жертвы преступления. Естественный вопрос, который возникает у зрителя, – кто же «преступник»? Посмотрим, как отвечают на этот вопрос СМИ.

На роль «преступника» в информационных передачах, согласно нашим результатам, явным образом претендуют три «субъекта» – чеченцы (88 сюжетов обвинительного характера), российские власти (54 сюжета обвинительного характера) и российская армия (15 сюжетов обвинительного характера и 72 сюжета о ее слабости и непрофессионализме). Казалось бы, каждый может выбирать «преступника» по вкусу. Однако дело осложняется тем, что в информационных передачах представлены не только обвинительные заключения, но и алиби, имеющиеся у каждого из наших «подозреваемых». Так, чеченцы – не обязательно «плохи», в ряде сюжетов они представлены как люди, которые ведут национально-освободительную борьбу, защищая свою землю. Российскую армию тоже при желании можно оправдать: она выполняет приказ, как и положено армии. И у российских властей есть свое оправдание: они наводят конституционный порядок, заботясь о единстве и целостности России.

Говоря метафорически, презентация чеченского конфликта в информационных передачах телевидения очень напоминает хронику из зала суда. Основные действующие лица здесь – обвиняемые, обвинители, защитники, судьи, свидетели. Однако это совершенно безумный суд: преступление есть, а преступника нет. И поскольку суд без преступника – не суд, действующие лица примеряют эту роль друг на друга. Они вынуждены постоянно меняться ролями: адвокат в мгновение ока может превратиться в обвиняемого, а потом – в прокурора. Никто не знает, кто есть кто в этой круговерти. Более того, нет определений не только для действующих лиц, но и для самого события. Фактически в телевизионных программах так и не было найдено слово, которым можно было бы назвать то, что происходит в Чечне: облава? война? казнь? подавление мятежа? До сих пор не определен жанр, в котором происходят чеченские события. Особенно наглядно это видно в том, как в телепередачах называются представители чеченской стороны: они презентируются зрителям то как «чеченцы», то как «сторонники Дудаева», то как «народные ополченцы»,

 

62

 

то как «незаконные вооруженные формирования».

Итак, на телеэкране представлена патовая ситуация: есть жертва преступления, но нет «преступника». Можно предполагать, что аналогичная незавершенность картины существует и в голове рядового зрителя. Причем отсутствие явного «преступника» в представлении людей объясняется отнюдь не только воздействием СМИ, но и тем, что чеченские события актуализировали в людях (и в том числе в журналистах) ряд глубинных проблем, связанных с выбором системы отсчета для оценок. Можно говорить, что в данной ситуации в конфликт вступают по крайней мере две системы отсчета. Во-первых, это система национальной идентификации «Мы – Они», в рамках которой война ощущается (не обязательно на сознательном уровне) как война «наших» против «чужих и плохих». Во-вторых, актуализируется извечное противопоставление «Мы – власти», и тогда события в Чечне воспринимаются как воплощение санкционированного властью убийства своего народа. Очевидно, что эти системы отсчета противостоят друг другу, что мешает человеку сформировать полностью однозначное отношение к происходящему и занять активную позицию по поводу происходящих событий: эти системы как бы нейтрализуют друг друга. Следствием этого является то, что общество реагирует на острую ситуацию на удивление вяло: нет широкого антивоенного движения (аналогичного по силе демократическому движению в ответ на события 19 августа 1991 г.), антивоенные митинги крайне малочисленны, голоса интеллигенции слышны весьма слабо, в освещении событий в СМИ нет эмоционального накала (сопоставимого с тем режимом чрезвычайности, в котором они работали 3 – 4 октября 1993 г.).

Как представляется, кроме конфликта систем отсчета можно предполагать и наличие некоторых других факторов общественной апатии. По-видимому, речь может идти и о дистанцировании рядового человека от темы войны вследствие запредельного торможения в ответ на идущую с экранов информацию об ужасах; иначе говоря, можно предполагать, что общество начинает адаптироваться и привыкать к войне (единственный же способ привыкнуть – не замечать). Кроме того, отсутствие широких антивоенных манифестаций можно объяснить тем, что люди просто не верят в свою способность каким-то образом повлиять на ситуацию, что также ведет к увеличению эмоциональной дистанции человека от чеченских событий.

Итак, ясности по поводу «преступника» нет ни в общественном сознании, ни на отражающем и формирующем его телеэкране. Анализ информационных передач показывает, что описание чеченского конфликта, начатое по законам детективного жанра (есть жертва – надо найти преступника), отступает от его канонов: создается ощущение, что СМИ, поняв тщету поиска «преступника», решили искать не убийцу, а того, кто «хуже», кто больше грехов совершил в своей жизни. Так, чеченцам припоминают, что на их территории грабят поезда и разрушено здравоохранение, российскую армию критикуют за небоеспособность, сопротивление военной реформе и т.д., российские власти обвиняются в том, что некогда сами отдали оружие Дудаеву, что неделикатно обращаются со свободой СМИ и т.д. В результате поднимается столько шума, что теряется суть происходящего. Ясности не прибавляется – более

 

63

 

того, на телеэкране появляется все больше и больше противоречивой информации. Теперь уже у зрителя возникает недоумение не только по поводу кандидатуры «преступника», но и по поводу массы других вопросов: были ли бомбардировки? есть ли достоверная информации о потерях? долгой ли будет война? велики ли военные затраты и выдержит ли их бюджет? объективны ли СМИ? и кто же все-таки передал оружие Дудаеву? (Во второй половине января в информационных программах стала звучать и еще одна тема: связана ли война в Чечне с нефтяными интересами России?) Ни на один из этих вопросов не дается однозначного ответа, что способствует усилению и без того серьезной неразберихи в головах у рядового телезрителя. Так, появляются новые кандидатуры на роль «преступника»: может быть, действительно виноваты как раз те, кто отдали оружие Дудаеву?

Хотелось бы отметить также еще одно важное следствие такого образа войны. Ситуация, когда есть жертвы, но нет «преступника», наносит серьезный урон имплицитной теории справедливости мира, в той или иной мере существующей у каждого человека. Согласно этому не всегда осознаваемому взгляду на мир, каждый должен получать по заслугам: добро должно вознаграждаться, а зло должно наказываться. В тех же случаях, когда реальность противоречит представлениям о справедливости мира, включаются механизмы, помогающие преодолеть возникающий диссонанс.

Однако ситуация в настоящий момент такова, что у рядового гражданина по сути нет никаких способов исправить диссонирующую картину чеченских событий. Крайне сложно выступить с протестом, потому что сложно поверить, что протест может оказать хоть какое-то воздействие. Более того, невозможно устранить диссонанс хотя бы на когнитивном уровне, создав для себя четкую картину преступления и наказания. Если бы «преступник» был назван, человек находился бы пусть не в комфортной, но по крайней мере понятной для себя ситуации: он бы не мучился в попытках выработать собственную позицию на основании неоднозначной и неверифицируемой информации, а его задача сводилась бы к тому, чтобы просто сидеть и ждать, когда те, кому положено, поймают и накажут «преступника».

Итак, исправить диссонанс невозможно, его можно только игнорировать. В нашем случае одним из способов игнорирования диссонанса является принижение масштаба «преступления». Чтобы иметь возможность сделать это, человек будет неосознанно искать в информационном потоке явные или неявные доказательства того, что происходящее вовсе не так ужасно, как кажется. И на наш взгляд, он с легкостью найдет их в информационных передачах. Как это ни странно, действие механизма преуменьшения зла может проявляться в специфической и наверняка не предусмотренной журналистами реакции зрителя на ряд «спорных вопросов», обсуждаемых в информационных передачах.

Так, например, в телевизионных программах неоднократно поднималась тема затрат на ведение военных действий (эта тема затрагивалась 24 раза). Одни говорят, что война нанесет серьезный урон бюджету, другие – что бюджет не пострадает. Обсуждение на телеэкране этой важной темы, вполне естественно привлекающей внимание общественности, может выполнять совершенно неожиданную функцию – приучать общественное

 

64

 

сознание к мысли о том, что убийство страшно не само по себе, а в силу его невыгодности. Аналогично действует и муссирование темы продолжительности войны (66 раз) – будет ли она затяжной или скоро кончится. Тем самым создается почва для признания общественным сознанием допустимости войны, если она будет быстрой: если жертва не очень долго мучается, то и убийство может быть оправдано. И пожалуй, самый яркий пример того, как подспудно снижается масштабность «преступления», – это постоянное акцентирование темы непрофессионализма российской армии (72 упоминания). В общественном сознании постепенно оседает мысль, что война страшна не потому, что это война, а потому, что она ведется непрофессионально (признаки таких представлений выявились в проведенном нами опросе, причем следует отметить, что опрашивались представители демократического электората). Иными словами, если убивать быстро, профессионально и без особых затрат, то убивать можно. Особенно если повесить рядом красивые лозунги. Убийство перестает быть безусловным, аксиоматичным, не требующим обсуждения злом.

Таким образом, информационные передачи телевидения в силу разнородности и противоречивости предлагаемых сюжетов создают для зрителя такую картину происходящих событий, в которой есть жертвы преступления (смерть, разрушения, страдания), но нет явного «преступника». Такой характер освещения чеченских событий создает у человека серьезный когнитивный диссонанс, одним из следствий которого является попытка приуменьшить масштаб зла – признать его более или менее оправданным и допустимым. Это способствует эмоциональному дистанцированию людей от происходящего, выражающемуся в том числе и в апатичной реакции общественного сознания на чеченские события.

 

Поступила в редакцию 17.IV 1995 г.