Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в восемнадцатилетнем ресурсе (1980-1997 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

9.2812

94

 

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ

 

ОБЩЕПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ: ПЕРСПЕКТИВЫ И ОГРАНИЧЕНИЯ (К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ А. Н. ЛЕОНТЬЕВА)

 

С. Д. СМИРНОВ

 

 

Л. Н. Леонтьев (1903 — 1979)

 

Алексей Николаевич Леонтьев... Имя это, произнесенное сегодня, вызывает у многих психологов смешанные чувства. Один из признанных лидеров советской психологии, он символизировал собой целую эпоху в ее развитии и впитал в себя (как и многие из нас) то, что мы сегодня открыто порицаем; вместе с тем он внес значительный вклад в создание того, чем мы безусловно можем гордиться. Одни из самых популярных вопросов слушателей факультетов повышения квалификации по психологии: как оценивается сейчас концепция А. Н. Леонтьева? Как к ней надо относиться? На них можно ответить только встречными вопросами: кем оценивается? Что значит «надо относиться»?

На самом деле за этими вопросами стоят вполне прагматические интересы авторитарно мыслящего члена сообщества психологов: что думают новые лидеры отечественной психологии о концепции А. Н. Леонтьева и не «завернут» ли статью или диссертацию, которая опирается на (или игнорирует) концепцию А. Н. Леонтьева? Вместе с тем в этих вопросах проявляется наивная (с точки зрения современной методологии) вера в то, что о любой теории можно однозначно сказать, верна она или нет, и что должен существовать общепризнанный методологический фундамент, на котором только и может строиться полноценное научное исследование. Идея единственности и абсолютности истины все еще живет в умах большинства исследователей, работающих на конкретно-научном уровне.

Поставленные вопросы можно изложить в более мягкой и заслуживающей развернутого ответа форме: каково состояние концепции А. Н. Леонтьева через 14 лет после смерти ее автора, какие идеи продолжали развиваться и кем? При решении каких проблем она обнаружила свою эвристичность, а в каких областях ее применение представляется на сегодня неперспективным? Но ответы и на эти вполне правомерные вопросы будут отражать лишь субъективную точку зрения автора статьи и могут не совпадать (да и реально не совпадают) с позициями ряда других психологов, в том числе тех, кто по праву считаются лидерами отечественной

 

95

 

психологии наших дней.

И еще одно замечание: говоря о развитии общепсихологической теории деятельности (так иногда называют концепцию А. Н. Леонтьева) после 1979 г., я остановлюсь прежде всего на том, что было сделано учениками и сотрудниками А. Н. Леонтьева, работающими на факультете психологии Московского университета. Именно этот научный коллектив в наибольшей степени испытал на себе влияние личности Алексея Николаевича и его идей, в том числе высказанных в самые последние годы его жизни. Поэтому прежде всего остановимся на значении для данной концепции понятия «образ мира», введенного в контекст анализируемой концепции последними работами А. Н. Леонтьева.

Уже первое знакомство с общепсихологической теорией деятельности обнаруживает в ней черты генетического подхода к пониманию и изучению психики. Постулаты этой теории касаются прежде всего зарождения психики в деятельности, механизмов ее развития через развитие деятельности, приобретения психикой на высших стадиях своего развития статуса особой предметной деятельности, зарождения личности и механизмов ее развития и т. д. Не случайно многие работы А. Н. Леонтьева содержат в своем названии указания на идею развития: «Проблемы развития психики», «Развитие памяти», «К теории развития психики ребенка», «К вопросу о генезисе чувствительности», «Развитие мотивов деятельности ребенка», «О формировании способностей» и др.

Такой подход предопределил плодотворность и эвристичность теории деятельности при решении теоретических и прикладных проблем зарождения и развития психики в ходе биологической эволюции [41], развития психики в онтогенезе [11], обучения ([8], [18], [42] и др.), нарушений психики ([12], [26] и др.), восстановления нарушенных функций [43]. Существенные достижения были получены в области профессионального обучения [31] и др., в анализе трудовой деятельности и во многих других областях психологии при решении проблем развития и формирования психических функций и способностей.

Хорошо работает теория деятельности при изучении процессов построения образа (актуалгенез), особенно моторных звеньев восприятия, значение которых открывается именно при подходе к восприятию как особой деятельности. Проблемы генезиса познавательных действий продолжают успешно разрабатываться последователями П. Я. Гальперина ( [29] и др.).

Анализ других познавательных процессов — внимания, памяти и мышления в плане актуалгенеза, развития средств познавательной деятельности, целеобразования и др. также дал значимые научные результаты. Из работ последнего времени, расширяющих объяснительные возможности общепсихологической теории деятельности в этой области, следует отметить концептуальный анализ внимания [9], [32] и особенно плодотворно и широко развернутые под руководством О. К. Тихомирова исследования мышления ([39], [40] и др.). Библиография по всем перечисленным выше вопросам огромна:

значителен и прикладной потенциал проводимых исследований; имеются масштабные внедрения в народное хозяйство, систему образования и здравоохранения.

В то же время попытки распространить деятельностный подход на описание процессов, непосредственно реализующих деятельность, и выделить «единицы» более элементарные, чем операция, наталкиваются на определенные методологические трудности [19]. Вообще можно сказать, что разработка проблем психического, взятого в функциональном, а не генетическом аспекте, шла менее успешно. В той степени, в какой каждый акт деятельности мы можем и должны рассматривать как момент ее самодвижения, т. е. сквозь призму предшествующих и последующих актов, генетический подход является плодотворным и незаменимым. Но неправомерна позиция тех, кто абсолютизирует генетический подход, возводя его в ранг единственного метода изучения психики. Отнюдь не все соотношения,

 

96

 

адекватно увиденные сквозь призму генетического подхода, сохраняют свою эвристическую ценность и в функциональном отношении. Крайние сторонники генетического подхода вообще считают возможным изучать лишь процесс развития, а сформировавшуюся психику считают недоступной для изучения (см., например, [30]).

Одним из краеугольных камней теории деятельности является утверждение о первичности деятельности по отношению к отражению, ее ведущей роли. Но это отношение выступает на первый план лишь в генетическом анализе. Если же мы хотим взять тот или иной поведенческий акт в его относительной изоляции от предшествующих и последующих актов и в то же время в такой его целостности, которая делает его полноценным психическим актом и позволяет установить его роль в жизни индивида, то нам, по-видимому, придется «вырезать» из непрерывного потока сменяющих друг друга действий такой участок, в начале которого стоит исходный афферентирующий образ. «Образ — действие — уточненный образ» — вот схема, предлагаемая функциональным анализом в качестве альтернативы схеме генетического анализа: «деятельность — отражение — обогащенная деятельность».

Иначе говоря, если генетический подход решает проблему формирования и развития активного отношения субъекта к миру, то функциональный подход пытается решить проблему реализации этого отношения, зафиксированного в образе потребного результата действия или, говоря более широко, в образе потребного будущего.

Когда мы с помощью понятийного аппарата, выработанного в рамках генетического подхода, пытаемся описать реализующие деятельность механизмы, возникают существенные трудности. Как в функциональной, а не генетической обусловленности выделить детерминанты перехода от мотивов к целям, детерминанты выбора операций из большого числа возможных, и, наконец, как описать такие операции, которые реализуют чисто техническую сторону деятельности и потому не оказывают никакого влияния на динамику психического образа или зафиксированного в нем отношения? Нельзя сказать, что такие операции психологически мертвы и могут быть отданы на откуп физиологии; ведь их выполнение афферентируется образом внешней ситуации, т. е. опосредствуется психическим отражением. Такие операции мертвы, если можно так выразиться, не психологически, а генетически, т. е. они не прорастают, не вносят свой вклад в динамику системы «деятельность — отражение». В предельном случае мы имеем однонаправленный процесс, и потому сквозь призму генетико-психологического подхода эти операции видятся предельно простыми, далее неразложимыми единицами.

А. В. Запорожец, В. П. Зинченко и другие авторы справедливо обращают внимание на то, что функциональный подход в выраженной форме представлен в теории установки Д. Н. Узнадзе [15]. Ярким примером реализации функционального подхода служит концепция уровней построения движений Н. А. Бернштейна. Многие идеи функционального анализа отдельных познавательных процессов были реализованы в школах С. Л. Рубинштейна, Б. Г. Ананьева и других отечественных ученых.

Генетический и функциональный анализы могут осуществляться относительно независимо лишь до определенных пределов. К. А. Абульханова, А. В. Брушлинский и другие критики общепсихологической теории деятельности А. Н. Леонтьева справедливо обращали внимание на наличие следующей проблемы: «Откуда в плане функциональном может возникнуть совершенно специфическая для психики регуляторная ее функция, если сама психика выведена из деятельности?» [1; 240].

Пытаясь ответить на этот и ряд других вопросов, А. Н. Леонтьев наметил в своих последних выступлениях и статьях контуры нового подхода, в котором на первый план выдвигается проблема зависимости деятельности от образа мира. «Решение главной проблемы только открывалось в перспективе,

 

97

 

но, чтобы получить это решение, оказалось необходимым переменить все направление анализа» (Леонтьев А. Н. Записные книжки). Вместо триады деятельность — сознание — личность предлагается следующее представление: психология образа — психология деятельности — психология  личности [22; 75].

Развитие этих идей А. Н. Леонтьева в работах его учеников позволило раскрыть активную роль психического образа в инициировании и регулировании деятельности (В. П. Зинченко, А. Д. Логвиненко, В. В. Петухов, С. Д. Смирнов, А. П. Стеценко, В. В. Столин и другие). К сожалению, экспериментальные исследования в этом направлении были осуществлены преимущественно на примерах познавательной деятельности. Тем не менее общие положения концепции образа мира могут быть применены и к анализу активной роли психики в инициировании и регуляции любого вида деятельности.

Образ мира может интерпретироваться как целостная система познавательных гипотез, генерируемых субъектом на разных уровнях, в том числе и на языке чувственных впечатлений. Любой конкретный образ возникает не как ответ на то или иное внешнее воздействие, а как результат подтверждения или перестройки уже имевшейся гипотезы. В функциональном плане образ мира и генерируемая в контексте этого образа познавательная гипотеза первичны по отношению к стимульному воздействию. Это есть форма познавательного движения «от субъекта на объект», являющегося начальным звеном построения каждого образа. Характер образа диктует выбор действий и операций по его построению и проверке. Здесь деятельность является как бы вторичной, производной от образа, вернее, от целостной системы образов — образа мира (подробнее см. [33]).

Является ли такое выдвижение А. Н. Леонтьевым на первый план образа в системе образ — деятельность не только «радикальным поворотом» {Леонтьев А. Н. Записные книжки), но и отказом от постулатов деятельностного подхода? Иными словами — имеем ли мы дело с развитием концепции или с ее отрицанием? Со всей определенностью можно сказать, что в данном случае речь идет о развитии концепции. Ведь сам процесс построения образа рассматривается как особая психическая деятельность, имеющая свою специфику и закономерности. Можно говорить о дополнении, даже завершении концепции, обеспечивающем ей новые возможности для ассимиляции широкого круга психологических проблем без отказа от основных постулатов, т. е. при сохранении ее целостности и своеобразия. Завершенный характер концепции подразумевает не ее универсальность или полноту. Речь идет о том, что с введением понятия «образ мира» сделан последний шаг к пониманию психики как имеющей не только отражательный характер, но и выраженное порождающее начало.

Интенсификация исследований по проблемам сознания как образа наряду с продолжением изучения сознания как деятельности привела к существенному обогащению понятийного аппарата и феноменологии сознания в контексте деятельностного подхода. В работах ряда авторов ставится вопрос о выделении особого слоя сознания, названного бытийным ([6], [14] и др.). Наиболее полно и глубоко этот вопрос проработан В. П. Зинченко, который аргументированно показал необходимость включения в бытийный слой наряду с чувственной тканью образа биодинамической ткани движения. Последняя является субстратом, носителем того, что можно назвать образом деятельности, т. е. способом презентации субъекту его собственной деятельности. Именно в биодинамической ткани живого движения наиболее тесно переплетаются сама деятельность в выраженной внешней форме и ее презентация в сознании.

Второй слой сознания, названный В. П. Зинченко рефлексивным, включает в себя значение и смысл. Содержание этих понятий было также существенно расширено и обогащено. Выделены три основных типа значений:

 

98

 

операциональные, предметные и вербальные (наиболее последовательно они обосновываются и дифференцируются в работах А. П. Стеценко). Понятие смысла раскрывается не только как отношение мотива к цели, но и как отношение между действиями и основными потребностями (Е. В. Субботский), как отношение между мотивами более общими и более частными и т. д. Главный вклад этого направления исследований в развитие теории деятельности состоит в изучении динамики смысловых образований, в выделении целостных смысловых систем, в разработке подходов к конкретно-психологическому исследованию «смыслового ядра личности» ([3], [6], [37], [5], [24] и др.). В контексте предложенных дифференциации появилась возможность построить содержательные конкретно-психологические подходы к изучению самосознания [37], [34], [14]. Тесная взаимосвязь и взаимопереходы выделенных слоев сознания хорошо  проиллюстрированы  в  работе Д. А. Леонтьева [23].

Существенно обогатили общепсихологическую теорию деятельности плодотворные попытки прописать в ее контексте глубоко психологическую проблематику, традиционно представленную в психологии понятиями воли и переживания. И здесь центральными выступают понятия действия, мотива, смысла. В качестве психологического механизма волевой регуляции предлагается рассматривать изменение смысла действия, в основе которого лежит произвольная форма мотивации [16]. Переживанию дается трактовка как деятельности, направленной на восстановление утраченной осмысленности существования, как «производству смысла» [7]. Подвергались переосмыслению и психологическое содержание потребности, ее связь с мотивом и смыслом [17].

Другим вопросом, который чаще всего ставится критиками концепции А. Н. Леонтьева, является степень ее адекватности для описания и изучения проблемы межчеловеческих отношений.

Разумеется, концепция А. Н. Леонтьева уделяет большое внимание отношениям между людьми и их роли в возникновении, развитии и освоении индивидом человеческой деятельности. Но, по А. Н. Леонтьеву, деятельность — это прежде всего процесс, разворачивающийся между субъектом и объектом. И главным атрибутом деятельности, конституирующим все другие ее свойства, является предметность. Хотя предмет и не является простым природным объектом, а несет в себе «умершую» деятельность других людей, он все же остается лишь посредником межчеловеческих отношений. А сами эти отношения реализуются в форме различных деятельностей, включая деятельность коммуникативную, или общение. Сведение отношений между людьми к процессам деятельностного типа обычно оправдывается следующими аргументами:

1. Всякая деятельность является формой реализации отношений к другим людям, даже если они реально не присутствуют в момент совершения деятельности. Действительно, строя свой план на рабочий день, я реализую тем самым свое отношение к людям, интересы которых я при этом учитываю или игнорирую. Читая книгу, я отношусь определенным образом к ее издателю, автору и рабочему типографии, где она была набрана, и т. д. и т. п.

2. Субъект-субъектный процесс может быть в интересах деятельностного анализа рассмотрен как две деятельности — первого субъекта со вторым и второго с первым. В этом случае каждый из них выступает одновременно и как активный субъект деятельности, и как страдательный объект деятельности. Таким образом, субъект-объектный характер деятельности не мешает его распространению на процессы субъект-субъектного типа.

3. Сами отношения между людьми порождаются прежде всего интересами совместной деятельности и развиваются в ходе ее.

Попробуем сформулировать антитезы к указанным положениям:

1. Действительно, в любой деятельности реализуется целый комплекс, система отношений к другим людям. Но

 

99

 

это еще не означает, что отношения между людьми реализуются только в форме деятельности. В первом тезисе фактически размывается граница между двумя принципиально различными типами реальности: опосредствованным отношением между людьми и непосредственным общением лицом к лицу. Последнее отличается особо высокой интенсивностью процессов «мотивопорождения» и может характеризоваться практически полным отсутствием выраженной цели. Для некоторых видов общения (например, эмоционального) наличие цели вообще противопоказано, преследование какой-то цели (как сознательно запланированного результата общения) может просто его разрушить. Таким образом, то, что является атрибутом любой деятельности (целенаправленность), необязательно или даже разрушительно для общения.

2. Всякое общение лишь в той степени является общением, в какой оно взаимно, симметрично. В понятие деятельности с самого начала заложена идея асимметричности — направленного воздействия активного субъекта на преобразуемый им объект. Соответственно и основные понятия теории деятельности — мотив, цель, операция — описывают то, что совершает субъект деятельности. Сквозь призму понятийного аппарата теории деятельности просто не видны те процессы, которые происходят между двумя людьми, смотрящими в глаза друг другу, не совершающими никаких развернутых внешних или внутренних действий. Есть все основания полагать, что эти процессы имеют совсем другую природу, чем деятельность. Вряд ли поможет делу наложение друг на друга двух деятельностей, в которых субъекты и объекты меняются местами. Или, по крайней мере, для описания таких типов наложенных деятельностей требуется принципиально иной понятийный аппарат.

3. Неверность утверждения о том, что отношения между людьми строятся только по поводу совместной деятельности, особенно очевидна, когда речь идет об отношениях, выражающихся в чувствах аттракции или неприязни. Именно чувства чаще всего определяют характер совместной деятельности, в которую мы готовы вступить с тем или иным человеком. Принципиально важно, что социализация ребенка (приобщение его к человеческой культуре) начинается не с предметной деятельности, а с особого отношения к другому человеку (комплекс оживления), являющегося условием включения в совместную деятельность в будущем. Последняя в свою очередь открывает пути для обогащения отношений к другим людям, для развития средств реализации этих отношений. Но совершенно очевидно, что генетические корни общения и деятельности различны и дальше они развиваются параллельно, не растворяясь друг в друге.

Категории общения и межличностного взаимодействия играли гораздо более важную роль в концепции Л. С. Выготского, что позволяет согласиться с критическим отношением ряда авторов (Г. П. Щедровицкий, А. В. Брушлинский и другие) к попыткам объединить теории Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева в единую концепцию. Но вполне правомерно выявлять новые точки роста для каждой из концепций на основе их несовпадающих или даже противоречащих друг другу положений [13].

Общение является лишь одним из вариантов недеятельностной реализации человеческих отношений, делающих главный вклад в формирование личности.

Деятельность не может быть единственной парадигмой научного психологического знания, как не может претендовать на эту роль и любая другая категория или объяснительный принцип, иначе слишком многое придется выносить за скобки в интересах «чистоты теории».

Ограниченный объяснительный потенциал категории деятельности в психологии связан, разумеется, и с содержательной нагрузкой этой категории в философии  марксизма. А именно в марксовой интерпретации использовал его А. Н. Леонтьев, на что неоднократно и настойчиво указывал [20]. По К. Марксу, деятельность — это прежде всего целенаправленное преобразование, изменение материальных

100

 

условий жизни человека, которые, в свою очередь, изменяют его сознание и личность. При этом собственные закономерности и специфические детерминанты изменения сознания и личности вслед за изменением материального бытия не рассматривались сколько-нибудь развернуто, и потому процесс такого изменения трактовался сторонниками марксизма почти как автоматический. Видимо, именно в этой плоскости лежит причина неудач в реализации проектов социально-экономического переустройства общества по марксистской модели. И эти родимые пятна марксистской интерпретации деятельности ограничивают возможности ее применения для решения проблем человеческого общения и личности.

Все сказанное об ограниченных возможностях теории деятельности в изучении личности и межличностных отношений не означает, что ее объяснительный потенциал в этом плане уже исчерпан. Изложенные выше подходы к пониманию личности как системы смысловых образований, новые трактовки воли и феномена переживания, новые данные о механизмах мотиво- и смыслообразования, исследования коммуникативной деятельности и закономерностей формирования и функционирования коллективов социальными психологами [2], [10], [27] продолжают расширять круг поддерживаемых этой теорией разработок. Но во-первых, провозглашение тем или иным автором верности деятельностному подходу не всегда означает строгое следование ему на деле и иногда оборачивается натяжками, подменами или откровенным игнорированием его постулатов, если эмпирический материал не укладывается в их рамки. Во-вторых, прямая постановка вопроса об ограничениях теории может спасти ее от дискредитации, неизбежной при слишком расширительной интерпретации основных понятий.

 

*

 

В год 90-летия со дня рождения Алексея Николаевича Леонтьева можно констатировать, что концепция, связываемая с его именем и именами его ближайших соратников и учеников, продолжает жить жизнью, естественной для любой серьезной научной концепции. Она подтверждает свою эвристичность и плодотворность в качестве методологического учения частнонаучного уровня при решении теоретических и прикладных проблем определенного круга; в то же время все явственнее вырисовываются те области психологии, где перспективы применения этой концепции представляются весьма проблематичными, Разумеется, никто не может указать точную границу, за которой применение той или иной методологии является абсолютно бесперспективным.

Исчерпывающий ответ на вопрос о применимости данной теории в качестве методологического руководства при решении конкретной задачи может дать только практика самого исследования, своего рода методологический эксперимент (по выражению В. П. Зинченко). Поэтому задача методолога может состоять только в указании на те области исследования, где вероятность осечки велика и где, следовательно, необходима особая осторожность и чувствительность при оценке правомерности и эффективности применения данного методологического средства.

С точки зрения автора статьи, такой зоной повышенной опасности для теории деятельности А. Н. Леонтьева является прежде всего область межличностных отношений, психология личности и тесно связанная с ней психология творчества. Тем не менее всякий раз приятно убедиться, что никакие ограничения не являются абсолютными, и приветствовать коллег, успешно использующих деятельностную парадигму в областях, которые казались для нее малоперспективными.

 

1. Абульханова К. А. О субъекте психической деятельности. М., 1973.

2. Андреева Г. М. Принцип деятельности и построение социально-психологического знания // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1980. № 4. С. 3 — 13.

3. Асмолов А. Г., Братусь Б. С., Зейгарник Б. В. и др. О некоторых перспективах исследование смысловых образований личности // Вопр. психол. 1979. № 4. С. 35 — 46.

4. Брушлинский А. В., Поликарпов В. А. Мышление и общение. Минск, 1990.

 

101

 

5. Бибрих Р. Р. Исследования видов целеобразования. Кишинев, 1987.

6. Братусь Б. С. Общепсихологическая теория деятельности и проблема единиц анализа личности // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 212 — 220.

7. Василюк Ф. Е. Психология переживания. М., 1984.

8. Гальперин П. Я., Талызина Н. Ф. Современное состояние теории поэтапного формирования умственных действий // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1979. № 4. С. 54 — 64.

9. Гиппенрейтер Ю. Б. Деятельность и внимание // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 165 — 178.

10. Донцов А. И. Психология коллектива: Методологические проблемы исследования. М., 1984.

11. Запорожец А. В., Эльконин Д. Б. Проблемы детской психологии в трудах А. Н. Леонтьева // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 66 — 77.

12. Зейгарник Б. В. Психологическая теория деятельности и патопсихология // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 96 — 101.

13. Зинченко В. П. Культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности: живые противоречия и точки роста // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. № 2. С. 41 — 51.

14. Зинченко В. П. Миры сознания и структура сознания // Вопр. психол. 1991. № 2. С. 15— 36.

15. Зинченко В. П. Установка и деятельность: нужна ли парадигма? // Бессознательное. Природа, функции, методы исследования: В 4 т. / Под ред. Ф. В. Бассина и др. Т. 1. Тбилиси, 1978. С. 133 — 145.

16. И Ванников В. А. Психологические механизмы волевой регуляции. М., 1991.

17. Иванников В. А. Проблема потребности в теории деятельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1983. 2. С. 20 — 27.

18. Ильясов И. И. Структура процесса учения. М., 1986.

19. Леонтьев А. А. «Единицы» и уровни деятельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1978. № 2. С. 3 — 13.

20. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

21. Леонтьев А. Н. Психология образа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1979. № 2. С. 3 — 13.

22. Леонтьев А. Н. К психологии образа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1986. № 3. С. 72 — 76.

23. Леонтьев Д. А. Личностный смысл и трансформация психического образа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1988. № 2. С. 3 — 14.

24. Леонтьев Д. А. Системно-смысловая природа и функции мотива // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. № 3. С. 73 — 82.

25. Логвиненко А. Д. Перцептивная деятельность при инверсии сетчатого образа // Восприятие и деятельность / Под ред. А. Н. Леонтьева. М., 1976. С. 209 — 267.

26. Лурия А. Р. Мозг человека и психические процессы. М., 1963.

27. Петровская Л. А. Компетентность в общении. М., 1989.

28. Петухов В. В. Образ мира и психологическое изучение мышления // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1984. № 4. С. 13 — 21.

29. Подольский А. И. Становление познавательного действия: научная абстракция и реальность. М., 1987.

30. Пузырей А. А. Культурно-историческая теория Л. С. Выготского. М., 1986.

31. Решетова 3. А. Психологические основы профессионального обучения. М., 1985.

32. Романов В. Я. Дормашев Ю. Б. Постановка и разработка проблемы внимания с позиций теории деятельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. № 2. С. 51 — 62.

33. Смирнов С. Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. М., 1985.

34. Соколова Е. Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М., 1989.

35. Стеценко А. П. К вопросу о психологической классификации значений // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1983. № 1. С. 22 — 30.

36. Стеценко А. П. Понятие «образ мира» и некоторые проблемы онтогенеза сознания // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1987. № 3. С. 26 — 37.

37. Столин В. В. Проблема самосознания личности с позиции теории деятельности А. Н. Леонтьева // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 220 — 230.

38. Талызина Н. Ф. Управление процессом усвоения знаний. М., 1975.

39. Тихомиров О. К.  Психология мышления. М., 1983.

40. Тихомиров О. К. Теория деятельности, измененной информационной технологией // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. № 2. С. 31 — 41.

41. Фабри К. Э. Научное наследие А. Н. Леонтьева и вопросы эволюции психики // А. Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А. В. Запорожца и др. М., 1983. С. 118 — 128.

42. Формирование учебной деятельности студентов / Под ред. В. Я. Ляудис. М., 1989.

43. Цветкова Л. С. Нейропсихологическая реабилитация больных. М., 1985.

 

Поступила в редакцию 27.VII 1993 г.