Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в восемнадцатилетнем ресурсе (1980-1997 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

 

9

 

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

НЕПРАВДА, ЛОЖЬ И ОБМАН КАК ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ ПОНИМАНИЯ

 

В. В. ЗНАКОВ

 

Ложь существует на свете. Она в нас и вокруг нас. Нельзя закрывать на это глаза. “Всякий человек есть ложь”,— говорится в псалме 115 (ст. 2). Мы могли бы перевести это так: человек есть существо, способное лгать.

X. Вайнрих


 

В последнее время в гуманитарных науках наблюдается лавинообразное нарастание интереса к проблемам понимания сущности правды и ее психологических антиподов — лжи, обмана и неправды. Причины актуальности этих проблем очевидны: широкое распространение указанных коммуникативных феноменов определяет их социальную значимость и диктует настоятельную потребность в их изучении. Всего несколько лет назад анализ причин лживости детей и взрослых занимал в основном педагогов и юристов, а честность была предметом исследования специалистов по психологии личности. Сегодня, в связи с изменением социальной обстановки в стране, указанные вопросы интересуют ученых самых разных специальностей — социологов, философов, специалистов по маркетингу и т. п. Названия их статей вряд ли нуждаются в пространных комментариях: “Ложь как состояние сознания”, “Полуправда”, “Дебри неправды и метафизика истины” [6], [11], [1].

 Однако анализ отечественных психологических публикаций показывает, что, несмотря на очевидную актуальность обсуждаемой темы, в нашей науке почти нет исследований, посвященных изучению закономерностей порождения и понимания правды, лжи, неправды и обмана в системах коммуникации. Лишь в самое последнее время были сделаны первые шаги в направлении изучения психологического содержания правды. Проведенный теоретический и экспериментальный анализ психологических механизмов понимания правды в ситуациях межличностного общения выявил три основных ее типа — инструментальную, нравственную и рефлексивную правду [8], [9].

Исследования обнаружили, что в контексте анализа общения и взаимопонимания логическая категория “истина” по содержанию и объему оказывается беднее психологической категории “правда”. Истина и правда устанавливаются относительно хотя и частично пересекающихся, но все же разных миров. Истина — характеристика суждения об объективной, отстраненной от человека реальности, а правда — атрибут канала коммуникации, о правде уместно говорить только применительно к миру общающихся и понимающих друг друга людей. Правда всегда содержит зерно истины — без этого она не может быть правдой. Но этого зерна еще недостаточно для того, чтобы истинное событие стало правдой в коммуникативной ситуации. Во-первых, объективно истинное событие становится правдой в ситуации общения только в том случае, если общающиеся верят, что событие действительно произошло. Во-вторых, субъекты общения обычно воспринимают как правдивые не все высказывания об обсуждаемых

 

10

 

истинных событиях, явлениях, фактах, а только, по их мнению, правдоподобные — те, которые они понимают. Наконец, в-третьих, многие считают истинность второстепенным признаком правдивости суждений о поведении людей, а основным — их соответствие требованиям справедливости. При этом главным оказывается вопрос не о том, верно ли в суждении отражена действительность, а в том, насколько оно согласуется с представлением о правде как “жизненном идеале, справедливости, основанном на справедливости порядке вещей” [12].

Если с психологическим анализом правды в отечественной психологии дело наконец сдвинулось с мертвой точки, то нельзя сказать того же про исследование ее семантических антиподов — лжи, неправды и обмана. Несмотря на актуальность указанных проблем, в нашей науке до сих пор нет ответа даже на вопрос, первым возникающий у любого психолога, обращающегося к их изучению: “Существует ли какое-то различие между психологическим содержанием лжи, неправды и обмана или это просто синонимы?” Между тем зарубежные ученые давно и плодотворно работают в этой области.

Значительная часть их исследований посвящена детектору лжи: теории построения полиграфа и эффективности его применения в различных областях практики, например при доказательстве обвинения в суде [21]. Большое внимание западные психологи уделяют анализу вербальных и невербальных признаков, на которые ориентируется человек, считающий, что партнер по общению лжет. В частности, при приеме на работу подозрение, что претендент лжет с целью произвести лучшее впечатление, возникает у принимающего в тех случаях, когда его собеседник слишком долго обдумывает ответы на простые вопросы, отвечает неопределенно, пропускает необходимые детали, избегает зрительного контакта [18]. Аналогичные результаты получены при изучении того, на какие признаки ориентируются таможенники, определяя наличие или отсутствие у пассажира контрабандного груза [19]. Скромнее представлены результаты исследования когнитивного и личностного содержания изучаемых психологических феноменов — лжи и обмана. В этом плане заметным научным событием стала статья Р. Хоппера (R. Норреr) и Р. А. Белла (R. А. Bell), предпринявших попытку расширить концептуальные рамки понятия “обманное общение” (deceptive communication). Авторы отмечают, что обман не ограничивается словами: обманывать можно и посредством действий. Они также обращают внимание читателя на то, что не всякий обман включает акт лжи: обманщики могут использовать истинную информацию, провоцируя собеседника на ошибочные выводы из нее [17]. Однако как в этой работе, так и в публикациях других исследователей отсутствуют указания на характерные признаки обмана и лжи, по которым их можно различать в ситуациях общения.

Цель статьи — осуществить теоретический анализ сходства и различия в психологическом содержании неправды, лжи и обмана, а также выявить особенности их понимания людьми в разных коммуникативных ситуациях.

 

*

 

Неправда в средствах массовой информации и ситуациях межличностного общения обычно проявляется в двух разновидностях. Во-первых, неправда как вербальный эквивалент заблуждения: человек верит в реальность существования чего-то, но ошибается — в результате он говорит неправду, сам того не осознавая. Так, спортсмен в кругу друзей может рассказывать, что его соперник перед соревнованиями употребляет допинг.

Во-вторых, неправда как следствие ограниченности знания, неполноты истины: описание говорящим внешней стороны поступка другого человека (например, вступления в общество “Мемориал”) при незнании мотивов последнего и конкретных обстоятельств, в которых реализуется поведение. В социальном познании правдивыми следует считать только такие сообщения о поведении людей, в которых отражены

 

11

 

все три основных компонента любого поступка — действие, его цель и внешние условия. В противном случае данных, необходимых для адекватного понимания поступка, оказывается недостаточно. Обычно это приводит к искажению реальной картины описываемых событий в сознании понимающего субъекта и, следовательно, превращению правды в неправду.

Наша жизнь изобилует парадоксальными на первый взгляд ситуациями, в которых один из партнеров не лжет, сознательно не извращает фактов, но тем не менее говорит неправду. Примером может служить утверждение, которое в последнее время довольно часто можно услышать   или   прочитать: “Н. еще в 70-х годах дал добровольную подписку о сотрудничестве с КГБ”. Сегодня такие утверждения, как правило, высказываются с оттенком осуждения, отрицательным эмоциональным подтекстом. Однако люди, считающие подобные обвинения морально оправданными, нередко не имеют понятия о том, что Н. “добровольно” подписал соответствующий документ под давлением, т. е. в условиях шантажа и реальной угрозы благополучию, а может быть, и безопасности родных и близких. Формально обвиняющие не лгут, но все же говорят неправду: правда заключается в том, что хотя Н. и вынужден был сотрудничать с “компетентными органами”, но старался сообщать как можно меньше сведений, компрометирующих других людей.

Таким образом, для квалификации неправды как категории психологии взаимопонимания нам прежде всего необходимо определить, в какой степени мысли испытуемого о действительности соответствуют самой действительности. Иначе говоря, следует признать модель мира испытуемого верной или ошибочной.

Другое направление психологического анализа неправды требует изучения целевых компонентов поведения общающихся людей. Как свидетельствуют приведенные выше примеры, отличительным признаком неправды, характеризующим обе ее разновидности, является отсутствие у субъекта намерения исказить факты, в частности передать ложные сведения о другом человеке. Следовательно, для подтверждения или отрицания наличия неправды в высказывании субъекта о ком-либо нужно установить, что он действительно думает об этом человеке. Другими словами, необходимо установить соответствие мысли высказыванию. Продвигаясь по двум указанным направлениям анализа поведения партнеров по коммуникации, психолог сможет дифференцировать неправду как непроизвольную фактическую ложность сообщений и неискренность как важный элемент сознательной лжи.

Ложью обычно называют умышленную передачу сведений, не соответствующих действительности. Наиболее распространенное в европейской культуре определение указанного феномена восходит к Блаженному Августину: “Ложь — это сказанное с желанием сказать ложь” (цит. по: [4; 47]). Цель лгущего — с помощью вербальных или невербальных средств коммуникации дезинформировать партнера, ввести его в заблуждение относительно истинного положения дел в обсуждаемой области. В ситуации общения ложь является выражением намерения одного из собеседников исказить “правду-истину” [2]. Ложь имеет отношение прежде всего к истинностным составляющим знания о мире как самого лгуна, так и понимающего лживое высказывание субъекта. Она направлена на такую коррекцию референтного компонента модели мира понимающего, которая противоречит действительности.

Понятие лжи является предметом исследования во многих гуманитарных науках [4], [7], но пока это мало способствует выявлению ее специфики в разных областях практической и теоретической деятельности. В частности, не определены отличительные признаки категории лжи в логике и психологии: если ограничиться   характеристикой лжи только как оценкой суждений, в которых неверно представлены факты, то эти признаки становятся неразличимыми. Например, трудно понять, при описании каких познавательных и коммуникативных ситуаций следует использовать

 

12

 

пару логических антонимов “истина — ложь”, а когда более уместным является употребление психологической оппозиции “правда — ложь”. Решение проблемы значительно   упрощается, если учесть, что в квалификации лжи как категории психологии взаимопонимания существенную роль играет анализ не только истинностных составляющих знания, но и целевых аспектов поведения субъектов общения.

Как отмечалось выше, в логике и психологии понимания нетождественны объем и содержание понятий “правда” и “истина” — так же обстоит дело и с категорией лжи. С логической точки зрения любое суждение, в котором искажены факты, неверно отражена действительность, следует признать ложным независимо от того, хотел говорящий солгать или нет. “Для суждения характерно, что оно всегда является либо истинным, либо ложным объективно, т. е. независимо от того, полагает ли его тот или иной человек истинным или ложным” [5; 92].

С позиций психологии понимания ложными оказываются не только те сообщения, в которых извращаются факты. Для квалификации лжи как психологической категории   достаточно, чтобы один из партнеров по общению, высказывая какое-либо суждение, думал, что он лжет, т. е. считал, что умышленно искажает факты. Это утверждение может показаться парадоксальным, но человек может лгать, сообщая собеседнику истину. Допустим, что у субъекта А. есть знакомый, который ему не нравится, и он хочет сделать так, чтобы у того были неприятности. А. сказал знакомому, что поезд, на котором тот должен ехать в командировку, отходит на час позже срока, запомненного А. при чтении расписания. Но А. ошибался: поезд действительно отправился на час позже, и его знакомый благополучно уехал. Объективно сказав истину, субъективно А. солгал. Следовательно, для того чтобы лгать, необязательно знать факты — было бы желание исказить их!

Анализ целей субъектов общения дает психологу возможность отделить правду от лжи и в семантически противоположных ситуациях: когда произносимая одним из партнеров неистина является правдой, а не ложью. Я имею в виду различные формы иносказания (аллегорию, иронию, шутку и т. п.), т. е. слова и выражения, обретающие в контексте речи смысл, противоположный их буквальному значению. Например, в драме Шекспира “Юлий Цезарь” Антоний, обращаясь к горожанам, неоднократно называет Брута, Кассия и других убийц Цезаря почтенными людьми. Называя их так, Антоний приводит одно за другим свидетельства неблагодарности и предательства “почтенных людей”. В конце концов горожане правильно понимают смысл речи Антония и обращают свой гнев против убийц Цезаря. Называя последних почтенными людьми, Антоний не лгал: произнося вслух противоположное тому, что подразумевал, он хотел, чтобы слушатели поняли смысл, а не значение сказанного.

В человеческом общении иронию, метафору, шутку и т. п. нельзя считать ложью: это правдивое описание действительности, не имеющее целью фальсифицировать истину. Цель такого описания — раскрыть особенности объекта, а не увести от него в сторону. В частности, нелепо было бы буквально воспринимать известное пушкинское присловье: “Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок”. Сказка не является ложью потому, что сказочник никогда не скрывает, что рассказывает не о реальном мире, а о выдуманном. И потому даже дети понимают, что любая сказка — правда, а не ложь. Однако сказка — это правда особого рода: она характеризует истинность знаний рассказчика и слушателя, относящихся не к реальному миру, а к существующей в их сознании модели мира. В рамках такой модели описания русалок, сидящих на ветвях, братца Иванушки, превращающегося в козленочка, и т. п. оказываются вполне правдивыми, т. е. не противоречащими представлению человека о закономерностях функционирования вымышленного мира. Вместе с тем и слушающий, и рассказывающий сказку знают, что придуманный мир не во всем соответствует действительности.

 

13

 

Таким образом, так же как при научной квалификации неправды, в процессе психологического анализа лжи следует различать референтные и концептные аспекты лживого сообщения: отношение сказанного (или показанного) к действительности и к особенностям ее отражения в психике субъектов общения.

В научной литературе обсуждаются как личностные, так и ситуативные (field-deceptive context [22]) детерминанты порождения лжи в коммуникативных системах. Психологические исследования показывают, что чаще лгут субъекты с малой устойчивостью к стрессу, повышенной тревожностью, невротичностью, а также склонные к совершению антисоциальных поступков [16]. Кроме того, у экстерналов наблюдается более выраженная тенденция лгать в различных ситуациях, чем у интерналов [20]. Академические и клинические исследования не обнаружили связи между оценками по шкалам лжи личностных опросников и уровнем интеллекта и образования испытуемых. Интересно, что способность успешно лгать другим совершенно не связана с умением определять, когда лгут тебе [15].

Наряду с личностными особенностями субъектов общения существенную роль в порождении и понимании лжи играют ситуативные факторы. Важным параметром социальной обстановки является степень нормативной или ситуативной поддержки, которая предоставляется лжецу. Иногда мы просто вынуждены лгать: если в один прекрасный день все психологи примут решение никогда не вводить в заблуждение испытуемых, то многие эксперименты станут невыполнимыми. Однако при этом нам не уйти от проблемы моральной оправданности лжи. Эта проблема возникает и в других областях человеческого бытия. Давно установлено, что есть такие ситуации, в которых ложь почти целиком обусловлена обстоятельствами, и такие, в которых моральная ответственность обычно возлагается на солгавшего. Очевидно, что если военнопленный лжет врагам, то его ложь более оправданна, чем поступки тех, кто лжет священнику, доктору или близким друзьям [15]. Конкретные обстоятельства, разумеется, могут быть и не настолько однозначными, они могут способствовать возникновению серьезных нравственных проблем, связанных с “ложью во спасение”. Например: следует ли командиру терпящего бедствие самолета сказать пассажирам правду или солгать им, что “полет проходит нормально”? Вместе с тем в целом ясно, что ситуативные факторы создают благоприятный или неблагоприятный фон для порождения и понимания ложных сообщений.

Я думаю, что применительно к российским условиям есть все основания для утверждения, что благоприятной предпосылкой распространения лжи в отношениях между россиянами является сложившаяся в нашей стране социокультурная ситуация. “Скоро двадцать лет   солженицынскому   воззванию “Жить не по лжи”. Российские диссиденты размножали его на бумаге и старались жить по нему. Благодаря этому сегодня российская интеллигенция может гордиться: призыв был услышан, на бой с ложью вышли сотни людей. Однако никто не гордится: очевидно, бой выиграла ложь” [10]. В последнее время такая черта характера, как честность, все больше напоминает шагреневую кожу: ее моральная ценность убывает в глазах все большего числа людей. В одном из проводимых мной в 1992 г. экспериментальных исследований 196 испытуемых, различающихся по возрасту, полу и социальному положению, должны были выразить согласие или несогласие с утверждением: “Большинство людей готовы поступить не совсем честно ради собственной выгоды”. 151 испытуемый ответил “да”, и только 45 человек не согласились с таким мнением (c2=56,25; р<0,001). В другом исследовании 62 участника войны в Афганистане заполняли опросник Басса-Дарки. Вопрос № 59 в нем формулируется так: “Раньше я думал, что большинство людей говорят правду, но теперь я в это не верю”. 50 “афганцев” ответили, что действительно потеряли веру в правдивость большинства людей (c2=22,08; р<0,01).

 

14


 

Эти данные подтверждают результаты опросов, неоднократно проводимых журналистами на улицах Москвы и других российских городов: значительная часть населения страны считает неправду неотъемлемой частью нашего бытия. Соответственно люди воспринимают ложь как такой феномен межличностного, межгруппового и межнационального общения, на который нельзя закрывать глаза, но с которым практически невозможно бороться — ее нужно принимать как данность. Подобные представления, укореняясь в массовом сознании, создают благоприятную социально-психологическую почву для порождения не только откровенной лжи, но и более изощренных ее форм, связанных с обманом.

Дж. А. Подлесны (J. А. Роdlesny) и Д. С. Раскин (D.С. Rаskin) считают, что “обман может быть определен как поступок или утверждение, цель которого — скрыть истину от другого или ввести его в заблуждение” [22; 782]. По моему мнению, такое определение является слишком обобщенным, неконкретным и потому требующим уточнения. Обман — это полуправда, сообщенная партнеру с расчетом на то, что он сделает из нее ошибочные, не соответствующие намерениям обманывающего выводы. Полуправда — потому что, сообщая некоторые подлинные факты, обманщик умышленно утаивает другие, важные для понимания целого. Например, в ноябре 1992 г. И. Н. Бугримова, К. С. Лучко, Л. В. Шапошникова и другие известные артисты от имени ассоциации “За дружбу народов” были приглашены на вечер, который должен был состояться в Центральном доме работников искусств. Им было сказано, что на сцену выйдут исключительно “народные артисты СССР”. Однако никого из артистов не предупредили, что планируемое мероприятие имеет политический оттенок: оно посвящено 70-летию образования СССР. И понятно, почему не предупредили: если бы это было сделано, то некоторые из приглашенных отказались бы прийти [3].

Вместе с тем неверно было бы полагать, что любая полуправда является обманом. Если человек честно признает, что он не может открыто высказать все, что знает о каком-либо случае, то он не обманывает окружающих, а просто говорит неполную правду. Так может поступить начальник уголовного розыска на встрече с журналистами. Социальные, моральные и психологические аспекты полуправды раскрываются в интересной монографии   С. Бок (S. Вок) [14], ранее написавшей книгу о лжи [13]. В межличностных отношениях “честная полуправда” может проявляться в такой черте характера, как скрытность. Например, из психологических исследований известно, что люди, побывавшие в экстремальных условиях, в которых говорить правду было небезопасно, нередко испытывают затруднения в установлении близких отношений с родными и окружающими. В частности, у ветеранов войн во Вьетнаме и Афганистане одной из главных причин подобных трудностей является неосознанное нежелание раскрываться перед другим человеком.

   Успешный обман обычно основывается на эффекте обманутого ожидания: человек, которого обманывают, учитывая полученную правдивую информацию, прогнозирует развитие событий в наиболее вероятном направлении, а обманывающий поступает так, что нарушает его ожидания. Цель обмана в том и состоит, чтобы направить мышление собеседника по пути актуализации часто встречающихся знакомых ситуаций. Обманутый всегда является невольным соучастником обмана: он жертва собственных неадекватных представлений о действительности. 25 ноября 1992 г. в газете “Московский комсомолец” была напечатана заметка о продаже в зеленоградском магазине “Электроника” телевизоров марки “Юность 406 ВЕ”. Поскольку телевизор отечественный, то покупатели, естественно, надеялись, что по нему можно будет смотреть пять телевизионных программ, транслируемых из Москвы. Однако дома никому из покупателей не удалось настроить приемник хотя бы на один из каналов. Как оказалось, экспортный вариант “Юности” по своей конструкции не подходит для приема наших телепрограмм.

 

15

 

Знавшие это представители посреднической фирмы не смогли реализовать товар в Югославии и поставили его в отечественный магазин — они обманули покупателей.

К сожалению, люди часто оказываются одураченными разного рода мошенниками. Чаще всего это происходит потому, что мы наивно думаем, что человек, с которым мы вступаем в товарно-денежные отношения, непременно поступит так же, как мы сами повели бы себя на его месте. И ошибаемся. Поэтому сегодня так важны научные исследования психологических механизмов понимания обмана. Понимание обмана требует от субъекта ответа по крайней мере на два вопроса: 1) есть ли основания для того, чтобы считать полученное сообщение обманом, 2) каковы подлинные установки и цели человека, передавшего сообщение? Психологические эксперименты показывают, что на успешность понимания влияет порядок, в котором субъект отвечает на эти вопросы. Было обнаружено, что если правда и обман предварительно дифференцируются на уровне анализа намерений передающего сообщение, то субъекту легче оценить, насколько сказанное соответствует действительности [23].

В межличностных отношениях обман, как правило, проявляется в оценках поступков. Обычно используется простой, проверенный веками способ: внешняя канва поступка другого человека передается точно, но вместе с тем подлинные обстоятельства его совершения умышленно утаиваются, а намерения совершившего поступок искажаются с помощью произвольной, не ограниченной фактами интерпретации. Нередко это приводит не только к неадекватной отрицательной оценке поступка обманутым индивидом, но и к неправомерным обобщениям психологических качеств личности совершившего поступок. Например, субъект говорит приятелю об их общем   знакомом: “Ф. скуповат по натуре: он никогда не подаст нищему и гроша”.   Однако субъект хорошо знает, что Ф., помимо содержания детей, значительную часть своего весьма скромного заработка отдает малообеспеченным родителям-пенсионерам. На помощь кому-то другому у него просто не хватает денег. Следовательно, субъект сознательно обманывает приятеля.

Обман может быть не только вербальным, не менее распространен “обман действием”. Один из примеров — безбилетный проезд в общественном транспорте. Человек входит в городской автобус, т. е. совершает такое же “истинное”, “правдивое” действие, как и другие пассажиры, но не пробивает талончик. Наиболее вероятная реакция большинства пассажиров (возникающая если не в сегодняшней экономической ситуации, то, по крайней мере, несколько лет назад) — предположение о том, что у него есть проездной билет или эквивалентный проездному документ. Цель “зайца” — обмануть окружающих, делая вид, что он имеет законное право не пробивать талончик.

Таким образом, как и неправда, обман основан на неполноте информации, сообщаемой вводимому в заблуждение человеку. Отличие неправды от обмана определяется целями передающего сообщение субъекта. Главное, что роднит обман с ложью,— сознательное стремление субъекта исказить истину. Их различие заключается в следующем: ложь направлена на изменение референтного компонента знания собеседника об обсуждаемой ситуации, а обман обращен к концептной составляющей знания, субъективной модели мира партнера по общению. В обманном сообщении нет прямых искажений истины, они появляются в сознании обманываемого человека как результат ошибочных выводов из правдивой информации. Добиться такого результата с помощью многозначительных умолчаний и выразительной мимики — тайная цель каждого обманщика.

 

*

 

Итак, для определения неправды, лжи и обмана как категорий психологии понимания исследование содержания этих феноменов необходимо осуществлять одновременно в двух взаимопересекающихся плоскостях анализа.

 

16

 

Одно направление исследования — анализ установок, отношений, намерений передающего сообщение субъекта, другое — выявление степени соответствия сообщения действительности. При таком подходе неправду можно охарактеризовать как высказывание, основанное на заблуждении или неполном знании, ложь — как сознательное искажение знаемой субъектом истины, а обман — как полуправду, провоцирующую понимающего ее человека на ошибочные выводы из достоверных фактов.

 

1. Анхиезер А. С. Дебри неправды и метафизика истины // Общественные науки и современность. 1991. №5.

2. Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентная правда // Вехи: Сб. статей о русской интеллигенции. М., 1990.

3. Бобров С. Дурят голову нашему брату! // Куранты. 1992. № 225.

4. Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

5. Горский Д. П. Логика. М., 1963.

6. Гусейнов Г. Ч. Ложь как состояние сознания // Вопр. филос. 1989. № 11. С. 64 - 76.

7. Запасник С. Ложь в политике // Философские науки. 1991. № 8.

8. Знаков В.В. Типы понимания правды о негативных явлениях 1960—1980 гг. // Психол. журн. 1991. Т. 12. № 3. С. 15 - 29.

9. Знаков В. В. Понимание субъектом правды о моральном проступке другого человека: нормативная этика и психология нравственного сознания // Психол. журн. 1993. Т. 14. № 1. С. 32 - 43.

10. Кротов Я. Жить не по лжи: круг третий // Куранты. 1992. № 222.

11. Свинцов В. И. Полуправда // Вопр. филос. 1990. № 6. С. 53 – 61.

12. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1939. Т. 3. С. 690.

13. Bok S. Lying: Moral choice in publiс and private life. N. Y., 1979.

14. Bok S. Secrets: On the ethics of concealment and revelation. Oxford, 1984.

15. DePaulo В. М.. Rosenihal R. Telling lies // J. of Pers. and Soc. Psychol. 1979. V. 37. N 10.

16. Fjordak T. Clinical correlates of high lie scale elevations among forensic patients // J. of Pers. Assessment. 1985. V. 49. N 3.

17. Hopper R., Bell R. A. Broadening the deception costruct // Quart. J. of Speech. 1984. V. 70. N 3.

18. Kraut R. E. Verbal and nonverbal cues in the perception of lying // J. of Pers. and Soc. Psychol. 1978. V. 36. N 4.

19. Kraut R. E., Рое D. Behavioral roots of person perception: The deception judgements of customs inspectors and laymen // J. of Pers. and Soc. Psychol. 1980. V. 39. N 5.

20. Lefcourt Н. М. Locus of control: Current trends in theory and research. Hillsdale, 1976.

21. Lykken D. T. The detection of deception // Psychol. Bull. 1979.'V. 86. N 1.

22. Podlesny J. A., Raskin D. С. Physiological measures and the detection of deception // Psychol. Bull. 1977. V. 84. N 4.

23. Zuckerman M. et al. Anchoring in the detection of deception and leakage // J. of Pers. and Soc. Psychol. 1984. V. 47. N.2.

 

Поступила в редакцию 9. XII 1992 г.