69

ПСИХОТЕРАПЕВТ ИЛИ ПАСТЫРЬ? (К ПРОБЛЕМЕ СООТНЕСЕНИЯ ТЕОЛОГИЧЕСКОЙ И ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМ ПОМОЩИ ЛИЧНОСТИ)

Ю. А. МИСЛАВСКИЙ

Вопрос, поставленный в названии статьи, при ближайшем рассмотрении оказывается связанным с выбором исходных принципов оказания психологической помощи людям.

Для психолога или врача поиски ответа на эти вопросы оборачиваются прежде всего необходимостью теоретически осмыслить свою практическую позицию. «Кто я — «идол», «манипулятор», «поводырь», «подставляющий плечо» или всего лишь «создающий условия для раскрытия и активизации безграничных возможностей человека»?

Практикующим психологам известно много посетителей, обошедших довольно большое число консультативных центров и поликлиник в поисках психолога-«гипнотизера». «Сделайте что-нибудь со мной», «Загипнотизируйте меня» — вот основная установочная позиция, с которой стремится войти такой человек в ситуацию психотерапии. Известна также другая крайность — стремление использовать, «употребить» контакт с психотерапевтом для получения советов или подтверждения тех принципов, которые субъективно приняты и незыблемы.

Элементы личностных позиций в процессе психотерапии — открытость контакту и опыту, открытие и принятие других и себя — также по-разному проявляются у людей, обратившихся к психологу или врачу. При недирективном процессе психотерапии (индивидуальном, а чаще — в группах) отмеченные позиции могут проходить траекторию от «мерцаний» до ярких вспышек вдохновения, творчества, обретения человеком целостности, свободы, полноты бытия.

Однако именно при такой корректной и недирективной реализации процесса психотерапии феноменология событий, которые происходят в Я, неизбежно подводят психотерапевта и некоторых участников к соотнесению происходящего с многовековым опытом религий и таинствами церкви, священным трепетом инициации, становлением нового человека, обретающего духовную силу, которая в нем рождается.

Первый вопрос, который возникает,— это стремление провести аналогию между некоторыми фрагментами консультирования и таинством исповеди — одним из основных таинств христианской церкви.

В самом общем виде ответ на этот вопрос может быть дан психотерапевтом

с диаметрально противоположных позиций. Он может признать аналогию и сказать: «Да, это как на исповеди»,— что само по себе будет серьезным нарушением этических границ между основами мирского и религиозного опыта личности.

Другой ответ, идущий от здравого смысла, построен на отрицании аналогии, поскольку можно сказать и так: «Исповедь нормирует — психотерапия освобождает». Однако и этот ответ будет достаточно далек от сути происходящего. Исповедь не только соотносит дела человеческие с представлениями о грехе и благодати, но она также спасает и освобождает человека верующего от страстей — греховных помыслов (гордыни, тщеславия, чрезмерного ублажения плоти, стяжательства и т. д.). Драматургия пути к свободе человека неверующего (назовем его «мирянином», а путь — «мирским») и человека, верующего во Христа (остановимся на православии), определяет особенности содержания и качества свободы, обретаемой на этом пути.

Идея спасения задает особенности движения к свободе на пути к Богу. «Итак, опять Иисус сказал им: Истинно, истинно говорю вам, Я дверь овцам». «Я есть дверь: кто войдет мною, тот спасется...», «Я есть пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» [4].

Какой же труд души совершает верующий человек на пути к добродетели, обретая смирение и свободу; обретая веру, надежду и любовь?

Главное — это борьба со страстями. В такой борьбе человек укрепляет волю. Подавляя страсти, греховные побуждения, он становится подлинно свободным, поскольку страсти захватывали, ограничивали, пленяли его. Любовь же и Добродетель безмерны и беспредельны. Так, оказываются ложными представления о том, что религия, как система норм, ограничивает человека. Однако на этом пути — пути укрепления воли и подавления страстей — человек нуждается в помощи и поддержке. Эти помощь и поддержку дает ему Церковь, святой отец. Согласно положениям Православия — Вера без церкви мертва. Она должна поддерживаться церковной жизнью. Пастырь определяет и ширину пути, по которому ведет свою паству к Царству Божию. Было бы некорректным делать церковь предметом традиционных научных определений, тем более — исследований, поэтому в данной статье применен особый гуманитарный способ анализа проблемы.

Итак, в церкви сам Господь совершает таинства через священника. В частности, исповедь — это то, что делает человек, совершая покаяние. Исповедь — это труд и подвиг, а человек кающийся идет по пути к совершенству.

Важно, что в церкви прихожанин раскрывается не только на исповеди. Здесь он общается с людьми — возникают близость, любовь.

Церковь — это собрание, сообщество людей, связанных одной верой, таинствами. Это ни на что не похожее соединение в Духе Святом. Сюда восходит понятие духовности как жизни человека с Духом Святым в сердце своем. Таково церковное понятие духовности.

Однако среди людей нецерковных, современных мирян мы находим таких людей, которые решительно отправились на поиски духовности. Творя добрые дела, они стараются обрести и даже построить среди людей элементы свободы, любви, милосердия. Это — люди, несущие внутренний свет. Придет ли такой человек к вере в Бога? Возможно, придет, а возможно, и нет. И все же осмелимся при любом исходе пути назвать его человеком духовным.

Священники говорят: «Современному человеку трудно принять церковь, так как он слишком индивидуалистичен!» Чтобы понять, что такое церковь, человек должен «разомкнуться», соединиться с Богом, с другими людьми. Он должен, в определенном смысле, попрать свое Я — подавить «тоталитарность собственного мнения».

Чтобы войти в церковь, нужно покаяние. Нужно желание исправить свою жизнь. Для этого человеку необходимо признаться себе в своей недостаточности.

Соединиться с Церковью может только тот человек, который знает, что такое страдание. Страдающий Христос искупает грехи всего мира, и присоединиться к нему можно только через страдание. В Церкви человек обретает единство с Богом, со всеми людьми, со Святым Духом.

Однако такое понимание роли церкви в жизни человеческого Я имело в истории свои оппозиции. Необходимость церковной жизни для верующего человека оспаривалась, как известно, протестантизмом. Так, в основу лютеранского вероучения были заложены возможности спасения посредством личной веры в Бога, посредством собственного пути к добродетели, откровению.

Не будем забывать также и о том, что предшественниками реформации церкви стали в свое время гуманистические тенденции в духовной культуре общества, в литературе и искусстве. Подобная оппозиция в психологической науке оформилась в одно из центральных, нетрадиционных направлений — гуманистическую психологию [8], [10].

В наше время становится все более очевидным, что естественнонаучный подход к изучению проблем человека не дает сколько-нибудь полных знаний о жизни человеческой души и ее проявлениях. Не случайно поэтому, что в психологии как науке, в психологической практике и в жизни в целом растет надежда на гуманистические, гуманитарные тенденции, которые только и могут, не сбрасывая со счетов достижений естествознания, социальных наук, философии и религии, объять человека и мир, в котором он живет [3].

Сопоставим взгляды представителей церкви и современных психологов на возможность использования практик гуманистической психологии с целью психологической помощи людям. Каждый из этих путей по-своему противоречив и не имеет готовой конечной формы. Каждый из них имеет и свою оборотную сторону, парадоксальным образом отрицая себя, свои параллели, возможности достижения абсолютных ценностей или форм бытия.

В православии обретение личности в любви к Богу «есть уже творческое преображение человеческой природы». Любовь к Богу «есть также любовь к духовной высоте, к божественному в жизни» [2]. «В оправдании ли и суде, в неумолимой ли Божьей справедливости сущность христианства или в реальном преображении и просветлении, в бесконечной Божьей любви эта сущность» [2; 114— 115].

В православии обожение никогда не понималось как подвиг отдельной личности, как, например, в протестантизме. Путь спасения как обретения любви и свободы в православии с необходимостью понимается через соборность, через церковное: на пути к добродетели человек нуждается и в других людях, и в священнике — в пастыре, в духовном отце. Если человек соединился с церковью, он становится частью церковного сознания — соборности, которое превышает индивидуальное сознание. Соборность ведет к истине и спасению. Человек, который так вошел в церковь, может ощутить соборность как Царство Божие, пришедшее на землю. А если вошел человек в Храм и не встретил там пастыря доброго? Он увидел молящихся, и они произвели на него отрицательное впечатление. И, если даже понравились ему и пение, и роспись стен и алтарей, человек этот может в церковь больше не прийти.

И вот бредет он в миру в поисках истины, красоты, совершенства, простоты, всесторонности [8]. Правомерен ли этот поиск? А. Маслоу описывает таких людей: все они «вовлечены в какое-то дело, во что-то, находящееся вне них самих. Они преданы этому делу, оно является чем-то очень ценным для них — это своего рода признание, в старом, проповедническом смысле слова» [8; 110]. Мы видим, что представление о преданности делу, близкое к понятию «служения», подводит нас к понятию «священного» (сакрального) в мирском, которое позволяет обосновать возможность мирского, нецерковного пути восхождения Я. И правила, т. е. принципы, такого восхождения здесь нецерковные — иные.

Эти принципы весьма близки к положениям и признакам, по которым

пытались жить гуманисты эпохи Возрождения. Однако, как можно было убедиться, гуманистическая модель бытия личности эпохи Возрождения со временем оказалась нежизненной; «ошибка гуманизма была совсем не в том, что он утверждал высшую ценность человека и его творческое призвание, а в том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко думал о человеке, считая его исключительно природным существом, не видел в нем духовного существа» [2].

Можно сказать, что в современной гуманистической психологии, которая так или иначе продолжает и развивает гуманистические традиции мировой духовной культуры, эти моменты в значительной степени преодолены ([6], [8], [9], [10] и др.).

Современная гуманистическая психология не является традиционно понимаемой наукой. В ней исходно снята субъект-объектная модель взаимоотношений психолога и изучаемого человека. Гуманистическая психология обращена к таким человеческим, хоть и, по выражению К. Роджерса, эфемерным, расплывчатым и туманным, реалиям, как переживание опыта, структура Я, становление личности [10]. Теория гуманистической психологии К. Роджерса выросла из практики психологической поддержки людей, из так называемой индирективной, центрированной на клиенте, психотерапии. А. Маслоу также обсуждает в своих теоретических положениях модели взаимодействия психолога и человека, самоактуализации которого способствует это взаимодействие. Хороший психотерапевт,— согласно А. Маслоу,— «помогает своему клиенту распознанию им самого себя, помогает ему вновь обрести и узнать самого себя». При этом человек раскрывает свою величественную природу, и таким образом лучшим путем к хорошей жизни для человека «может быть только один: еще более быть самим собой» [8; 117].

Гуманистическая психология изначально включает в себя теоретическую Гуманистическая психология изначально включает в себя теоретическую рефлексию практик трансляции в жизни моделей гуманистического бытия, ориентированных на практическую работу с людьми, помогающую полно раскрывать свои возможности в жизни.

Другой аспект гуманистических тенденций в светской духовной культуре, серьезно подорвавший жизнеспособность этих тенденций в прежние века, — признание самодостаточности человека — в гуманистической психологии нашего времени также решается весьма конструктивно.

Несмотря на то, что одним из базовых теоретических представлений гуманистической психологии является представление о росте изнутри, фактически это представление только декларируется: на самом деле рост личности оказывается возможным только при участии «другого», определенным образом ориентированного человека. И было бы непсихологичным трактовать это участие лишь с точки зрения его внешней данности. Внутренний мир, преодолевающий блокировки Я личности, несомненно вбирает в себя отношения другого. В противном случае личностный рост был бы невозможен.

Известна история, которую рассказывал К. Роджерс, о том, как на ферме у своего отца он увидел в подвале проросшие клубни картофеля. Все ростки были направлены к небольшому оконцу, из которого струился свет. Этот образ навел К. Роджерса на мысли о принципах личностного роста. Однако можно ли в данном случае считать, что процесс роста, который разворачивается только при наличии света, есть достояние одних лишь клубней?

Если вспомнить теперь о принципах построения инициирующих личностный рост отношений, о которых говорил К. Роджерс на своих семинарах во время пребывания в Москве, то представления о границах источника «роста изнутри» окажутся еще более размытыми. Главное, что мы встречаемся здесь не только с созданием условий, но с подлинным, глубоким и тонким взаимодействием людей в процессе индивидуального консультирования или групповой психотерапии.

Такой подход к пониманию личностной человеческой природы основан

на представлениях о том, что человек по природе добр и наделен творческим началом. Чтобы развернулся процесс активизации и его роста как личности, нужно всмотреться, вслушаться в это начало, поддержать его. Так решается в гуманистической психологии вопрос о самодостаточности человека. Только через гуманистически ориентированные, недирективные отношения человека с человеком может быть развит и раскрыт его огромный духовный потенциал. Таков гуманистический принцип (парадигма) бытия личности.

Следует отметить, что в последние годы понятие «самоактуализация» несколько дискредитировало себя в глазах гуманистически ориентированных психологов. Действительно, встречаются случаи, когда процесс этот начинает приобретать у человека гипертрофированные формы: чрезмерное стремление к достижениям все новых и новых рубежей в какой-либо узкой области. Все это может со временем приводить человека к серьезным разочарованиям — осознанию того, что у него за плечами не жизнь, а одна «беговая дорожка». Это ситуация серьезного жизненного кризиса, переживание которой может приводить к самым разным негативным последствиям.

Понятно, что случаи самоактуализации личности с гипертрофированным, бесконфликтным нравственным сознанием могут приводить к серьезным нравственным потерям как для самой этой личности, так и для ее окружения. В случаях невозможности достижения идеального Я, при развертывании самоактуализации как самосовершенствования личности могут возникать невротические состояния и даже заболевания неврозом.

Соответственно возможность возникновения в отдельных случаях указанных негативных явлений накладывает определенные ограничения на метод и призывает к осторожности психологов, работающих в гуманистической парадигме. Однако в целом это не снижает ценности общего гуманистического подхода к недирективной, духовной организации человеческого бытия.

Кроме того, отмеченные противоречия в значительной степени разрешены гештальт-терапией, которая также связана с гуманистической ориентацией в психологии [9]. Естественным развитием гештальттерапии стала определенная переоценка ценностей в стремлении человека к совершенствованию или в осознании им совершенства уже имеющегося, наличного бытия. Вот что пишет Дж. Энрайт в своей работе «Гештальт, ведущий к просветлению»: «Некоторые люди глубоко привязаны к жестко заданной цели, конечному состоянию, в котором они будут совершенны — фантастическому состоянию, которое может называться «здоровьем», «спасением», «самоактуализацией» или «достижением». Эта иллюзия прекрасной цели становится основным препятствием к простой оценке наличной реальности, того, что есть прямо сейчас». И далее: «Парадоксально, что сторонники «совершенствования» в противопоставлении «совершенству» — чаще всего пессимисты в отношении человеческой жизни. Представление, что мы должны бороться и стремиться к лучшему, исходит от предположения, что улучшение не будет происходить спонтанно, что мы по существу фундаментально несовершенствуюшиеся создания, которых нужно пришпоривать усилиями к совершенствованию. Точка же зрения совершенства оптимистична в своем предположении, что, если людям дать немного времени, места и энергии, они будут естественно двигаться к лучшему» [7; 101—102].

Следует подчеркнуть, что понятие «самоактуализация» не исчерпывается привязанностью к жестко заданной цели, о чем шла речь выше. В этом понятии отображены и такие явления, как «прислушивание к голосу импульса», смелость быть собой в данный момент, принятие ответственности и др. Поэтому можно сказать, что противопоставлению моделей личностного бытия, связанных с осознанием совершенства или со стремлением к совершенствованию, соотносимо лишь с частью содержания понятия «самоактуализация».

Следовательно, противопоставление процессов самоактуализации и осознания совершенства является не столь контрастным и резко выраженным, как это трактуется порой при чисто внешнем взгляде на ситуацию.

Остается добавить только, что построение ситуации взаимодействия между психотерапевтом и другими людьми — участниками психотерапевтического процесса на основании оптимистической модели дает поразительные результаты: люди действительно естественным образом начинают двигаться к лучшему.

Итак, выше обрисованы в самом общем виде два возможных пути восхождения Я. Во-первых — это путь божественного спасения, обретения добродетели посредством признания исходной недостаточности Я — путь покаяния и подавления страстей, освобождения — путь церковной жизни.

Во-вторых — путь оптимистического взгляда на человека, путь признания его исходной творческой природы, путь узрения и поддержки лучшего в человеке. На первом пути человек может встретить пастыря, на втором — психотерапевта.

Какой же из этих путей предпочесть?

Естественным было бы предпочесть путь церковный, имеющий многовековую историю, накопивший огромную мудрость и огромный духовный потенциал.

Однако для человека мирского, нецерковного, но ищущего и строящего доброту в жизни, этот путь может оказаться достаточно абстрактным и чуждым. И не его вина, что не нашел он открытых ему дверей храма и что, порой, не хочет он признать своей исходной недостаточности. Для человека, верующего в Иисуса Христа, путь этот лучший из всех возможных путей. И даже мрачные страницы в истории церкви не могут умалить значения этого пути.

Естественно, что и гуманистическую парадигму пути, бытия личности нет оснований принимать как единственную. Тем более, что гуманистический путь, как и церковный, противоречив, неоднозначен, не всегда благодатен для человека.

Таким образом, вопрос открыт, проблема дискутируется. Она рассматривается как священниками, так и психологами теоретиками и практиками. Цель психотерапии — исцеление души, цель же религии — «спасение души»,— пишет В. Франкл [6; 334].

Итак, мы видим, что проблема соотнесения теологической и гуманистической парадигм жизни личности весьма актуальна. Однако эта тонкая материя требует, конечно же, тонкого, деликатного, глубокого и вдумчивого отношения к ней. Насколько удался опыт такого соотнесения в данной статье — вопрос дискуссионный.

Сейчас ясно лишь одно: для каждой личности пути эти психологически разные, а проблема присутствия в них, в этих путях, сакрального и профанного играет здесь далеко не последнюю роль.

1. Арсеньев А. С. Научное образование и нравственное воспитание // Психологические проблемы нравственного воспитания детей / Ред.-сост. Ф.Т. Михайлов, И.В. Дубровина, С.Г. Якобсон. М., 1977.

2. Бердяев Н. А. Эрос и личность. М., 1989; Судьба России. М., 1990.

3. Братусь Б. С. Опыт обоснования гуманитарной психологии. // Вопр. психол. 1990. № 6. С.9 – 17.

4. От Иоанна святое Благовествование // Новый Завет и псалтирь. Нью-Йорк, 1948.

5. Роджерс К. К науке о личности // История зарубежной психологии. 30 – 60-е годы: Тексты / Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н. Ждан. М., 1986.

6. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

7. Enright J. Enlightening gestalt waking up from the nightmare. Pro Telos, 1980.

8. Maslow A. Toward psychology of being. N. Y., 1968.

9. Perly F. Gestalt therapy. Lafayette, Calif.: Real People Press, 1969.

10. Rogers С. On becoming a person. Boston, 1961.

Поступила в редакцию 23.I 1991 г.