Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

122

 

ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ В.Ф. ОДОЕВСКОГО

(к 120-летию со дня смерти)

 

В.В. БОЛЬШАКОВА

 

Даровитый русский ученый и выдающийся общественный деятель В.Ф. Одоевский (1804—1869) известен как основатель нескольких лечебных и воспитательных заведений, учредитель огромного количества народных школ министерства государственных имуществ, автор талантливых художественных произведений для детей и трудов по истории музыки. Его научно-технические труды раскрывали перспективы научно-технического прогресса. Серьезно занимался В.Ф. Одоевский и научно-педагогической деятельностью. По мало кому известны его высказывания по вопросам психологии, а между тем психологическое наследие В.Ф. Одоевского весьма значительно.

Долгое время философские и научно-теоретические взгляды В.Ф. Одоевского не получали должного анализа и более или менее ясной оценки, столь же мало выясненным оставалось и его политическое лицо. Для этого были некоторые причины. В.Ф. Одоевский серьезно изучал идеалистическую философию, проявлял интерес к мистике, алхимии, и магии, что нашло отражение в его научно-художественных и философских повестях «Русские ночи», оставшихся непонятыми большинством его современников. Это давало основание некоторым исследователям его творчества утверждать, что он мистик и идеалист. С другой стороны, несомненны его глубокий интерес к естествознанию, горячее желание нести знания в широкие народные массы. Всю свою сознательную жизнь всеми доступными ему средствами, устно и в печати, боролся В.Ф. Одоевский с крепостничеством.

Сложная историческая эпоха, в которую жил В.Ф. Одоевский, «экзотически уникальный», по словам В.И. Сахарова [11; 25], духовный мир его, отличавшийся поразительно глубокими и обширными знаниями, требуют внимательного анализа его творческого наследия, с тем чтобы не ошибиться в оценке его психологических взглядов, которые формировались на определенной философской и идеологической платформе.

В основу философских взглядов В.Ф. Одоевского легли труды Ф. Шеллинга раннего периода, высоко оцененные Ф. Энгельсом [1; 110], [3; 11] как проложившие путь для последующего развития европейской материалистической мысли, поскольку оказали влияние на развитие естествознания. Именно это также оценил в трудах раннего Ф. Шеллинга  Н.Г. Чернышевский [14; 174]. Увлекшись Ф. Шеллингом, В.Ф. Одоевский обратился к изучению анатомии, физиологии, физики, химии, техники, восприняв от Ф. Шеллинга не его идеализм, а идею единства природы. Изучение реальной действительности вывело его к материалистическим взглядам на окружающий мир, к диалектическому пониманию единства всего существующего. Как пишет В.Я. Струминский, «не метафизика и идеализм увлекали В.Ф. Одоевского и его современников, а те новые приемы мышления, которыми так богата

 

123

 

была германская идеалистическая философия» [13; 14].

Общественно-политические взгляды В.Ф. Одоевского формировались в условиях просветительской деятельности декабристов в непосредственном общении с А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым, М.И. Глинкой, А.И. Одоевским, В.К. Кюхельбекером, позднее с В.Г. Белинским, В.И. Далем и развивались в духе буржуазного демократизма и гуманизма. В полном соответствии с уставом «Союза благоденствия» В.Ф. Одоевский отдавал все свои силы деятельности по организации школ, приютов, мастерских для бедных, веря в преобразующую силу просвещения, мечтая об установлении справедливых отношений в обществе. Дружба с В.Г. Белинским не могла не сказаться на общественно-политических взглядах В.Ф. Одоевского. К концу 40-х гг. XIX в. они все более левеют, и, рецензируя его книгу «Рассказы о Боге, природе и человеке», митрополит Филарет обвинил автора в распространении среди детей революционно-демократических идей [12].

Психологические воззрения В.Ф. Одоевского развивались в русле общего прогресса мировой психологической мысли первой половины XIX в. и вместе с тем опирались на достижения отечественной материалистической мысли, нашедшей воплощение в трудах В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, научное наследие которых богато ценными психологическими идеями.

В.Ф. Одоевский, как и его идеал М.В. Ломоносов, был энциклопедистом, поражавшим   собеседников обширностью знаний, оригинальностью и силой ума. Он выдвигал такие смелые гипотезы, так далеко предвидел будущее, что оказался непонятым своими современниками, и даже В.Г. Белинский счел его «Русские ночи» странным произведением. И только В.К. Кюхельбекер сказал: «Книга Одоевского «Русские ночи» — одна из умнейших книг на русском языке... Сколько поднимает он вопросов! Конечно, ни один почти не разрешен, но спасибо и за то, что они подняты — и в русской книге!» [8; 297].

Интерес В.Ф. Одоевского к мистике, магии и алхимии был чисто научным интересом к психологии научного творчества ученых средневековья, к тайнам человеческой психики. Он не считал напрасными наивные и безуспешные труды алхимиков, а рассматривал движение их мысли как необходимое звено в ходе научного прогресса:

«Все важнейшие химические соединения, без которых наша наука не могла бы сдвинуться с места, достались нам от алхимиков: алкоголь, металлы, важнейшие кислоты, щелочи, соли; их существование необходимо предполагает знания, по крайней мере, столь же обширные, как в наше время» [6; 214].

По всей вероятности, интерес к проблемам психологии у В.Ф. Одоевского возник под влиянием работ Ф. Шеллинга, в научном наследии которого он более всего ценил пристальное внимание автора к психике человека: «В начале XIX века Шеллинг был тем же, чем Христофор Коломб в XV: он открыл человеку неизвестную часть его мира, о которой существовали только какие-то баснословные предания,— его душу» [6; 41]. В.Ф. Одоевского привела в восхищение мысль Ф. Шеллинга об акте самопознания, лежащем у истоков всякой философии: «Он признал основу всей философии — во внутреннем чувстве, он назвал первым знанием — знание того акта нашей души, когда она обращается на самую себя и есть вместе и предмет и зритель; словом, он укрепил первый, самый трудный шаг науки на самом неопровержимом, на самом явном явлении и тем, как бы по предчувствию, положил вечную преграду для всех искусственных систем, которые подобно гегелизму, начинают науку не с действительного факта, но, например, с чистой идеи, с отвлечения отвлечения» [6; 187—188].

Самонаблюдение В.Ф. Одоевский считал процессом естественным и самопроизвольным для каждого психически нормального и развитого человека, не сомневаясь в реальности информации, получаемой в результате самонаблюдения

 

124

 

однако отмечал, что интроспекция как метод исследования психических явлений и процессов несовершенен и нельзя переоценивать ее значение, как нельзя переоценивать экспериментальные методы исследования. По убеждению В.Ф. Одоевского, решающую роль в научном познании играет теоретическое мышление: наука на эмпирическом уровне лишь находит факты, устанавливает отношения между ними, но не раскрывает глубинных, существенных связей и зависимостей, а теоретическая мысль обрабатывает эмпирические данные, интерпретируя их, вскрывая закономерности. С точки зрения В.Ф. Одоевского, «на Бэконе лежит тяжкая ответственность за то, что он приучил исследователей останавливаться на случайных, второстепенных причинах, оставляя в стороне внутреннюю сущность явлений» [6; 218]. Впрочем, В.Ф. Одоевский признавал, что Ф. Бэкон, «вероятно, не ожидал, до какой нелепости дойдут его последователи, ...нападал на экспериментальную методу толпы своего времени, «слепую и бессмысленную», как он называл ее; он требовал, чтобы опыты были проводимы в некотором порядке и с некоторою методою» [6; 218].

В.Ф. Одоевский выдвинул проблему проверки надежности полученных результатов исследования, опередив на многие десятилетия своих современников. До сих пор этот вопрос сравнительно слабо разработан в современной методологии науки. Требуя корректности в эмпирическом исследовании, В.Ф. Одоевский писал: «Я никогда не отвергал необходимости опыта вообще и важности чувственных опытов. Хорошо, если человек может увериться в истине всеми теми органами, которые ему для сего даны провидением,—даже рукою. Весь вопрос в том, все ли эти органы мы употребляем. Давно уже говорят, что одно телесное чувство служит поверкою для другого: зрение поверяется осязанием, слух поверяется зрением; говорят также в школах, что впечатления внешних чувств поверяются душою,— но это выражение остается обыкновенно необъяснимым и для слушателей, и для профессора. Как происходит эта вторая поверка? — действительно ли происходит эта поверка? — принимаем ли при ней все те предосторожности, которые считаем необходимыми для правильного действия внешних чувств? Чтоб рассмотреть предмет, мы стараемся прежде всего удалить все те предметы, которые могут находиться между им и глазом; чтоб расслышать звук, мы стараемся не слыхать всех посторонних звуков; мы бережно закупориваем аромат, чтоб он не смешался с другими запахами. И несмотря на многочисленные наши опыты сего рода, мы никогда не сможем поручиться, что не ощутили один предмет вместо другого. Нечто подобное должно происходить и в психическом ощущении; чистое психическое воззрение так же трудно, как чистый чувственный опыт. В том и другом случае мы слишком развлечены многоразличными ощущениями, и нам почти невозможно уединить наше внимание; мы должны принимать большие предосторожности для того, чтобы думать своею мыслию, чтобы удалить все посторонние, чужие, приобретенные, наследственные мысли, которые являются между нами и предметом... здесь снаряд в самом испытателе, его степень знания зависит от его привычки обращаться с своим снарядом» [6; 236—237].

Естественнонаучный подход к проблемам психологии В.Ф. Одоевский характеризует устами своего героя — Фауста: «Я, если хочешь, естествоиспытатель, даже эмпирик, только с тою разницей, что не ограничиваюсь наблюдением одних материальных фактов, но нахожу необходимым разлагать и духовные» [6; 144]. Он размышляет о поисках человеком квадратуры круга, но не в геометрическом, а в психологическом смысле. В примечании он напоминает, что в мистических теориях круг есть символ вещественного мира, а квадрат, треугольник — духовного. Лишь гармоническое развитие физических и духовных сил человека в их единстве обеспечит полноценное становление личности. Одоевского волновала проблема бездуховности человека, жизнь предложила ему

 

125

 

массу примеров того, как деградирует человек, увлекшийся лишь заботами о своем материальном благополучии и тем самым повергший в нищету свой внутренний мир. Он рассматривал личность в системе ее общественных отношений и никогда не противопоставлял ее обществу.

В работах В.Ф. Одоевского мы находим первые проблески социально-психологических проблем: подходы к понятиям «человек», «семья», «общество», соотношение общечеловеческого и сугубо индивидуального в личности. Рассматривая человека как высший продукт развития природы, он слагает гимн его творческой преобразующей деятельности: «Какие произведения природы могут достигнуть до произведений светлого, пламенного горнила души человеческой? — Дух человека, исходя из одного начала с природой, производит явления, подобные явлениям в природе, но самопроизвольно, безусловно» [6; 141]. В.Ф. Одоевский полностью согласен с И. Бентамом в понимании взаимоотношений личности и общества, он требует от человека быть полезным, во-первых, человечеству, во-вторых, родине, в-третьих, кругу друзей или семейству, и лишь в-четвертых, самому себе. «Начинать эту прогрессию наизворот есть источник всех зол, которые окружают человека с колыбели. Что только полезно самим нам, то, отражаясь о семейство, о родину, о человечество, непременно возвратится к самому человеку в виде бедствия» [6; 299].

Как отмечает М.Г. Ярошевский, «от Лейбница до Канта и Гегеля немецкую философию отличало стремление утвердить изначальную активность субъекта, акцентировать динамизм, противоречивость, интегральный характер его внутренней жизни» [15; 175]. Эта тенденция трактовать человеческую душу как активное динамичное начало оказала влияние на формирование у В.Ф. Одоевского подхода к личности как субъекту развития, активная деятельность которого необходима для самовыявления и полного раскрытия всех его психических и нравственных возможностей: «С «самозабвением и самопрезрением» далеко не уйдешь; нужна во всех случаях жизни известная доля самоуверенности: в битве ли с жизнью, в битве ли с собственной мыслию. Надобно уметь прямо смотреть в глаза и другу и недругу, и успеху и неудаче, и делу и безделью... Влияние, производимое на нас нашей деятельностью, вполне подчинено той идее, которую мы к ней присоединяем» [6; 321]. Однако, как диалектик, В.Ф. Одоевский понимал, что человеческая активность лишь в борьбе противоречий обеспечивает поступательное развитие личности, поэтому необходимым личностным качеством, наряду с чувством самоуверенности, должно быть чувство «смирения», чувство недовольства собой, необходимое для развития личности: «Если человек совершенно доволен собою, он не пойдет далее; надобно, чтобы на верхней ступени науки и искусства человек был еще недоволен собою — смирялся, тогда только ему возможны новые успехи» [6; 284]. В.Ф. Одоевский показывает, как в борьбе с природой, с ее слепыми силами человек обрел могущество и на новой ступени своего развития вновь вступил в драматическую борьбу, но на этот раз уже с самим собой: «Явился новый противник, более страшный, более взыскательный, более докучливый, более недовольный — он сам: с появлением этого сподвижника проснулась и усмиренная на время сила природы. Грозные, неотступные враги с ожесточением устремились на человека и... поражали его громадой страшных вопросов о жизни и смерти, о воле и необходимости, о движении и покое» [6; 168].

Глубину и точность психологического анализа внутренней жизни человека, изображенной В.Ф. Одоевским в «Русских ночах», высоко оценивал Н.В. Гоголь [7; 248]. Действительно, раскрывая духовный мир выдающихся музыкантов и художников, Одоевский постоянно обращается к тайнам человеческой мысли и чувства и блестяще характеризует психологию творческого воображения.

 

126

 

Одной из кардинальных психологических проблем, к которой В.Ф. Одоевский обращался на протяжении своего литературного творчества в 30—40-е гг. XIX в., был вопрос о соотношении мышления и речи. Он четко различал смысл и значение слова, считая проблему их взаимосвязи той никем еще не тронутой областью, «в которой, может быть, разгадка всей жизни человека» [6; 303]. Первую функцию речи он осмысливал как форму выражения мысли, не всегда адекватную, но подчеркивал, что к адекватности мысли выражению стремится каждый говорящий: «Выражение относится к мысли и чувству, как дробь к единице; выражение никогда не может вполне достигнуть целости чувства или мысли. Мы по выражению не узнаем мысль, но только угадываем ее, дополняя соответственным чувством то, чего недостает выражению; на этом основании так называемая симпатия между автором и читателем» [6; 287]. В.Ф. Одоевский показывает, как трудно выразить новую мысль. Чем она глубже, тем сложнее дать ей словесную оболочку, определение. Вот почему люди прибегают к метафоре.

Одоевский видел, что мысль, как и все в мире, развивается по законам диалектики: «Ни одна человеческая мысль, достигшая до крайней степени своего развития, не может не сделаться нелепостью» [6; 283]. То же явление находит он, прослеживая рождение и развитие той или иной философской системы: «Может быть, самый скептицизм не есть ли приуготовление, зародыш новых начал... любопытно было бы тогда исследовать, какой новый скептицизм восстановит человечество против сих новых начал, ибо характер всякого начала в минуту своего развития, в минуту своего перевода на язык обыкновенный возбуждает противодействие» [6; 281].

Другую функцию речевой деятельности, неразрывно связанную с первой, В.Ф. Одоевский находил в ее коммуникативном значении: «Что такое значит говорить? Я, по крайней мере, убежден, что говорить есть не что иное, как возбуждать в слушателе его собственное внутреннее слово: если его слово не в гармонии с вашим — он не поймет вас» [6; 40]. Таким образом, по В.Ф. Одоевскому, в процессе общения речь собеседника активизирует мышление того, к кому она обращена.

Наконец, третья функция речи, по В.Ф. Одоевскому,— быть орудием интеллектуальной деятельности. Еще А.Н. Радищев писал: «Речь, расширяя мысленные в человеке силы, ощущает оных над собою действие и становится почти изъявлением всесилия» [10; 307]. Развивая это положение, В.Ф. Одоевский рассматривает человеческую мысль как материализованную силу, как действие: «Мысль есть сила — действует ли она на другую мысль, приводит ли в движение материальные силы» [6; 322]. И далее: «Мыслить не значит жить, ибо мысль есть следствие жизни. Действовать не значит жить, ибо действие есть следствие мысли» [6; 300]. В мысли Одоевский видел единство конкретного и абстрактного, материального и идеального: «Мысль моя бесконечна, неудержима, в одно мгновение пробегает далекие пространства и века — эта самая мысль сжимается в слово, наконец, в писаную речь, которая есть вещество, занимающее пространство, и может быть истреблена» [6; 280]. Интересно суждение В.Ф. Одоевского о самостоятельном существовании оформленной в слово мысли, которая начинает жить и развиваться в обществе независимо от своего автора. Он писал: «Никакая мысль не родится без участия в этом зарождении другой предшествующей мысли, своей или чужой, иначе сочинитель должен бы отказаться от способности принимать впечатление прочитанного или виденного, то есть отказаться от права чувствовать и, следственно, жить» [6; 310]. В.Ф. Одоевский находил, что процесс мышления не ограничивается рамками сферы сознания; развиваясь, он в значительной части совершается в подсознательной сфере, там оформляется мысль и нередко неожиданно всплывает в сознании в совсем законченном виде: «Одна мысль, одно слово, как искра, может зародить в голове

 

127

 

целый поэтический план, часто совершенно отдаленный от своего первого зародыша. Редко это происходит мгновенно; закинутая, в душе мысль лежит долго, зреет незаметно для вас самих и вдруг, совсем неожиданно является почти во всей полноте пред вами» [6; 287].

Ставя мышление в центр сознательной деятельности человека, В.Ф. Одоевский подчеркивал, что человеческая мысль — продукт общественного развития: «Наши ли — наши мысли даже в минуту их зарождения? Не суть ли они в нас живая химическая переработка начал внешних и разносложных: духа эпохи вообще и среды, в которой мы живем, впечатлений детства, беседы с современниками, исторических событий,— словом, всего, что нас окружает?.. Трудно отделиться от семьи, от народа — еще труднее; от человечества — вовсе невозможно; каждый человек волею или неволею — его представитель, особливо человек пишущий... С этой точки зрения человеческое слово... есть исторический факт, более или менее важный, но уже не принадлежащий так называемому сочинителю» [6; 306].

Соотнося чувственное и абстрактное познание, В.Ф. Одоевский исходил из первичности чувственного знания, подчеркивал, что отвлеченные понятия только тогда воспринимаются как истинные, существующие, когда они связаны с реальной действительностью. «Мы всегда облекаем... самые отвлеченные понятия в чувственную оболочку для того, чтобы их сделать осязаемыми,— мы духовному придаем вещественный образ» [6; 273]. Развивая мысль М.В. Ломоносова [9; 163] о неразрывной связи чувственного познания с отвлеченным мышлением, В.Ф. Одоевский подчеркивал, что только развитое абстрактное мышление открывает путь к познанию общих законов развития: «Утверждающие, что должно заниматься одними опытными, непосредственно полезными знаниями и в доказательство приводящие в пример различные открытия, имевшие огромное влияние на судьбу человечества, забывают, что собственно ни одно открытие не сделано опытными знаниями и не могло быть сделано ими. Лишь умозрительно осматривая царство науки и искусства, можно видеть, где и чего недостает ему, и обратить на то внимание, ибо в этом и состоит открытие. Эмпирик, переходя от песчинки к песчинке без всякой общей мысли, может сделать открытие лишь в сфере песчинок, и наоборот, чем больше сфера, тем обширнее открытие» [6; 278].

В.Ф. Одоевский придавал большое значение гипотезе как форме научного познания, называя ее «инстинктуальной силой», лежащей в основе всех умозрительных систем, давших открытие. Он находил ценность даже в ложной гипотезе: «Человек скорее найдет истину, руководствуясь какою-либо мыслию, нежели блуждающий наудачу, самая ложная карта — уже пособие для мореходца; она может навести его и на мели — это правда, но все вероятнее, что ему легче ее поправить и найти истинный путь, нежели тому, кому нечего исправлять, для кого невозможно проверить предполагаемое, повторить найденное; и действительно, все открытия одолжены своим началом людям, привыкшим к умозрению» [6; 278—279].

Рассматривая процесс познания, В.Ф. Одоевский придавал большое значение верованию человека в существование тех явлений, которые еще не познаны, но прототипы этих явлений, пусть приблизительные, уже формируются в сознании человека и направляют его познавательную деятельность: «Мы не можем ни знать, ни хотеть, ни мочь, то есть иметь силу, если мы не верим нашему знанию, нашему хотению, нашей силе... всякая система требует доверенности; в системе синтетической вы должны доверять точности общих формул, их безусловности; в системе аналитической вы должны верить, что все частные явления исчислены, что сочинитель верно доходит до общих формул, что еще труднее. В системе синтетико-аналитической соединяются то и другое... в то мгновение, когда человек достигает высшей степени своего развития, то есть начинает сам из глубины

 

128

 

души своей развивать свой образ воззрения на предметы, необходимо знание, то есть такое воззрение на предметы, где человек смотрит своими глазами, действует собственной деятельностью, погруженный в самого себя, такое знание есть соединение науки с искусством, укрепленных с верованием... мы не можем изучить предмета, если бы не верили в его существование:, мы не могли бы изучить его, если бы не могли его себе выразить хотя приблизительно — и, что важнее всего, если бы прототип сего предмета не находился в душе нашей» [6; 284—286].

Анализируя центральные, сквозные проблемы человеческого знания, остающиеся актуальными из поколения в поколение, В.Ф. Одоевский предполагает возможность предсказывать, какие и в каком порядке и у кого такие-то мысли разовьют определенный ряд суждений. С его точки зрения, это должно быть истинной целью журналов. Это утверждение опиралось на убежденность В.Ф. Одоевского в возможности привести в единую систему все человеческие знания об окружающей природе и человеке, Он понимал, что окружающую природу изучить легче, поскольку ее изучением занимались все предшествующие поколения, знания же о человеке еще за семью печатями: «Я вам рекомендую, господа, ...читать две книги: одна из них называется природой — она напечатана довольно четким шрифтом и на языке, довольно понятном; другая — человек — рукописная тетрадь, написана на языке мало известном и тем более трудном, что еще не составлено для него ни словаря, ни грамматики. Эти книги в связи между собою, и одна объясняет другую: однако же когда вы в состоянии читать вторую книгу, тогда обойдетесь и без первой, но первая поможет вам прочесть вторую» [6; 239].

Мысль о единстве развития окружающей природы и человека пронизывала все творчество В.Ф. Одоевского и возводила его психологические высказывания в ранг подлинной научности.

Внимание В.Ф. Одоевского привлекала также природа так называемого

внутреннего чувства, которым человек руководствуется весьма часто в своей жизнедеятельности и отношениях с другими людьми. Разграничивая его с рассудочными явлениями, а также феноменами совести, страсти, В.Ф. Одоевский называет его «нравственным инстинктом» и кладет в основание всех знаний и чувствований. Этот «естественный камертон», по замечанию Одоевского, в процессе социальной жизни человека не получает развития, остается в забвении, между тем он исключительно важен для успешного развития личности, поскольку стимулирует формирование самых человечных, гуманных черт. Это подсознательное чувство сопереживания, сочувствия, солидарности превращает человека из «воспринимателя» в «действователя», в активного субъекта, потому В.Ф. Одоевский и считал необходимым развивать и совершенствовать это чувство.

Исходя из человеческого свойства осознавать себя не только в пространстве, но и во времени, В.Ф. Одоевский характеризует ощущение времени человеком с точки зрения проявления его активности: «Знание и сообразование с одним прошедшим ввергает в летаргию, знание и сообразование с одним будущим ведет к беспредметной деятельности... Представитель прошедшего есть наука, представитель будущего — поэзия, представитель настоящего — безотчетное верование. Без сего ощущения человек не решился бы сделать ни шага, ни вымолвить слова; оно действует независимо от его воли, иногда в одежде науки или поэзии, но оно одно дает значение и характер науке и поэзии данной эпохи. Посему одна из главных причин каждого действия человека есть такое ощущение, которое ему вовсе не понятно. Это ощущение соединяет для него прошедшее и будущее в один момент, который, однако же, не есть ни прошедшее, ни будущее. Из сего открывается необходимость для человека сознавать себя в настоящую минуту, знать свой возраст и положение» [6; 270—271].

В.Ф. Одоевский рассматривал сознательное и подсознательное в их диалектической

 

129

 

взаимосвязи и был убежден в необходимости изучать сферу подсознательного для того, чтобы контролировать ее сознанием, а деятельность сознания поверять инстинктом: «Мы должны объяснить себе все явления инстинктуальные, все, что мы знаем посредством инстинкта, обратить в знание ума и все знания ума поверить инстинктом. Первая вера человека (не в религиозном смысле) была безотчетное верование в свой инстинкт» [6; 275].

В.Ф. Одоевский проявлял интерес к психическим процессам не только в норме, но и в патологии. Его внимание не прошло мимо такого психического состояния человека, как сон. По его убеждению, сон и сновидения заслуживают внимания исследователя не меньше, чем мир нашего бодрствования, поскольку это формы нашего бытия.

Таковы узловые пункты общепсихологических воззрений В.Ф. Одоевского.

Последующее развитие психологической науки подтвердило научную ценность высказываний В.Ф. Одоевского по вопросам психологии. Не будет преувеличением сказать о большом вкладе В.Ф. Одоевского в развитие отечественной психологической мысли.

 

1. Энгельс Ф. Шеллинг о Гегеле // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 11. М., 1929.

2. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1961. Т. 21.

3. Энгельс Ф. Предисловие ко 2-му изданию «Анти-Дюринга» // Маркс К. и Энгельс Ф Соч 2-е изд. Т. 20.

4. Ленин В. И. Конспект «Науки логики». Учение о понятии // Полн. собр. соч. Т. 29.

5. Ленин В. И. Конспект книги Гегеля «Лекции по истории философии» // Полн. собр. соч. Т. 29.

6. Одоевский В.Ф. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1981.

7. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. X. Л., 1940.

8. Кюхельбекер В. К. Дневник. Л., 1929.

9. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М., Т. 4.

10. Радищев А. Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952.

11. Сахаров В. И. Вступительная статья  // Одоевский В. Ф. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1981.

12. Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и учебно-государственным делам, издаваемое под редакцией преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Каширского. СПб., в синодальной типогр., 1885. Т. III.

13. Струминский В. Я Вступительная статья //  Одоевский В.Ф. Избр. пед. соч. М., 1955.

14. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т. XVI.

15. Ярошевский М. Г. История психологии. М., 1976.

 

Поступила в редакцию 2.XII 1988 г.