Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

180

 

ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ

 

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ЖУРНАЛА «ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ»

 

В № 2 журнала «Вопросы психологии» за 1989 г. напечатана статья Б. И. Кочубея, в которой утверждается, что И. П. Павлов, «завоевывая статус теоретика, создал знаменитую концепцию, на многие годы затормозившую развитие отечественных наук о поведении».

Я с этим не согласна и, вероятно, не одна я. Но сейчас речь о другом. Я хорошо знаю, что никто не обладает истиной в последней инстанции и поэтому могу допустить, что павловская концепция, его методология и мои представления о значении того и другого в развитии наук о мозге, психике и поведении, возможно, ошибочны, хотя полагаю, что вероятность этого очень мала. Недопустима, однако, публикация в научном профессиональном журнале столь ответственного заявления без какой-либо аргументации. Я думаю, нет нужды объяснять причины этого. Не быть голословным при публичном вынесении ответственных оценочных суждений в адрес отдельных ученых, концепций и школ предписывается элементарными правилами научной и просто человеческой этики, ибо иначе кто и как может быть застрахован от необоснованных беспочвенных выпадов и обвинений? Поэтому теперь, когда «приговор» павловской концепции обнародован, я считаю обязательным для автора и журнала представить в одном из ближайших номеров его развернутую аргументацию, чтобы научная общественность могла с открытыми глазами и со знанием дела судить о его обоснованности и справедливости.

Я полагаю, что нужно внести полную ясность, по крайней мере, в следующие вопросы. Что именно понимает автор под знаменитой павловской концепцией и под павловской методологией, которая в статье отнесена к категории «вымученных и надуманных»? Какова была или каковы были на рубеже веков альтернативные положительные возможности развития наук о поведении, которые были заблокированы павловской концепцией, и каковы, с точки зрения автора, современные положительные варианты теории и методологии в изучении поведения, альтернативные павловским? Каковы критерии, позволяющие судить о негативном тормозящем влиянии какой-либо концепции на развитие науки (например, натурфилософская система Аристотеля, естественно, ни в какой мере не являлась истиной в последней инстанции, и ее сильно ниспровергали в эпоху Возрождения, но означает ли это с современной исторической точки зрения, что система Аристотеля затормозила развитие науки?)? Относится ли отрицательная роль павловской концепции только к отечественной науке, как сказано у автора, или и к мировой тоже, где влияние теории и методологии павловских исследований условных рефлексов считается общепризнанным? Наконец, необходимо рассмотреть и опровергнуть хотя бы некоторые доводы тех, кто до сих пор придерживался и придерживается иной точки зрения: ведь эта точка зрения не какое-нибудь редкостное исключение а правило.

Высказанное в статье Б. И. Кочубея мнение о павловской концепции обсуждать невозможно в силу полного отсутствия обосновывающих его аргументов. Конечно, выстроить и представить на суд физиологов, психологов, философов и историков науки систему доводов, обосновывающих отрицательное влияние павловской концепции на развитие отечественных наук о поведении, нелегко, труднее, чем огорошить читателя сногсшибательным сенсационным заявлением. Возможно, автор не захочет принять вызова, сославшись, например, на то, что он не претендовал на всестороннюю аргументацию данного положения, что его статья

 

181

 

посвящена другому вопросу и он просто попутно высказал в ней свое личное мнение о павловской теории и методологии. Но поскольку мнение посвящено слишком серьезному вопросу, касающемуся всемирно признанной теории и путей развития отечественных наук о поведении, и имеет серьезный этический аспект, думаю, что принять вызов — это долг чести Б. И. Кочубея.

 

Н. И. Чуприкова

доктор психологических наук,

профессор

Москва

 

ЗАЧЕМ НАМ ОБЩЕСТВО ПСИХОЛОГОВ?

 

VII съезд Общества психологов СССР прошел вовремя. Только что закончилась громкая и не сделавшая чести нашему профессиональному сообществу кампания выборов в АПН. Сразу после него пошли выборы в депутаты, в которых Общество психологов тоже приняло свое посильное участие...

Съезд продемонстрировал все, на что способно сегодня руководство нашей психологической наукой, и в первую очередь — полное неумение работать с людьми и воинствующий антидемократизм: ущемление прав делегатов съезда, манипуляции голосованием, выборы списком, недостойные попытки вывести наблюдателей из зала. К сожалению, съезд продемонстрировал и нашу с вами неспособность противостоять манипуляциям. Что ж, и зал, и президиум могли многому научиться. Возможно, назначенная на 1989 г. конференция Общества психологов будет организована иначе и сумеет принять решения, необходимость которых была совершенно очевидна на съезде.

Во-первых, мне кажется необходимым включить в новый Устав положения, поощряющие образование новых профессиональных сообществ психологов, таких, как рождающиеся на наших глазах Ассоциация психологов-практиков. Ассоциация исследователей индивидуальности, Ассоциация психологов-исследователей и, надо надеяться, многие другие. Такие проблемные, тематические и иные ассоциации следует приравнять в правах с региональными обществами, предусмотрев для этого в Уставе нечто вроде Союзного договора, заключение которого превратило бы нынешнее бюрократическое Общество, являющееся придатком своего президиума, в свободную Ассоциацию советских психологов (с индивидуальным и коллективным членством). Если же руководство Общества будет и дальше «бороться» с новыми профессиональными формированиями (Ю. М. Забродин назвал их «организационными уродами»), то Общество психологов придется переименовать, скажем, в Ассоциацию психологов-администраторов: никого другого в нем просто не останется. Думаю, руководству Общества пора изжить и свое настороженно-завистливое отношение к психологическим кооперативам, к расширяющимся зарубежным контактам психологов, вообще к реальной социальной практике.

Всем нам пора задаться простым вопросом: зачем нам Общество психологов и какая форма совместной профессиональной жизни нам нужна? Думаю, у будущего Общества или Ассоциации будут только две функции: стимуляция профессионального роста своих членов и защита их профессиональных прав. Вторая задача важна, но общество наше настолько не готово к ее решению, что с созданием соответствующих структур придется, видимо, подождать. А вот в решение первой задачи нужно уже сегодня вкладывать все имеющиеся у Общества подходы и средства. Формы здесь очевидны: это конкурсы, премии, стипендии и, конечно, зарубежные стажировки. Я предлагаю нынешнему руководству Общества психологов выступить на будущей конференции с развернутой программой этой работы, начиная от источников ее финансирования и кончая демократическими формами отбора стажеров, членов разнообразных жюри, тематики конкурсов и пр.

Придется, конечно, пересмотреть и организацию самих съездов психологов. Сложившаяся процедура больше похожа на парад на Красной площади, чем на встречу заинтересованных друг в друге коллег. Организация профессионального общения — нормальная задача для психолога, и думаю, что нашлось бы немало коллег, которые бы с ней справились. Я лично предложил бы отказаться от симпозиумов: для проведения проблемных дискуссий нелепо ждать пять лет. На пленарных заседаниях следует обсуждать исключительно организационные

 

182

 

вопросы: отчет правления, предвыборная кампания с обсуждением платформ и программ, выборы. Вечерние лекции или иные мероприятия (демонстрации методов и т. п.) читают и осуществляют победители проведенного в предсъездовский период конкурса по нескольким наиболее актуальным проблемам. Многотомные «братские могилы» (сборники тезисов к съезду), издаваемые за счет членских взносов, следует, конечно, оставить в мрачном прошлом.

И еще мне кажется, что без действительно радикальных кадровых перемен, подобных той, что свершилась в руководстве Советской социологической ассоциации, перестройка работы Общества психологов невозможна. Невозможно и участие этого Общества в перестройке.

 

А. М. Эткинд

кандидат психологических наук

Ленинград

 

ДИАЛОГ ИСКЛЮЧАЕТСЯ?

 

Что такое нормальная работа Всесоюзного съезда научного общества?

Несколько лет назад этот вопрос показался бы верхом наивности. О чем тут, собственно, спорить? Если съезд подготовлен — значит, заранее разработаны и повестка, и программа, и порядок выступлений по всем вопросам, и порядок голосования — разумеется, единогласного. Если все идет по накатанный и проложенным президиумом рельсам — значит, работа идет нормально. Если кто-то пытается выступить вне сценария — это помеха нормальной работе, которую зал по предложению ведущего заседание с готовностью единодушно осуждает.

Сегодня с таким пониманием нормальной работы согласятся, по крайней мере, отнюдь не все. Процессы демократизации в нашем обществе, при всей их неравномерности и неоднонаправленности, породили и иное, новое представление о работе общественного форума. Сегодня нормой мы считаем конструктивное обсуждение вопросов при участии в их решении всех как равноправных участников диалога, а не как массовки, автоматически одобряющей заранее готовые решения. В этом случае основное препятствие нормальной работе — это зажим свободного обсуждения.

Эти два противоположных взгляда на нормальную работу столкнулись на VII съезде Общества психологов СССР, который проходил с 30 января по 2 февраля с. г. в Москве. В съезде принимали участие, помимо 500 делегатов, выбранных региональными отделениями, и без малого 100 членов Центрального совета Общества предыдущего созыва, более тысячи заинтересованных гостей, приехавших со всех концов страны, часто за свой счет. Интерес к съезду был вполне понятен: это был первый съезд психологов после апреля 1985 г., первый съезд, проводившийся в условиях демократизации общественной жизни и расширения гласности, повышения авторитета науки и повышения ценности человеческой личности. Ученые были вправе ожидать, что съезд будет равняться на тот уровень обсуждения животрепещущих проблем нашего общества, который был задан прошлогодней партийной конференцией, тем более, что психологам есть что сказать по многим из тех вопросов, которые стоят сейчас перед всем обществом.

К сожалению, этого не произошло. Съезд психологов оказался к этому не готов — быть может, потому что оргкомитету этого не удалось, быть может, потому что не хотелось.

Театр начинается не с вешалки. Он начинается с афиши. Научный съезд, как и любая конференция, начинается с программы. Делегаты получили программу съезда и расписание работы секций лишь при регистрации, за день до открытия съезда. Тогда же эти документы были вывешены для ознакомления гостей. Такая практика обычна для рядовых конференций, но вряд ли приемлема для съезда, которому предстояло принять важные решения, касающиеся всех психологов страны, особенно если учесть, что съезд готовился несколько лет и срок его проведения несколько раз отодвигался.

Согласно повестке дня съезда, первый день отводился для пленарного доклада Президента Общества психологов СССР, председателя оргкомитета съезда Е. В. Шороховой «Психологическая наука в условиях перестройки» и его обсуждения, второй и третий дни — научной программе (секционным заседаниям, «круглым столам» и вечерним лекциям), четвертый день—отчету центральных органов Общества психологов, обсуждению и оценке их деятельности, принятию решений съезда и некоторых документов,

 

183

 

а также выборам руководящих органов Общества психологов.

Многих психологов обеспокоило обилие важных вопросов, поставленных в повестку последнего дня съезда. Решить их все за один день можно было только фактически отказавшись от их обсуждения и одобрив готовые проекты. Поэтому в первый день из зала прозвучало предложение сразу же обсудить порядок проведения выборов, чтобы успеть ознакомиться со списком кандидатов в Центральный совет Общества психологов СССР, выдвигаемых нынешним Центральным советом, обдумать другие, альтернативные варианты — в общем, решить хотя бы этот вопрос без спешки, не торопясь. Е. В. Шорохова отклонила это предложение, сославшись на уже утвержденную повестку дня. Когда же из зала прозвучало требование поставить на голосование вопрос об изменении повестки дня, обнаружилось досадное обстоятельство: делегатам (разумеется, по техническим причинам) не были выданы мандаты, поэтому никакое голосование провести невозможно: как же отличить делегатов с правом решающего голоса от остальных, у которых этого права нет? Таким образом, в первый день помешать нормальной работе съезда (с точки зрения оргкомитета) или, что то же самое, отчасти нарушить монополию оргкомитета на важную для всех информацию (с точки зрения зала) не удалось. Оргкомитет, правда, обещал вывесить списки кандидатов, и это было сделано, но не в первый и не во второй, а лишь в третий день, и ознакомиться с ними смогли лишь немногие из участников съезда, рассеянных по 13-и аудиториям двух университетских корпусов, где проходили секционные заседания (симпозиумы и круглые столы).

Общее впечатление большинства участников съезда от первых трех дней его работы можно выразить одним словом — разочарование. Конечно, разные симпозиумы вызвали разные отклики, и полного единодушия в оценках также не было, однако за то, что именно разочарование преобладало, мы можем поручиться.

Наверное, неслучайно к моменту начала последнего дня работы съезда в зале присутствовало, по данным мандатной комиссии, лишь чуть более половины делегатов. Поскольку, правда, подходили еще опоздавшие, председатель мандатной комиссии обещал сообщить еще раз число присутствующих делегатов к моменту начала голосования. Это обещание не было выполнено.

В отчете Центрального совета Общества психологов, с которым выступал вицепрезидент Общества Ю. М. Забродин, были и достижения, и неудачи, и ссылки на объективные условия, и самокритика, и директивы. Мы не намерены останавливаться подробно на его содержании. Отметим лишь, что несмотря на мало воодушевляющие итоги работы за отчетный период, прозвучавшие в отчетном докладе, старый Центральный совет продемонстрировал несгибаемую уверенность в том, что те же люди, которые уже много лет бессменно руководили Обществом психологов, смогут и впредь руководить им, причем с каждым годом все лучше и лучше.

После доклада ревизионной комиссии были прения. Они имели ярко выраженную критическую направленность, и не раз и не два было высказано предложение оценить деятельность Центрального совета как неудовлетворительную. Вы думаете, что после завершения прений обсуждался вопрос об оценке? Вовсе нет. Парадоксальным образом оценка деятельности старого Центрального совета была поставлена в повестку дня последним пунктом, после выборов нового. Закономерный вопрос из зала: как же голосовать «за» или «против» бывших членов Центрального совета, если не решен вопрос, хорошо или плохо они работали? — был решительно отметен председателем оргкомитета съезда со ссылкой на утвержденную повестку дня. «Нормальная» работа опять не была нарушена.

Решения, подготовленные оргкомитетом, отстаивались на съезде с энергией, достойной лучшего применения. Характерен следующий казус: во время доклада Ю. М. Забродина из передних рядов прозвучала какая-то реплика. «Товарищи! Диалог исключается!» — сурово отреагировала на это Е. В. Шорохова. Нескрываемое желание президиума исключить всякий диалог проявлялось, в частности, в том, что, как правило, высказав мнение оргкомитета по какому-либо вопросу, ведущие «забывали» спросить, есть ли иные мнения, и стремились сразу поставить свое мнение на голосование.

Конечно, все вопросы решались не иначе, как большинством голосов депутатов. Что стоило, однако, это голосование на деле, показывают два примера. Первый. Делегатам сообщают, что им предстоит решить, тайным или открытым голосованием будут проходить выборы в Центральный совет. Правда, продолжает председатель, мы не располагаем техническими возможностями, чтобы провести процедуру тайного голосования за оставшееся время; но решающее слово — за вами. И большинство проголосовало за открытое голосование. Нам

 

184

 

же такая постановка вопроса представляется издевательством над делегатами и над процедурой демократических выборов вообще. Людям предстояло сделать выбор между двумя альтернативами, одна из которых заведомо нереализуема. Тем самым преднамеренная или непреднамеренная нерадивость оргкомитета, не обеспечившего условий для тайного голосования, была облечена в форму демократического волеизъявления съезда.

Второе обстоятельство, во многом дискредитирующее решения съезда, заключается в достойной сожаления пассивности и незаинтересованности большей части делегатов. Редкие из них приняли участие в прениях — в подавляющем большинстве это были гости. Активность гостей настолько встревожила президиум, что во второй половине дня была предпринята попытка (правда, не удавшаяся) вообще удалить из зала всех гостей. Что же касается делегатов, то после обеда их ряды таяли с катастрофической быстротой. В голосовании по вопросу о процедуре выбора президента Общества психологов приняло участие менее половины делегатов, а в голосовании по последнему вопросу — об оценке деятельности Центрального совета — 136 человек, т. е. меньше 30 % делегатов съезда. Остальные к этому моменту уже разошлись. В этом голосовании ногами как нельзя лучше проявилось безразличие большинства делегатов к тому, кто будет ими руководить ближайшие 5 лет — ярчайший симптом тяжелого кризиса, переживаемого сейчас Обществом психологов. Об этом кризисе в полный голос говорили многие из выступавших в прениях. Об этом кризисе говорит и приверженность руководства Общества старым авторитарно-бюрократическим методам управления, которые хоть и не всегда, срабатывают. Так было на съезде, так бывает и в повседневной деятельности Общества психологов.

Съезд завершил свою работу. Что дальше? Можно с уверенностью сказать, что Общество психологов нуждается в коренном обновлении и перестройке всей своей деятельности, иначе оно лишится последних признаков жизни и от него отвернутся даже те психологи, которые сегодня еще питают какие-то надежды на его возрождение. Возникшие за последний год и находящиеся сейчас в периоде становления альтернативные профессиональные объединения психологов выглядят сегодня куда более привлекательно. Сможет ли новое руководство Общества доказать его жизнеспособность? Пока сказать трудно. Президентом Общества психологов избран Ю. М. Забродин, на протяжении многих лет бывший бессменным членом многих президиумов и оргкомитетов. Во вновь избранном составе Центрального совета немало и представителей более молодого поколения психологов, свободных от идеологии застойного времени. Смогут ли они возобновить диалог с рядовыми психологами, давно исчезнувший из практики работы Общества психологов? Очень хочется в это верить, но все авансы и кредиты Общество уже давно исчерпало. Теперь слово, точнее, дело — за ним.

 

Д. А. Леонтьев,

В. С. Собкин

кандидаты психологических наук Москва

 

СТАТЬЯ Т. ГРИНИНГА «ИСТОРИЯ И ЗАДАЧИ ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ» ГЛАЗАМИ ФИЛОСОФА

 

Статья Т. Грининга (Вопр. психол. 1988. № 4), несмотря на ее краткость, обладает значительной информативностью. Ее публикацию считаю очень важной прежде всего потому, что здесь советский читатель впервые получает, хотя и очень краткое, но все же целостное представление о гуманистической психологии — направлении психологии и психотерапии, альтернативном современной научной психологии с ее позитивистски-вещным подходом к человеку.

Почти все принципиально важные позиции автора статьи и разделяю и поддерживаю. Укажу лишь на некоторые из них.

Я полностью согласен с тем, что глобальные проблемы, грозящие гибелью человечеству, не могут быть разрешены на

 

185

 

базе дегуманизированного, потерявшего ценностные ориентиры массового сознания. В изменение этого технократически-вещного сознания может внести свой вклад гуманистическая психология.

Совершенно закономерно при этом в центр ее внимания попадает проблема целостности человека и психики, причем целое в данном случае должно полагаться как начало, ибо оно не может быть получено интеграцией частей. Поэтому так называемый комплексный подход, на который возлагает надежды традиционная научная психология, обречен на неудачу.

«Объективные» методы эксперимента и наблюдения, традиционно используемые современной научной психологией, совершенно справедливо, на мой взгляд, оцениваются как «весьма обманчивые источники нашего знания о человеке, не раскрывающие всю полноту и богатство внутренней жизни человека, его переживаний в реальных жизненных ситуациях. На фоне дегуманизированной психологии писатели, драматурги и поэты оказываются более вдумчивыми и глубокими «психологами», чьи идеи и представления превосходят научные построения Фрейда и Уотсона» (с. 161— 162). Сюда, мне кажется, можно было бы добавить идеи философии, религии, мистики и некоторые другие. (На эту тему в 1982 г. я подготовил доклад «Внепсихологические основания теоретической психологии», который, однако, дирекция НИИ ОПП АПН СССР, где я тогда работал, так и не решилась поставить на обсуждение.)

Совершенно согласен с общей антипозитивистской направленностью гуманистической психологии, о чем прекрасно пишет Т. Грининг (с. 163, 164), а также с мыслью о вреде бездумно внедряемой компьютеризации.

Правильно указывается на опасность использования в негуманных целях технологии гуманизма (с. 162). Вообще любая технология, алгоритмизация, да и наука в целом, по моему мнению, должны рассматриваться как инструменты, применимые лишь в отдельных случаях и в строго ограниченных пределах, если дело касается человека. «Теперь с теориями шутить нельзя. В наши дни как у ученых аукнется, так сейчас же на человеке и откликнется. Поэтому, как никогда раньше, важно сознавать, что наука не последнее слово, а инструмент; не поддаваться научности, готовой передоверить «точным правилам» все на свете (Палиевский П. В. Литература и теория. М., 1979. С. 110).

Ориентация на личность с ее уникальностью, сочувственное внимание к ее внутреннему душевному миру, утерянное современной научной психологией, должны быть возвращены психологическому знанию, но это невозможно сделать в рамках научной парадигмы. Совершить это может гуманистическая психология. Мне кажется, ею взят правильный тон, о чем можно судить по разбираемой статье. Но этого недостаточно: нужна смена теоретического основания и способа мышления, а вместе с этим и видения мира. Задача эта в статье поставлена, хотя и не сформулирована четко. И вот эта постановка вызывает у меня некоторые замечания и дополнения.

Одно из этих замечаний касается ориентации «на психологию, определяемую весьма широко, как подлинно гуманитарную междисциплинарную науку» (с. 163). Я думаю, что гуманистическая психология как область знания, ориентированная на целостного человека, не может быть междисциплинарной наукой по уже указанной выше причине: органическая целостность не складывается из частей, а развивает свои части из целостного простого основания, первоначально недифференцированного. Это прекрасно, что гуманистическая психология устанавливает связи с идеями Э. Гуссерля, У. Джемса, М. Бубера, с экзистенциализмом, с «усложненными и развитыми формами бихевиоризма» и т. д. (Кстати, бихевиоризм, по-моему, как его ни развивать и ни усложнять, без смены основания останется самим собой, т. е. антигуманистическим учением, или просто он не верен себе.) Но в то же время эти связи гуманистической психологии есть «связи по горизонтали», не захватывающие основания, а потому они могут лишь обогатить исходный материал (да и то незначительно по сравнению со знанием о человеке, накопленным за тысячелетия культуры) и, возможно, побудить к поиску и исследованию своего собственного теоретического основания. Только это основание может связать в целое этот материал и придать смысл отдельным частям. Но оно, в силу указанного выше позитивистски-вещного характера научного мышления, не может быть выражено и исследовано в рамках научной парадигмы.

Исходя из такого основания, можно предпринять анализ и селекцию громадной массы материала, накопленного в знании о человеке. Между тем в статье есть моменты, которые как бы подводят к пути возможного исследования этого основания. Я имею в виду, например, следующее место статьи: «Подражая парадигме естественно-научных исследований, позитивистская психология стремится рассматривать внутренний мир

 

186

 

человека как простой эпифеномен, детерминированный материальными процессами, протекающими в мозге. К сожалению, позитивистски ориентированные психологи продолжают оставаться в плену этого анахронизма, в то время как современные нейрофизиологи отказываются от него. Лауреат Нобелевской премии Р. Сперри рассматривает сознание как активную, а не реактивную силу, показывает существование нисходящего контроля, устанавливаемого психическими актами над нейронными процессами. В новой парадигме понятия достоинства, свободы выбора, ответственности и ценности становятся центральными. Весьма примечательно, что Р. Сперри опубликовал статью в «Журнале гуманистической психологии», в которой написал, в частности, следующее: «Типам контроля, осуществляющимся в мозге на физико-химическом и физиологическом уровне, предшествуют новые формы причинной детерминации, возникающей на уровне осознаваемых психических процессов, где детерминирующие свойства включают содержание субъективного опыта. Таким образом, каузальный контроль как бы поднимается с уровней физической и физиологической детерминации на уровни детерминации психической, когнитивной, сознательной или субъективной» (с. 164).

В приведенном отрывке заложены идеи, углубление и развитие которых может привести к выяснению оснований совершенно новой психологии (и философии), по отношению к которой ныне существующая научная психология будет частным маргинальным случаем, применимым в специфически ограниченных пределах, и тогда ее понятийная структура и смысл будут совершенно иными, поскольку будут определяться другим, более глубоким основанием.

Я имею в виду понимание сознания и психики как активной силы, детерминирующей материальные процессы, протекающие в мозге. Добавлю: детерминирующей всю эволюцию (включая морфологию человека), что радикально изменяет картину антропогенеза бытующую в современной науке. Такая детерминация означает зависимость частей от целого, структуры от функции и, как можно показать, настоящего от будущего (т. е. включает необходимо телеологические отношения). Логика, которой сознательно пользуется наука (логика материализма), имеет противоположную направленность. Таким образом, речь должна идти о трансцендировании за пределы этой логики, за пределы научного мировоззрения вообще. В современной научно-технологической культуре это очень сложно и связано не только с изменением общепринятого типа мышления, но и с изменением мировосприятия. Без помощи религии и серьезной глубокой философии (метафизики) здесь не обойтись.

Можно, например, в какой-то степени воспользоваться диалектической логикой Гегеля, рассматривая и модифицируя ее как логику органических саморазвивающихся систем. Можно привлечь обширный культурно-исторический материал, усмотреть в нем конвергенции к Началу, из которого он развивается, разворачивается. Таким Началом, мне кажется, можно считать отношение двух бесконечных, эквивалентных друг другу целостностей Человека и Мира, отношение, которое для индивида выступает в форме отношения «Я — Мир» как результата рефлексии, положившей начало антропогенезу. Анализ этого отношения приводит к пониманию Человека как противоречивого бесконечно-конечного существа, в котором бесконечность развернута и существует в двух диалектически связанных формах: актуальной и потенциальной. Эта противоречивость создает в Человеке некую «разность потенциалов» и энергию рефлексии — трансцендирования, которая обеспечивает активность психики и формирует ее внутреннюю напряженно-подвижную структуру, проявляющую себя бесконечно многообразно, в том числе, например, в существовании усмотренных еще И. Кантом «Я интеллигибельного» и «Я эмпирического» и в исключительно сложных и интересных взаимодействиях между ними в процессе фило- и онтогенеза Я-сознания индивида как сознания личности.

Я не могу в коротком отзыве углубляться в эту область, отмечу лишь, что с указанной позиции понятия достоинства, свободы (не «свободы выбора», а именно свободы), ответственности, ценности не могут быть центральными, поскольку они являются лишь атрибутами личностного Я, а отношения, о которых говорит Р. Сперри, не могут быть сведены к каузальным, так как в глубине их лежит телеологический момент.

В заключение хотелось бы сказать, что без работы над фундаментальными проблемами собственно теоретического обоснования (т. е. без движения «вглубь», «по вертикали») гуманистической психологии, мне кажется, грозит опасность быть захваченной междисциплинарными связями «по горизонтали» и сиюминутными потребностями и проблемами наличного бытия и расплыться в большое количество практикующих школ и направлений, так и не оформившись в новую область знания о человеке.

 

187

 

Это тем более соблазнительно, что эти потребности и проблемы все более обостряются, а гуманистическая психология уже в силу своей направленности на человека как уникальную личность, внимания к его внутренней жизни и того, что современный человек именно в этом остро нуждается, может на такой основе разрабатывать дающие положительный эффект психотерапевтические методы, даже не имея теоретически осмысленного целостного основания.

А между тем новое, альтернативное научному гуманистическое знание о человеке, участвовать в развитии которого призвана гуманистическая психология, представляется мне остро необходимым в нашу апокалипсическую эпоху.

Я был бы рад получить на свою рецензию отклики читателей.

 

А. С. Арсеньев

кандидат философских наук Москва