Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

100

 

ТЕОРИЯ ФРЕЙДА: СМЕНА УСТАНОВКИ

 

Л.А. РАДЗИХОВСКИЙ

 

1. В обсуждении больных проблем нашей науки (см. «круглый стол» по проблемам перестройки психологии в № 1—5 «Вопросов психологии» за 1988 г. и статьи по аналогичным проблемам в «Психологическом журнале») уже неоднократно затрагивалась эта тема. Однако мне кажется, что необходимо высказаться без всяких эзоповских оборотов по проблеме соотношения советской и мировой психологической науки.

«Национальной науки не бывает, как национальной таблицы умножения»,— говорил А.П. Чехов. Состояние нашей психологии, увы, подтверждает эти слова «от противного». У нас во многом потому и нет полноценной психологической науки (и практики), что мы пытались, вернее, были вынуждены под идеологическим давлением строить свою науку как национальную, ограниченную масштабами своей страны, резко противопоставлять ее всей мировой науке.

2. Формально основанием для противостояния «мы — они» служил идеологический критерий: «По совершенно

 

101

 

другому пути шло развитие советской психологической науки.

Методологическому плюрализму советские психологи противопоставили единую марксистско-ленинскую методологию, позволяющую проникнуть в действительную природу психики, сознания человека... Главное в том, что это был путь неустанной целеустремленной борьбы — борьбы за творческое овладение марксизмом-ленинизмом, борьбы против идеалистических и механистических, биологизаторских концепций, выступавших то в одном, то в другом обличье» [4; 95]. Такова была и есть точка зрения отнюдь не только автора процитированных строк. Можно сказать, что до последнего времени такие слова-лозунги вообще воспринимались как немного однообразное, но бесспорное общее место.

Только сейчас, когда мы начинаем спокойно, рационально оценивать прошлое и настоящее своей науки, появляется возможность без громких фраз, политических и идеологических ярлыков разобраться и в этом вопросе, о котором вчера и заикнуться нельзя было.

Я уже высказал свою точку зрения о том, удалось ли нам построить марксистскую психологическую теорию, занимающую передовое место в мировой психологической науке. С моей точки зрения — нет, пока не удалось. Напротив, чем более мы занимались восхвалениями своих «методологически безупречных» работ, тем в большей изоляции оказывались, тем больше увеличивался разрыв между нами и мировой психологической наукой — разрыв не в нашу пользу. Не буду здесь повторять свою аргументацию. Хочу сказать лишь о том, что постоянно говорится в кулуарах и никогда — публично.

3. В силу социальной ситуации у нас, под жестким идеологическим прессингом, не было и не могло быть высших мировых результатов, которые требуют, прежде всего, очевидно, полной интеллектуальной свободы ученого. Более того, мы были вынуждены игнорировать и настоящие вершины мировой психологической науки, занимаясь их, откровенно говоря, жалкой «критикой». Подобная «критика» носила в 30—50-е гг. нередко прямо хулиганский характер (например, в эпоху борьбы с «безродными космополитами»). В последующие годы, вплоть до наших дней, ее место заняли аккуратно-бессодержательные «академические» перечисления «ошибок» тех людей, которые создали психологическую науку, и тех, кто лидирует в ней сегодня. Само собой понятно, что на мировое научное сообщество подобная критика ни малейшего впечатления не произвела, но нам вредила и вредит сильно.

Мы критиковали «со стороны». Критиковали то, что в лучшем случае знали из обзоров, что сами не выстрадали, не сделали своими руками, чего по-настоящему просто не знали. Подобная «даровая» критика (в которую к тому же мы сами чем дальше, тем меньше верили) ничего не дает интеллектуально и развращает морально. Она превращает ученых в научных «лимитчиков», которые вместо любви и восхищенной зависти по отношению к великим классикам своей науки испытывают равнодушный или запуганный нигилизм. А это означает циничное отношение к, своей науке, к своему делу и к самому себе в науке.

4. Все это относится прежде всего к великому психологу мира З. Фрейду.

З. Фрейд, с точки зрения нашей официальной психологической науки, с 1930-х гг. был «преступником № 1». Полагаю, что здесь сыграл роль личный вкус Сталина. Для социального психолога (а отчасти и патопсихолога) интересно, что теорию З. Фрейда ненавидели многие «великие диктаторы» XX в., в частности Сталин и Гитлер. Впрочем, их вкусы совпадали и во многом другом. Так, оба ненавидели новые направления в искусстве, начиная с импрессионистов, теорию относительности и многие другие культурные явления. Но и после смерти Сталина новое идеологическое руководство не дало «разрешения» на психоанализ. А главное, мы по-прежнему практически строили свою науку так, как если бы психоанализа не было.

5. Между тем для меня нет сомнений в том, что не М. Вертхаймер, не В. Джемс, не И.П. Павлов, не Ж. Пиаже, не Дж. Уотсон, но именно З. Фрейд в наибольшей степени определяет

 

102

 

лицо всей мировой психологической науки.

Прежде всего, З. Фрейд и именно З. Фрейд переместил психологическую науку с малозаметной периферии в центр, в самое ядро человеческой культуры. Психоанализ вошел в глубинное основание, в единый ствол, в корень, в «генофонд» всей гуманитарной культуры. Если бы не было ассоцианизма или бихевиоризма, гештальтизма или когнитивной психологии, то искусство XX в. и повседневная жизнь людей изменились бы очень мало или вообще не изменились. Без психоанализа представить себе литературу, кино, живопись, философию, просто обыденную человеческую жизнь в Европе и Америке попросту невозможно. Люди, которые не читали ни единой строки З. Фрейда, тем не менее знают его. Дело не только в узнавании этого имени сотнями миллионов людей. Гораздо важнее, что какие-то представления, которых до психоанализа попросту не было, теперь так или иначе входят в осознаваемый или неосознанный духовный опыт этих людей, в то, что называется их культурным багажом. Психоанализ «железно» вошел в коллективное бессознательное (или надсознательное) человечества, в ноосферу. Поэтому психоанализ уже без всяких усилий со стороны своих сторонников автоматически вносит некий вклад в любой вновь возникающий феномен гуманитарной культуры, а сам З. Фрейд стал таким же универсальным символом культуры XX в., как А. Эйнштейн, П. Пикассо, Э. Хемингуэй, Ч. Чаплин, К.С. Станиславский и еще два-три избранника. Не только больше ни один из психологов не играет подобной стержневой роли в общей системе культуры, но и вообще ни один из ученых-гуманитариев нашего столетия. Можно сказать, что в общественном сознании вся психологическая наука, без различия направлений, существует в огромной степени на проценты с морального капитала, заработанного психоанализом.

6. Это стало возможным, потому что З. Фрейд создал не просто новую психологическую теорию — он создал теорию нового типа. Здесь не место обсуждать содержание его теории, оценивать смысл тех категорий, в частности «либидо», стремления к саморазрушению и самосохранению и т.д., которые он впервые ввел в обиход психологической науки [1]. Важнее ясно очертить другое — тот методологический переворот, смену парадигм, которую З. Фрейд произвел в психологии так, что ее история может рассматриваться как история «до» и «после» З. Фрейда. Это был классический по четкости случай смены парадигм (Т. Кун), смены самого способа видения психологической реальности как психологами, так и «простыми людьми».

Коротко говоря, все выражено самим словом «психоанализ». До З. Фрейда психология в лучшем случае могла претендовать на фиксацию и систематизацию очевидного — осознаваемых самим человеком феноменов, феноменов его сознания. Это был не «анализ», поскольку даже не смели

 

103

 

задать вопрос: почему осознается так, а не иначе, что лежит за осознаваемым феноменом, что им движет, что определяет протекание процессов в сознании? Стоило поставить вопрос «почему?», и психолог «проваливался» в физиологию. Это отлично видели сами психологи. Вспомним знаменитые слова В. Джемса о психологической науке: «Куча сырого фактического материала, порядочная разноголосица во мнениях, ряд слабых попыток классификаций и эмпирических обобщений чисто описательного характера... но ни одного закона в том смысле, в каком мы употребляем это слово в области физических явлений, ни одного положения, из которого могли бы быть выведены следствия дедуктивным путем» [2; 407].

Еще четче коренную беду до-фрейдовской психологии выражает формула К. Маркса: «Если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня» [1; 384]. Там, где описываются непосредственно данные человеку в его ощущении формы проявления вещей, там науки нет — есть куча сырого материала. Наука начинается там, где удается заглянуть под «поверхность» явления, дать логически непротиворечивую модель его скрытой сущности. Это удалось сделать Г. Галилею — по отношению к физическим явлениям, К. Марксу — по отношению к экономическим и историческим процессам. Фрейд был первый, кто сделал это по отношению к психологическим феноменам. Надо еще раз понять сложность этой проблемы. Ведь в психологии феномен — это то и только то, что человек субъективно ощущает, что он осознает. Отошел от непосредственно данного ощущения — ушел из психологии. Какая же здесь может быть «скрытая сущность»?

7. З. Фрейд взрезал поверхность психологических фактов — осознаваемых человеком феноменов его психической жизни, данных в самонаблюдении. Он впервые показал изнанку этих пластов сознательной психической жизни, приоткрыл «душевное подполье» (Ф.М. Достоевский) и дал ошеломившее мир описание психологического Зазеркалья. То, что на уровне осознаваемых феноменов казалось разнородным, разрозненным, механически коррелирующим и т.д., «вдруг» связалось через подсознание воедино, ожило. Такова типичная картина всех научных революций:

 

Весь этот мир глубокой тьмой окутан.

Да будет свет! И вот явился Ньютон.

(А. Поп)

Как известно, З. Фрейд заставил бессознательное «говорить» — говорить на языке сознания. Разумеется, о существовании бессознательного психология знала всегда, но она отступала перед ним, вынужденно плавая по поверхности сознания.

 

О, бурь заснувших не буди —

Под ними хаос шевелится!..

(Ф.И. Тютчев)

З. Фрейд «развязал язык» этому хаосу. Переворот был гигантский — открылась наконец-то настоящая психологическая объективная реальность. Объективная — независимая от субъективных сознательных намерений человека, напротив, подчиняющая себе, определяющая сами эти намерения. И вместе с тем не физическая, не физиологическая, не социальная — психологическая, человеческая, «слишком человеческая», как говорил по другому поводу Ф. Ницше.

8. Итак, три великих достижения З.Фрейда.

Первое. После его работ стало ясно, что неосознаваемые структуры образуют особый онтологический пласт психики и пласт, доступный научному анализу. Именно здесь — объективная в указанном выше смысле психологическая реальность.

Второе. Дав свое описание этих структур, З. Фрейд впервые построил единую, внутренне взаимосвязанную картину психики, как Ньютон построил картину физического мира.

Третье. Фрейдовская картина психики была совершенно новой и необычной. Искусство и литература описывали «внутреннего человека», «человека в человеке» — описывали на своем

 

104

 

человечьем языке. Наука описывала «машину в человеке» (рефлекторную машину, ассоциативную машину и т.д.) — описывала на строгом, логически-непротиворечивом машинном языке. Фрейд взорвал стены между первым и вторым. Он постарался строго, на научном языке описать «внутреннего человека», описать не мертвую, а «горячую» психологическую реальность. Для этого он создал новый, особый язык — язык психоанализа.

9. В высшей степени интересна и грамотная методологическая критика психоанализа (М.М. Бахтин, Г. Айзенк, К. Поппер и другие). Подлинный, имманентный язык бессознательного мы узнать не можем, как не можем узнать имманентный язык психики животных. Это невозможно по той простейшей причине, что сам факт описания этого языка в научном тексте уже есть не что иное, как перевод языка бессознательного на язык сознания, ведь бессознательное списывается словами и в логически упорядоченной форме. Отсюда и вопрос: кто же поручится, что этот перевод с неведомого языка адекватен? Что, собственно говоря, сделал З. Фрейд: «развязал язык» дотоле немому человеческому бессознательному, этому «древнему родимому хаосу» человеческой психики или же навязал ему свою, придуманную им, версию этого языка? Что, собственно, представляет собой язык психоанализа: это язык научной теории или же язык мифа?

Почти все критики З. Фрейда сходились на том, что фрейдовский вариант психоанализа есть миф. З. Фрейда в связи с этим называли не ученым, а гениальным драматургом, Шекспиром XX в., в придуманных которым драмах борются злодей (Оно), герой (Сверх-Я) и все крутится вокруг секса. Правда, с другой стороны, всеобщее принятие этих «драм» как будто доказывает, что нечто в них и впрямь глубоко родственно человеческому сознанию... Отталкиваясь от З. Фрейда, споря с ним, создали свои направления Э. Фромм, А. Маслоу, К. Юнг, В. Франкл и многие другие. Затем, однако, анализ методологических уроков психоанализа привел и к такой постановке вопроса: а где вообще в психологии, тем более в практической психологии, в психотерапии, кончается «миф» и начинается «теория»? Не заключается ли специфика психологии, особенно по сравнению с естественными науками, именно в том, что тут и нельзя в принципе провести грань между мифом и собственно теорией?

10. Здесь мы переходим к последнему моменту. З. Фрейд создал настоящую психологическую практику — уникальный, специфически-психологический тип работы, где исследование неотделимо от создания (конструирования) того объекта (переживания), который исследуешь. В последнее время об этой особенности психологии довольно много пишут в нашей литературе, но не упоминают, что первым не декларировал, а реализовал эту идею З. Фрейд. Бесчисленные школы психотерапии, возникшие затем, отвергали, развивали, копировали З. Фрейда — не было лишь индифферентных к психоанализу. Затем сходная идея содержалась и в трудах М.М. Бахтина, который писал, что психика человека «не равна самой себе» благодаря внутренним диалогам, которые идут в сознании, а также из-за того, что всякое исследование автоматически превращается в диалог между исследователем и испытуемым.

11. В заключение хочу вернуться к началу — для чего же написана эта заметка?

Может быть, я стучусь в распахнутую дверь? Зачем напоминать о заслугах З. Фрейда? Все их знают. Его теорию изучают на факультетах психологии, готовится публикация его работ.

Да и к чему я, собственно, призываю? Копировать работы 80-летней давности, которые давно уже не повторяют и правоверные фрейдисты?

По этому поводу я думаю следующее. Мы все-таки настолько еще психологи, чтобы понимать, что важна не только и не столько информация, сколько установка, позиция. Поэтому я и считаю необходимым совершенно ясно

 

105

 

сказать о месте З. Фрейда в психологической науке. Пока мы, а особенно новые поколения психологов, не видят масштаба фигуры гиганта, им будет урок не впрок. Они так и будут механически зазубривать отдельные положения его теории вперемежку с критикой ошибок. Такое полузнание, лжезнание хуже полного незнания — оно создает ложную установку, которая не позволит применять полученную информацию в практике своей работы. Задав исходно неверную установку, мы блокируем любые знания у человека. Настоящие психологи, каждый по отдельности, ломают в своем сознании эту установку, но это необходимо сделать и публично.

12. Далее. З. Фрейд — «типичный случай». Десятилетиями все делалось для того, чтобы единая психологическая наука в головах наших психологов оказалась разделенной на несообщающиеся отсеки. Особенно четкая грань между двумя несопоставимыми науками — «советской» и «западной». Пока эта стена не сломана, пока мы не преодолеем ту внутреннюю изоляцию, в которую сами себя поставили, тот железный занавес, которым сами рассекли свое мышление,— до тех пор ничего не дадут, по научному счету, и любые контакты с западными учеными. Встречаться, чтобы тренировать свою «правоверную» слепоту? Тогда не стоит удивляться фразе, которую я как-то услышал: «Мы это открыли первыми в Азии, не считая, конечно, Японии». Провинциальный комплекс неполноценности, боязнь сравнения, прикрываемая самовосхвалениями,— позор для человека, смерть для науки. Пока мы этого не преодолели, у нас нормальной науки не будет.

И еще. Сломав нелепые разгородки, оживив в своем сознании всю мировую психологическую науку и русскую традицию (Н.А. Бердяев, М.М. Бахтин, П.А. Флоренский, Ф.М. Достоевский и другие) и соединив их, можно создавать действительно новые, свои разные направления в психологической науке и практике. Так что речь идет не о копировании З. Фрейда, а о его оживлении для создания новых направлений и школ в психологии.

«Раннее детство» нашей психологии, как и иных гуманитарных наук, протекало в крайне сложной ситуации. У их колыбели стоял, деликатно выражаясь, очень «жесткий» отец — Отец Народов. Возникший тогда страх и усвоенная авторитарная установка остались в нашем сознании до сих пор и глубоко невротизировали его. Только полная правда, всеобъемлющая рефлексия могут излечить этот «эдипов комплекс» советской психологии.

 

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. 2.

2. Джемс В. Психология. СПб., 1911.

3. Достоевский Ф. М. Соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1985.

4. Леонтьев А. Н. Избр. психол. исследования. Т. 2. М., 1983.

5. Толстой Л. Н. Воскресение. Повести и рассказы. М., 1976.

 

Поступила в редакцию 15.VIII 1988 г.



[1] Знаменитый пансексуализм З. Фрейда вызвал наибольшую критику, в том числе и со стороны его учеников. Не так давно М. Фуко в своей «Истории сексуальности в Европе» дал развернутую картину «антифрейдистской сексуальной психологии». Многие считают, что З. Фрейд просто распространил типичное для конца XIX в. запретительное ханжески-викторианское, невротическое отношение к сексу на всю историю человечества.

Вместе с тем именно пансексуализм З. Фрейда является едва ли не главной причиной невероятного влияния его теории за пределами психологии, прежде всего в искусстве. Налет сенсационности давным-давно минул, а влияние осталось. По-видимому, распахнутый З. Фрейдом мир человеческого «душевного подполья» кажется людям, а особенно художникам, своим, «вдруг» узнанным, «горячим». Не вдаваясь в обсуждение этого вопроса (в частности, сравнение теории З. Фрейда с историческим мифом об Эдипе, с «Гамлетом» и т.д.), приведу лишь две цитаты.

Ф.М. Достоевский писал о сексуальных переживаниях, что здесь «...по крайней мере есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии (сознательным желаниям, намерениям? —Л.Р.), нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее...» [3; 491]. Л.Н. Толстой: «Они говорили о несправедливости власти, о страданиях несчастных, о бедности народа, но, в сущности, глаза их, смотревшие друг на друга под шумок разговора, не переставая спрашивали: Можешь любить меня? — и отвечали: Могу,— и половое чувство, принимая самые неожиданные и радужные формы, влекло их друг к другу» [5; 273].