ЗА РУБЕЖОМ

МЕТОДЫ ИЗУЧЕНИЯ ПРОЦЕССОВ ИДЕНТИФИКАЦИИ

Л.В. ПОПОВА

С начала нашего столетия понятие идентификации вошло в тезаурус зарубежной психологии, этот феномен постоянно исследовался с позиции различных теории личности. В ходе этих исследовании были созданы методики, раскрывающие те или иные стороны идентификации. Под идентификацией понимается переживание индивидом своей тождественности другому человеку, вследствие чего индивид присваивает какие-либо характеристики объекта идентификации. Советские психологи также обратились к этому понятию; в настоящее время в советской психологии идентификация рассматривается как важный механизм, опосредствующий развитие личности в онтогенезе. Например, согласно концепции В.С. Мухиной, идентификация является центральным механизмом структурирования самосознания [2]. Изучение идентификации открывает возможности для более эффективного воздействия на личность, так как предполагает овладение методами изменения позиции индивида, что, по мнению А.Г. Асмолова, «может оказать существенную помощь в решении такой задачи воспитания, как преодоление нравственного эгоцентризма личности и формирование у человека способности сопереживать другим людям». [1; 92]. Однако эмпирические исследования в этой области сопряжены со значительными трудностями методического характера, осложняющимися необходимостью дифференциации идентификации, подражания, эмпатии и других близких ей процессов.

В основном эмпирические работы по идентификации ведутся учеными необихевиористских и экзистенциалистско-феноменологических ориентации. Анализу методов, использованных в этих работах, посвящена наша статья. Психологов этих ориентации отличает редукционистский подход к идентификации как к механизму, репродуцирующему прежде всего наблюдаемые стороны ролевого поведения вследствие наличия прагматического мотива выгоды [4], [15], [16], [20], [21].

В первую очередь мы отобрали те работы, которые по постановке проблемы, по способу ее трактовки, по методическим требованиям, предъявляемым к приемам исследования, являются типичными и дают отчетливую картину соответствующих методик. При отборе методик мы исходили также из того, что некоторые из них не имеют отечественных аналогов и после должной методологической переработки могут пополнить арсенал используемых средств исследований. В число анализируемых вошли и те методики, которые применяются лишь отдельными специалистами, но могут оказаться перспективными вследствие их объективного характера и возможностей математической обработки результатов.

Как правило, в исследованиях используется целый комплекс методик: наблюдение, анкетирование, интервью, проективные тесты, разного рода опросники. Это множество методик можно разделить на две группы — методики для дошкольного возраста, где доминируют наблюдение и рейтинг, и методики для более старшего возраста. В последнем случае главная роль принадлежит опросникам, анкетам, тестам. Наиболее типичным методом изучения процессов идентификации у дошкольников является наблюдение в естественных и моделирующих естественные ситуациях [20], [21].

Основная задача — выделение и соотнесение характеристик предполагаемого объекта идентификации и характеристик самого субъекта. В зависимости от общетеоретического подхода изменяется диапазон атрибутируемых идентификации характеристик субъекта.

Многочисленные исследования, выполненные

164

в русле концепции Р. Сирса, который понимает идентификацию как процесс усвоения ребенком-дошкольником (4—5 лет) определенных сторон роли взрослого, представляют собой типичный пример подхода к постановке исследования и отбору методик для него [20], [21]. Основной метод — наблюдение за ребенком и родителями в различных ситуациях.

Вытекающие из теории идентификационного поведения Р. Сирса гипотезы о связи практики воспитания с принятием роли взрослого были подтверждены в экспериментах только частично. Мы полагаем, что причиной этого является механический подход Р. Сирса к идентификации с чисто бихевиористских позиций: учитываются только внешние, поведенческие, изменения, которые в равной степени могут быть следствием подражания или научения. Если принять во внимание глубину трансформаций личностных структур, которые являются результатом идентификации, то окажется, что она различна у разных детей и, возможно, связана с некоторыми особенностями воспитательной практики родителей (теплотой отношений, последовательно применяемой тактикой поощрений к самостоятельности, к достижению успеха и т.д.). Но трансформации в мотивационной сфере выявить несравненно труднее, чем изменения в поведении. Р. Сирс и не ставит перед собой такой задачи; следовательно, полученные им результаты относятся главным образом лишь к одному из возможных аспектов идентификации.

Ограниченность теоретического подхода к феномену идентификации находит прямое отражение в планировании, организации и выборе методик экспериментальных исследований, которые вопреки тщательности проведения, исследовательской изобретательности и многообразию дают весьма скудный материал для построения общей теории процессов идентификации.

Возраст от 6 до 12 лет исследован мало. Возможно, это обусловлено трудностями чисто методического плана, но вполне вероятно и то, что отсутствие теоретического анализа этого периода с точки зрения особенностей идентификации не стимулирует эмпирические исследования.

Одно из немногих исследований этого возраста построено на фиксации физиологических показателей испытуемого в ситуациях, предполагающих идентификацию с объектом. Исходя из предположения, что идентификация есть вера в то, что некоторые характеристики модели принадлежат и субъекту, Дж. Каган и У. Филипс считают: при идентификации субъект будет вести себя так, как будто события, происходящие с моделью, происходят с ним [12], [13]. Ребенку говорилось, что сейчас он будет наблюдать за соревнованием между его родителем и незнакомым ему человеком. Как родитель, так и «незнакомец» были заранее подготовлены к определенной последовательности побед и поражений в предстоящем испытании; предполагалось, что ребенок должен был вести себя соответственно этой последовательности. Испытуемыми были дети от пяти до восьми лет (7 мальчиков и 9 девочек) и их родители. К правой руке и левой ноге ребенка прикреплялись электроды, а вокруг груди помещался датчик для записи частоты дыхания. Ребенку говорилось, что будут измерять силу его мускулатуры. В ходе эксперимента взрослых хвалили при правильном ответе и порицали при неправильном. Кроме записи частоты сердцебиения и дыхания, за субъектом велось наблюдение через зеркало Гезела и его поведение регистрировалось каждые десять секунд. Оказалось, что частота сокращений сердца была одинаковой при решении задач родителем и незнакомым человеком. Однако величина ускорения сердцебиения, следовавшего за объявлением успеха или неуспеха, существенно менялась в зависимости от того, кто победил.

Дж. Каган и У. Филипс утверждают возможность проведения лабораторного эксперимента, в котором большее число улыбок и величина ускорения сердцебиения служат показателями викарного участия испытуемых в происходящем с моделями (при котором испытуемые как бы видят себя на месте моделей). Они, правда, сознают, что аналогичный результат может быть получен с любой парой испытуемых, один из которых знаком ребенку, и что, следовательно, в таком случае речь идет, возможно, и не об идентификации, а об эмпатии.

Разделяя точку зрения авторов на связь идентификации и эмпатии, мы считаем, что наличие только эмпатийных переживаний не может быть показателем наличия идентификации в смысле процесса присвоения определенных характеристик модели — в данном случае мы имеем дело с частичной или транзитивной идентификацией, составляющей основу сопереживания, соучастия в эмоциональном опыте других людей. По-видимому, физиологические показатели помогут выявить различие в степени идентификации субъекта с разными моделями и выявить значимые именно для данного субъекта детерминанты этого феномена. Например, значимость определенных перцептивных характеристик того или иного киногероя или же значимость того внутреннего

165

содержания, которое воплощает герои, и т.д. Сравнение же испытуемых между собой возможно только с учетом индивидуально-типологических особенностей. Заслуживающим внимание результатом этой работы является определение физиологических и поведенческих коррелят эмпатийных процессов, связанных с действием идентификации, в возрастном периоде пяти — восьми лет.

Вторая группа методик направлена на изучение феномена идентификации в более старшем возрасте, начиная с подросткового и вплоть до пожилого. Обширную часть этих исследований ([6], [8]—[11], [14], [18], [19], [22]) характеризует использование методов, основанных на измерении воспринимаемого сходства как показателя наличия идентификации. Результаты многих таких исследований, которые получены на подростковом возрасте и ранней юности, не позволяют сделать окончательные выводы относительно справедливости разных теорий. Одна из главных причин этого — недостаточная разработанность теорий, не способных выдвинуть четкие взаимоисключающие гипотезы, по крайней мере такие, на которых можно было бы построить эксперимент. Второй причиной является то, что в экспериментах чаще всего используются опросники, обращенные к взрослым, чтобы изучить процессы, проходившие много лет тому назад. Указывая на методологические недостатки такого рода исследований, У. Бронфенбреннер [7] справедливо отмечает, что установление сходства сильно зависит от диапазона и релевантности предоставляемых описаний, а также от техники обработки результатов. Он подверг критике работы по измерению воспринимаемого сходства [7], однако А. Хейлбрун [11] спорит с ним, называет его взгляд слишком пессимистическим, и утверждает, что изучение воспринимаемого сходства может способствовать созданию более ясной теории идентификации. Как полагают А. Райл и Н. Лунгхи, «систематическое изучение воспринимаемой половой роли и сходства с родителями может помочь пониманию личности, эмоциональной стабильности и выбора профессии», а также «представляет интерес и несомненно имеет определенное отношение к теории идентификации» [19; 150].

Исследователи, применяющие методики этого типа, сталкиваются со следующими трудностями: во-первых, с расширением количества объектов идентификации (учителя, сверстники, ребята более старшего возраста); во-вторых, с увеличением вероятности частичной идентификации, которая вызывает не столь заметные изменения; в-третьих, с возрастанием стремления осознать, связать и осмыслить происходящее, т.е. раскрыть второй, скрытый, план опросника, теста; в-четвертых, начинает играть довольно значимую роль тот факт, что в старшем возрасте дети хорошо знают одобряемые и неодобряемые формы поведения, общепринятые взгляды на взаимоотношения и, исходя их этого, могут определенным образом «окрашивать» ответы в соответствии со своим общим отношением к эксперименту, процедуре и миру в целом.

Работа с более старшим возрастом имеет и свои положительные стороны, которые связаны опять же с возросшим уровнем осознанности своих взаимоотношений с родителями и сверстниками, с обращением к сопоставлению себя и других, с формированием идеального образа «я». Эти особенности определяют выбор медотов исследований, которые базируются преимущественно на использовании опросников, как стандартизованных, так и составляемых с учетом специфических задач.

Нам представляется весьма плодотворной идея использования стандартных опросников для установления воспринимаемого сходства испытуемых с родителями (см. [6], [9], [10], [22]). В этих исследованиях студентам предъявлялись MMPI и шкала ценностей (the Allport — Vernon — Lindzey study of values).

Так, в работе Э. Сопчака [22], проведенной с целью выявления наличия связи между идентификацией с родителями и тенденциями к психическим отклонениям, опросник MMPI заполнялся несколько раз: первый раз процедура проводилась обычным путем (А); во второй раз испытуемый давал ответы так, как, по его мнению, ответил бы на эти вопросы его отец (Б); в третий — как его мать (В); в четвертый раз опросник заполнялся так, как его заполнило бы «большинство людей» (Г). Каждое заполнение опросника было отделено от предыдущего недельным интервалом. Как показатель степени идентификации использовалось число пунктов в опроснике, ответы по которым совпадали, когда испытуемый заполнял его сам (А) и когда, например, — от лица отца (Б). Так, если он дал совершенно одинаковые ответы на 325 вопросов, то, соответственно, показатель идентификации будет 325.

Такой метод представляет собой измерение идентификации с субъективным образом того или иного лица. Однако мы не согласны с исследователем, который полагает, что это единственный существенный тип идентификации [22; 160]. Мы считаем, что заполнение опросника выявляет, лишь осознаваемые

166

особенности целостного «образа» родителя, в котором присутствуют неосознаваемые черты.

Возраст испытуемых в этом исследовании был от 16 до 55 лет. По его результатам у мужчин в среднем выражена тенденция идентифицироваться больше с отцом, чем с матерью. В случае аномалии мужчинам свойственно отсутствие идентификации с родителями, особенно с отцом. Для женщин с аномалиями в психическом развитии характерна общая тенденция к отсутствию идентификации с отцом, но не столь ярко выраженная, как у мужчин. Эти данные подтверждают значение идентификации с родителями для нормального психического развития индивида, а также наличие различии в действии идентификации на субъектов разных полов.

А. Хейлбрун разработал собственную психометрическую методику для измерения идентификации и провел ряд исследований с ее использованием [11]. Предлагаемая им идентификационная шкала (the Identification Scale — IS) составлена из двух измерений. Одно измерение основывается на списке прилагательных, из которых испытуемый составляет самоописание (Adjective Check List — ACL). Второе измерение состоит из рейтинга кратких описаний, составленных с использованием того же списка прилагательных (ACL). Испытуемый должен определить, кому из его родителей, матери или отцу, больше подходит то или иное описание. Между рейтингом и самоописанием выдерживается интервал, достаточный для того, чтобы испытуемый не воспринял эти два задания как составные части одного измерения.

Оценка ответов велась так, что положительная оценка приписывалась ответу, если он содержал сходные личностные черты испытуемого с родителем того же пола, отрицательная — при сходстве со вторым родителем. Преимущество такой оценки заключается в том, что она позволяет определять сходство с одним родителем относительно другого родителя, а не относительно какого-то общего уровня отсчета.

В отличие от вышеупомянутых работ ([6], [9], [10], [22]) в исследовании Л. Лазовика [14] опросники заполняли не только испытуемые-студенты, но и их родители. Л. Лазовик развивает свою медиаторную теорию идентификации на основе теории значений Ч. Осгуда. Л. Лазовик считает, что идентификация — это результат, который появляется в процессе научения. Он приходит к выводу, что происходит научение значениям, которые все вместе составляют некую систему координат функционирования индивида. Он определяет идентификацию как «отношение между множеством значений субъекта и множеством значений модели» [14; 176]. Основываясь на выводах О. Маурера [17] о том, что нормальные индивиды склонны к идентификации с родителем того же пола, а невротикам свойственна смешанная идентификация, Л. Лазовик выдвигает следующую гипотезу: родители нормальных индивидов должны характеризоваться большей «семантической гармонией», чем родители невротичных.

Группе студентов с низкой и высокой тревожностью и их родителям было предложено расположить десять понятий по трем факторам согласно методике семантического дифференциала. По полученным результатам определялся профиль каждого понятия в семантическом пространстве, а затем вычислялась разность в положении понятия на шкалах у субъектов и у их предполагаемых моделей. Среднее квадратичное этих разностей соответствует операциональному определению идентификации. Результаты исследований подтвердили выдвинутые Л. Лазовиком гипотезы и позволили ему сделать некоторые дополнительные выводы: а) существует обратная зависимость между тревожностью и идентификацией, выражающаяся в том, что, чем выше степень идентификации между детьми и родителями (измеряемая вышеописанным методом), тем ниже уровень тревожности; б) мужчины в целом склонны к более сильной идентификации, чем женщины [14; 182].

С нашей точки зрения, применение методики семантического дифференциала обладает рядом достоинств: дает точные количественные результаты, которые можно сравнивать с применением методов математической обработки; гарантирует достаточно предвзятые ответы испытуемых тем, что не апеллирует к сознательному сравнению себя и модели; дает возможность провести через процедуру большое количество испытуемых одновременно и получить статистически значимые результаты.

К недостаткам этой методики мы относим прежде всего тот факт, что Л. Лазовик ограничивается весьма узким аспектом идентификационных процессов — усвоением половой роли. Оцениваемые понятия касаются только семейных отношений, представлений о роли мужчины, женщины, отца, матери. Ни одно из предлагаемых понятий и шкал не затрагивает ценностных ориентации индивида в других областях его жизнедеятельности. С учетом критики методики семантического дифференциала [3] можно

167

сделать вывод, что подход Л. Лазовика не раскрывает индивидуальных средств создания собственного опыта личности: понятия и шкалы заранее отобраны и сконструированы экспериментатором, а не построены с учетом значимых для испытуемого сфер его деятельности.

Более гибким по сравнению с методом семантического дифференциала является репертуарный ролевой текст конструктов, положенный в основу исследования А. Райла и М. Лунгхи [18], [19]. Полный анализ существенных свойств построенной репертуарной сетки требует компьютерной обработки, вариант которой описан Д. Баннистером и Дж. Мейером [5]. Этот метод основывается на понятиях психологии личностных конструктов Дж. Келли. Тест строится на базе тех прилагательных, которые испытуемый сам объявляет как удобные для описания личностью значимых стимулов. Поэтому субъективное пространство получаемых конструктов является принципиально индивидуальным пространством. Анализ этого пространства дает для каждого испытуемого индекс воспринимаемого сходства между любыми двумя элементами.

А. Райл и М. Лунгхи обнаружили широкие вариации в восприятии сходства себя с родителями, причем средний показатель был лишь ненамного и незначительно ниже, чем случайное ожидание. Для установления сходства между испытуемыми и родителями учитывалось расстояние между «я» и матерью, «я» и отцом, между идеальным «я» и каждым из родителей. Было найдено что воспринимаемое сходство с родителем того же пола было больше, чем с нравящимся представителем поколения родителей того же пола. Воспринимаемое сходство с родителями оказалось связанным с восприятием родителей как похожих друг на друга.

Экспериментаторы считали, что испытуемые идентифицируются с родителями постольку, поскольку среднее значение между «я» и родителями значительно меньше, чем среднее расстояние между «я» и нравящимся лицом того же возраста, что и родители. Однако для большинства испытуемых ближайшими другими были не родители — в подавляющем числе случаев наблюдалось смещение в сторону идентификации со сверстниками. Исследование проводилось на студентах.

Анализ методов феномена идентификации в эмпирических работах показывает, что, несмотря на широкий диапазон используемых методик, исследования носят узкоаспектный характер, раскрывая лишь отдельные стороны феномена. Наблюдение, анкетирование, интервью, рейтинг, тестирование, как наиболее широко используемые методы исследования феномена идентификации, направлены в основном на констатацию субъективно или объективно воспринимаемого сходства в ролевых компонентах поведения индивида. Ни в одной работе не делается попытки рассмотреть идентификацию как многоаспектный и многоуровневый феномен, тем более изучить взаимосвязь и динамику соотношения составляющих идентификации в онтогенезе.

Приведенные нами методики исследований помогут советским психологам, работающим в этой области, обогатить арсенал используемых ими средств исследования. Однако их применение требует от экспериментатора четкого определения своей собственной концепции идентификации на методологических основах советской психологии.

1. Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М., 1984. 104 с.

2. Мухина В. С. Социалното развитие на личностата // Начално образование. 1978. № 1. С. 28—35 (на болг. яз.).

3. Шмелев А. Г. Многомерный статистический анализ в межкультурных дифференциально психологических исследованиях субъективного лексикона // Статистические методы в общественных науках. М., 1982. С. 63—95.

4. Bandura A. Social-learning theory of identificatory processes // Goslin D. A. (ed.) Handbook of socialization theory and research. Chicago, 1969. P. 213—262.

5. Bannister D., Maier J. М. The evaluation of personal constructs. L., 1968.

6. Beier E. G., Rafzeburg F. The parental identification of male and female college students // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1953. V. 48. P. 569—572.

7. Bronfenbrenner U. The study of identification through interpersonal perception // Tajiuri R., Petrullo I. (eds.) Person, perception and interpersonal behavior. Stanford, 1958. P. 110—130.

8. Giles P. G., Rychlak J. F. The validity of role construct repertory test as a measure of sexual identification // J. Project. Tech. 1965. V. 29. P. 7—11.

9. Gray S. W. Perceived similarity to parents and adjustment // Child Dev. 1959. V. 30. P. 91— 107.

10. Gray S. X, Klaus R. The assessment of parental identification // Genet. Psychol. Monogr. 1956. V. 54. P. 87—114.

11. Heilbrun A. B. The measurement of identification // Child Devel. 1965. V. 36. P. 111—127.

12. Kagan J. The concept of identification // Psychol. Rev. 1958. V. 65. P. 296—305.

13. Kagan J., Philips W. Measurement of identification: A methodological note // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1964. V. 69. P. 442—444.

14. Lazowick L. On the nature of identification // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1955. V. 51. P. 175—183.

168

15. Maccoby E. E. The taking of adult roles in middle childhood // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1961. V. 3. P. 493—503.

16. Maccoby E. E., Wilson W. C. Identification and observational learning from films // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1957. V. 55. P. 76—87.

17. Mowrer О. Н. Learning theory and personality dynamics. N. Y., 1950. 776 p.

18. Ryle A. Frames and cages. The repertory grid approach to human understanding. Sussex, 1975. 148 p.

19. Ryle A., Lunghi M. Parental and sex-role identification of students measured with a repertory grid technique // Brit. J. Soc. Clin. Psychol. 1972. V. 11. P. 149—161.

20. Sears R. R. Identification as a form of behavioral development // Harris D. B. (ed.) The concept of development. Minneapolis, 1957. P. 149—161.

21. Sears R. R., Rau L., Alpert R. Identification and child rearing. Stanford, 1965. 383 p.

22. Sopchak A. L. Parental "identification" and "tendency toward disorders" as measured by the MMPI // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1952. V. 47. Р. 159—165.

Поступила в редакцию 15.VII 1986 г.