5
(«круглый стол»)
Редакция журнала «Вопросы психологии» в апреле 1988 г. организует «круглый стол» по всем проблемам перестройки
психологической науки.
В настоящем номере публикуются поступившие в редакцию статьи по проблемам перестройки в области педагогической психологии, дискуссия по проблемам методологии психологической науки, материалы, анализирующие передовой педагогический опыт, а также подборка сокращенных выступлений прозвучавших на заседании инициативной группы «круглого стола».
Предполагается обсудить самый широкий круг вопросов, от решения которых будет зависеть успешное осуществление перестройки психологической науки в разработке методологии и теории психологической науки, в деле практического использования психологических знаний для реализации реформы образования, повышения качества научных трудов и разработок, подготовки психологических кадров. Ориентиром для предлагаемых к обсуждению на круглом столе» вопросов может служить анкета журнала «Вопросы психологии», публикуемая в настоящем номере.
Материалы будут опубликованы. Для участия в
«круглом столе» необходимо направить в редакцию текст выступлений объемом не
более 4 с. (в двух экз.), отпечатанных на машинке через два интервала, по адресу:
103009, Москва, К-9, пр. Маркса, 20, корп. В, редакция журнала «Вопросы
психологии» (« круглый стол»). Просим Вас принять активное участие в работе
«круглого стола».
А.В. Брушлинский (Институт психологии
АН СССР). Углублять фундаментальные
исследования, повышать культуру научных дискуссий.
В ходе перестройки и ускорения социально-экономического развития советского общества коренным образом меняются внешние условия и внутренние основания, существенные для психологической науки в нашей стране. Как известно, до начала перестройки у нас господствовали теперь преодолеваемые командно-административные и бюрократические методы управления народным хозяйством и многими другими сферами жизнедеятельности людей, сложившиеся еще в 30-е гг. В этих условиях социальный заказ психологам был сведен к минимуму и резко снизилась потребность в развитии и практическом использовании психологической науки. Именно с середины 30-х гг. не по вине психологов у нас фактически прекращаются исследования в области социальной, исторической, юридической и т.д. психологии в области психологии труда, психотехники, психодиагностики и др. Свертывается сеть психологических и психотерапевтические консультаций. Однако даже в эти трудные 30-е, 40-е и 50-е гг. психологическая наука продолжает расти, совершенствоваться подчиняясь собственной, внутренней логике развития в тесном взаимодействии с педагогической и отчасти медицинской практикой. Общая и педагогическая психология (теоретическая и
6
экспериментальная) добилась тогда значительных успехов и организационно укрепила свои позиции (прежде всего в университетах Москвы, Ленинграда и Тбилиси и в Академии педагогических наук).
С конца 50-х гг. восстанавливаются или впервые появляются новые отрасли психологической науки: социальная, инженерная, историческая, этническая, космическая, экономическая и др. Тем самым возрождается живительная связь психологии с практикой, создается основа для крепнущего единства фундаментальных и прикладных исследовании, начинается явный подъем нашей науки. Однако годы застоя не могли, конечно, не сказаться и на общем состоянии психологической науки в стране. Значительная часть вины за это лежит прежде всего на нас самих — на психологах.
Сейчас, в ходе коренного перелома всей жизни страны, начатого мартовским и апрельским Пленумами ЦК КПСС в 1985 г., мы можем использовать и создавать небывало благоприятные условия для радикального обновления нашей науки. Расширяющаяся демократизация и гласность, переход к подлинно экономическим методам управления народным хозяйством, разработка целой системы антибюрократических заслонов, реформа народного образования, воспитание истинной духовности на основе наших реальных достижений и идеалов, компьютеризация труда, управления и обучения — все это властно требует не декларативного, а реального применения и дальнейшего интенсивного развития самых разных наук, в том числе психологии. Общая для всех нас задача состоит, очевидно, в том, чтобы объективно, самокритично и коллективно оценить прошлое и настоящее нашей науки, ее достижения и просчеты и наметить главные цели, проблемы и перспективы ее коренного совершенствования в условиях начавшейся перестройки.
Попытаюсь кратко обозначить лишь две из этих многих и крупных проблем.
1. На мой взгляд, сейчас особенно актуальна дальнейшая «фундаментализация» психологической науки, т.е. выявление и систематическая разработка ее исходных онтологических оснований, пронизывающих всю систему теоретических, экспериментальных и прикладных исследований в психологии. К числу таких оснований принадлежит обычно недооцениваемое или даже игнорируемое большинством психологов фундаментальное и во многом уникальное свойство психики — ее нематериальность. Очень немногие современные психологи (С.Л. Рубинштейн, Я.А. Пономарев и другие) обсуждают эту большую и весьма трудную проблему, хотя во многих отношениях она становится важнейшей именно теперь[1]. Она, с моей точки зрения, особенно четко выражает специфику психики и, значит, предмета психологии (ограничимся здесь анализом лишь человеческой психики). Тем самым сразу же выступает на передний план всегда субъективный характер психики, т.е. ее неотделимость от человека, от субъекта, от человеческого фактора, поскольку нечто нематериальное может существовать лишь как свойство и качество чего-то материального (в данном случае человеческих индивидов). Нематериальность психики, которая, таким образом, вовсе не означает ее субстанциальности, выражается прежде всего в неразрывной связи психического с исключительно специфичным семантическим содержанием. Здесь-то и находятся подлинные истоки всей проблематики смысла, значащих переживаний и т.д., хотя, на мой взгляд, традиционная постановка и решение проблемы смысла и значения недостаточно корректны и потому требуют нового подхода к ее анализу (подробнее см.: Брушлинский А.В. Культурно-историческая теория мышления. М., 1968. 104 с.; Мышление: процесс, деятельность, общение. М., 1982. С. 32—38). Иначе говоря, без должного учета нематериальности психики нельзя правильно понять и воспитать духовность человека, обладающего психикой.
7
Весь этот совсем кратко обозначенный комплекс вопросов актуален для современной и будущей теории и практики психологической науки, все более компетентно принимающей участие в обостряющейся борьбе против бездуховности и за активизацию подлинно человеческого фактора. Именно на этом поприще наша наука сможет резко усилить, в частности, свой специфический и потому незаменимый вклад в общее дело гуманизации НТР. Например, она сумеет глубоко и убедительно раскрыть и сильные, и слабые стороны компьютеризации труда, науки, обучения и т.д. и вместе с тем будет противостоять технократическому мышлению, продолжая свои лучшие традиции, заложенные еще в 60-е гг.
Привлечь внимание психологов к фундаментальной и, значит, глобальной проблеме нематериальности психики важно, на мой взгляд, еще и потому, что тем самым удастся качественно по-новому и более научно организовать взаимодействие психологии со смежными науками — социологией, физиологией, техникой, математикой и т.д. Для большинства наших коллег-«смежников» (особенно для естественников и инженеров) нематериальность психики может показаться особенно парадоксальной или даже вовсе невероятной, но при правильной ее трактовке эта проблема должна будет стимулировать более глубокое взаимопонимание между разными специалистами. И тогда в ходе междисциплинарных исследований психология сможет еще более эффективно сотрудничать с другими науками, не «растворяясь» в них, не утрачивая своей специфики, но и не замыкаясь в себе. Однако вопрос об организации эффективного сотрудничества между специалистами наиболее актуален теперь для нас самих — для психологов. Здесь придется кратко рассмотреть вторую из вышеупомянутых проблем.
2. На мой взгляд, сейчас в условиях гласности и демократизации особенно важно резко повысить культуру наших научных дискуссий прежде всего в целях все более глубокого анализа того общего и различного, что соответственно объединяет и отличает друг от друга научные школы в психологии. Такие дискуссии — целиком уже только по нашей вине, по вине психологов — длительное время находятся у нас на непростительно низком уровне. Эта одна из существенных причин совершенно недостаточного сотрудничества между разными психологическими учреждениями, направлениями и научными школами. Приведу лишь один, но наиболее яркий и легко документируемый пример подобных недостатков. На протяжении по меньшей мере последних 35 лет А.Н. Леонтьев и его ученики, а также последователи культурно-исторической теории Л.С. Выготского почти полностью (за небольшими исключениями) ходят от развернутого диалога в печати с С.Л. Рубинштейном и его учениками и даже не отвечают на их аргументированную, научную и очень детальную критику и теории Л.С. Выготского, и теории А.Н. Леонтьева (что недавно честно и самокритично признал В. В. Давыдов; см.: Ждан А.Н., Тихомиров О.К. Состояние и перспективы развития истории отечественной психологии // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1987. № 3. С. 55—62). То же самое приходится сказать о критике культурно-исторической теории со стороны П.И. Зинченко, П.Я. Гальперина, Ж. Пиаже и других. Чем бы ни объяснялся такой уход от полемики и открытого диалога, он облегчил условия для дальнейших шагов, тоже не способствующих интенсивному и нормальному развитию нашей науки.
Например, А.Н. Леонтьев и некоторые из его учеников к концу 70-х гг. неожиданно изменили на противоположную свою прежнюю оценку культурно-исторической теории: они стали рассматривать эту теорию как источник и начало деятельностного подхода, хотя прежде справедливо соглашались с тем, что она существенно отличается от указанного подхода и реализующих его концепций. Более того, некоторые из сторонников данной теории по нескольку раз меняли в отношении нее свои позиции. В результате культурно-историческая теория выступает для различных ее продолжателей одновременно в двух взаимоисключающих качествах — как
8
непосредственно связанная, и, напротив, не связанная с деятельностным подходом. Получается тем самым, что она охватывает в принципе весь возможный спектр психологических направлении и исследований. Но тогда, по существу, любой результат любых исследований может быть использован для подтверждения этой теории (что нередко и делается). Она становится попросту неопровержимой, но не в результате всеобщности, точности и строгости ее логики, а, наоборот, из-за предельной размытости и нечеткости ее интерпретации.
Теперь понятно, почему на протяжении последней четверти века у нас произошел ничем не оправданный двойной сдвиг в развитии науки: а) культурно-историческую теорию многие неожиданно начали рассматривать как источник и реализацию противоположного ей деятельностного подхода; б) а сам этот подход, издавна существующий по крайней мере в двух основных вариантах — рубинштейновском и леонтьевском,— стали вопреки очевидности сводить лишь ко второму варианту, разделяемому большинством психологов (это было тем легче сделать, что на факультете психологии МГУ в течение более 20 лет, до 1982 г., вообще не преподавали первый из указанных вариантов). В итоге принципиально важная проблема деятельности выступает в нашей науке весьма обедненно и односторонне, и, значит, страдает общее дело всех психологов.
Приходится напоминать о столь неправомерных метаморфозах прежде всего с целью лучшего осознания того, что все они стали возможными главным образом вследствие ухода от диалога ведущих продолжателей культурно-исторической теории и теории интериоризации. Поэтому одной из важнейших задач начавшейся перестройки должно быть значительное повышение культуры наших научных дискуссий, необходимое для преодоления монополизма и групповщины. На мой взгляд, стоило бы, в частности, возродить старую максиму, согласно которой каждый ученый аргументированно отвечает на научную критику его теории (у нас лишь немногие психологи придерживаются столь элементарного правила). Что же касается вышеуказанной развернутой, но безответной критики культурно-исторической теории и теории интериоризации, то она, конечно, вовсе не означает полного отрицания этих теорий. В них есть немало интересного и положительного, но и то, и другое можно будет по-настоящему глубоко выделить и проанализировать лишь в ходе совместных обсуждений и корректной полемики.
Именно коллективная творческая работа всех наших психологов в разных, но соотносимых направлениях, идущая к единой цели на основе общей для нас диалектико-материалистической методологии, и является путем перестройки в психологической науке. И в прошлом, и в настоящем мы имеем много примеров подобной коллегиальности, дающей очень ценные результаты. Этот положительный опыт мы можем и должны теперь использовать и развить на качественно новом уровне в интересах науки и всего нашего общества.
И.И. Ильясов (факультет психологии МГУ)
Совершенствовать практическую
психологию.
Важнейшим направлением перестройки в психологии должно являться расширение и совершенствование практической психологической работы во всех сферах жизни: на производстве, в области образования, медицины, торговли, в военном деле, науке и культуре, спорте и т.д. Именно в такой работе находит свое применение научная психологическая продукция, и именно такая работа является главным каналом внедрения психологических знаний в решение разнообразных практических задач, связанных с учетом человеческого фактора в любой отрасли деятельности. Через практическую работу психологи, как и любые другие специалисты, и вносят свой вклад в созидательную деятельность общества и получают социальную оценку и признание как полезные или бесполезные профессионалы.
Конечно, психологическое знание внедряется в жизнь не только через
9
практическую работу самих психологов. Есть много специалистов-практиков, которые используют достижения психологии в своей деятельности самостоятельно, получая психологические знания во время профессиональной подготовки (например, учителя, врачи, руководители предприятий и организаций). Но главной является все-таки практическая деятельность психологов.
Если оценивать положение дел с практической психологической работой у нас в целом, то следует признать его безусловно неудовлетворительным, хотя оно на сегодняшний день все-таки значительно лучше, чем хотя бы 10—15 лет назад.
Две основные причины, на мой взгляд, мешают расширению фронта, практических психологических работ. Первая причина — слабая методическая обеспеченность различных видов практической работы психологов. Низкий уровень методической оснащенности является следствием того, что в стране отсутствует организованная и систематическая работа по сбору, отработке, модификации имеющихся и созданию новых методик диагностики, обследования, оценок, корригирования, формирования и других воздействий, которая осуществлялась бы в соответствующих учреждениях психологами, занимающимися главным образом этой работой. В настоящее время психологи, осуществляющие практическую работу, испытывают очень большие трудности, во-первых, потому, что нет методик для работы и, во-вторых, потому, что из-за этого им нужно не только делать свою работу, но еще и собирать, проверять и разрабатывать новые методики. При большом количестве людей, обслуживаемых практиком-психологом, работа по подготовке и совершенствованию психологического инструментария не может осуществляться на должном уровне. Мы привыкли заставлять людей делать много разных дел, поэтому не имеем ни одного дела, выполненного качественно. При обсуждении методик практической работы нередко говорят, что иностранные методики нам не подходят, а своих мы не разрабатываем. В итоге работать нечем. Требуется конкретный анализ и профессиональная оценка каждой методики, иначе мы можем прозевать и ценный, «работающий» опыт, усугубляя добровольную самоизоляцию, приносящую немалый вред в любом деле.
С другой стороны, у нас есть определенные концепции и принципы создания эффективных методик, есть вполне удачные прецеденты такой работы, и тем не менее в целом она не налажена.
Вторая причина, мешающая развертыванию полноценной практической работы психологов, это отсутствие системы психологических служб. В настоящее время психологи-практики там, где они есть (производство, медицина, а в образовании, например, их нет, работают в основном в одиночку или в лучшем случае, небольшими группами. Разобщенность, отсутствие необходимого минимума профессионального общения и другие негативные стороны такой организации работы снижают ее уровень.
Мы уже давно довольно единодушно договорились о необходимости создания психологических служб. Не менее десяти лет мы ставим вопрос о создании системы психологических служб в стране. У нас имеются неплохие концепции содержания практической работы психологов вообще и в службах в частности, которые обсуждались не один раз в печати, на конференциях и т.п. Имеются проекты психологических служб в школе, в вузе, на производстве, в медицине и т.п., которые позволяют начать соответствующую работу. Наконец, были даже попытки обращения к полномочным органам с ходатайствами о создании психологических служб. Тем не менее психологические службы в стране не созданы до сих пор. Раньше главной причиной являлась необходимость государственного финансирования, которого оказалось невозможным добиться. Теперь, с переходом на хозрасчет, ситуация изменилась, однако трудности остаются. Имеется закон о переводе на хозрасчет бюджетных организаций. Но у нас не было бюджетных служб, поэтому переводить на хозрасчет нечего. Их надо создавать заново, правда, как хозрасчетные, и это может облегчить дело,
10
но автоматически не решает проблемы. Кроме того, не очень ясна возможность организации хозрасчетных служб в сферах деятельности, которые не переводятся на хозрасчет и остаются на госбюджетном финансировании — таких, как система образования и здравоохранения.
За право создания служб надо долго и упорно бороться, но делать это фактически некому. У каждого уже работающего психолога есть круг своих обязанностей и ходить систематически по инстанциям нет возможности. Чтобы решить организационные вопросы, необходимо создать группу специалистов, которые занимались бы этим специально, постоянно, как своей практической задачей и только ей. Им предстоит проявить немало психологической проницательности и предприимчивости, чтобы убеждать, разъяснять, отстаивать, доказывать, организовывать, чтобы пробить наконец бюрократическую стену, которая стоит на пути удовлетворения объективной потребности общества в системе практических служб.
Еще одна причина неудовлетворительного внедрения психологии в практику — кадры и их подготовка. То, что мы все еще плохо готовим выпускников психологических факультетов к практической работе, не является большим откровением. Содержание, методы и средства обучения нуждаются в серьезном улучшении. Правы те, кто предлагает более четко разделить подготовку к исследованию и практической работе. Это не означает, что студенты будут получать разные по глубине научные знания. При любой подготовке знания должны быть на самом высоком уровне, а вот деятельности на основе этих знаний должны быть освоены разные: - преимущественно исследовательские или практические. Для практической психологической работы требуется особая система качеств личности, которые мы не можем формировать в течение пяти лет обучения, и ими не обладают подчас и сами преподаватели. Поэтому необходим подбор абитуриентов с уже сформированными ранее предпосылками к необходимым для практического психолога личностными качествами. Подготовка к практической работе должна включать формирование умения не только пользоваться имеющимися методиками, но и создавать новые.
В целом подготовка психологов должна больше опираться не только на хорошие психологические знания, но и на научные основы обучения и воспитания в вузе, о чем большинство преподавателей имеет весьма смутные представления.
В.С. Агеев (факультет психологии МГУ). Повысить качество исследований,
восстановить историческую справедливость.
Для обсуждаемой сегодня перестройки психологической науки существенны очень многие вопросы. Я остановлюсь на двух.
Первый — это вопрос о качестве наших научных исследований. Проблема качества является одной из центральных отнюдь не только для производственной, экономической сферы. Очень остро стоит она и применительно к науке. Действительно, если выводы наших исследований и делаемые на их основе прогнозы, рекомендации и т.д. основываются на данных, качество которых сомнительно, то совершенно очевидно, что все эти выводы и рекомендации ничего не стоят. Было бы очень полезно выяснить мнение широкой психологической общественности о качестве нашего психологического знания — теоретических концепций, методов, результатов эмпирических исследований, практических внедрений и т.д. Сделать это можно с помощью подобных «круглых столов» и специальных анкет, публикуемых в журнале.
На мой взгляд, в целом качество психологических исследований у нас в стране, мягко говоря, оставляет желать лучшего. К сожалению, действительно важные проблемы часто подменяются псевдопроблемами, действительно необходимые дискуссии — псевдодискуссиями. Стоит ли удивляться тому, что псевдопроблемы влекут за собой псевдоисследования, которые в итоге не могут дать ничего, кроме псевдорезультатов, псевдовыводов, псевдорекомендаций и псевдовнедрений.
11
Эту порочную цепочку необходимо разорвать. Магистральный путь здесь один: демократизация и гласность! Однако как конкретно реализовывать эти общие принципы в сообществе психологов — вопрос непростой. Конструктивная деловая критика, свободная от личных выпадов, нормальный диалог с использованием именно научных аргументов, а не закамуфлированная силовая борьба самолюбии, озабоченность в первую очередь самой сутью полученных данных, их научным и практическим значением и уж потом — собственным престижем и заслугами... Наверное, каждый согласится, что все это должно стать нормой, естественной средой, в которой только и может развиваться подлинная наука. Но как этого практически достичь? Сегодня, если такое и наблюдается, то скорее как исключение, нежели правило. Ограничусь единственным примером. У нас вообще крайне редки случаи, когда результаты, полученные одним автором, были бы добросовестно — и именно с научными целями — проверены и перепроверены другим исследователем. К сожалению, даже простая реинтерпретация данных, не говоря уж об их специальной перепроверке, очень многими были бы восприняты сегодня как чуть ли не вызов, демарш, как нечто непорядочное, неэтичное. Между тем совершенно непонятно, как вообще может развиваться научное познание без такого рода контроля, проверки и перепроверки истинности, надежности и т.д. получаемых данных, как вообще может развиваться теоретическая дискуссия, полемика без опоры на собственно научные аргументы, на фактический материал.
Каковы же те конкретные организационные формы перестройки нашей науки, а точнее говоря, возвращения ее к нормальным условиям, без которых она функционировать просто не может, рано или поздно неизбежно регрессируя к схоластике и догматизму?
У меня нет готовых и универсальных рецептов, но кое-что напрашивается само собой. Так, стоило бы, пожалуй, повысить личную ответственность ученого за качество всех видов его научной продукции, как это и происходит сейчас в сфере материального производства. В нормально функционирующем, здоровом научном сообществе любая «некачественность» (непроверенные данные, подделка, подтасовка данных, имитация самого исследования, а также поддержка низкокачественной продукции других авторов, например серых публикаций или бессодержательных диссертаций своих учеников и последователей) неизбежно и автоматически сказывается, как минимум, на престиже и авторитете ученого Оценку качества всех видов научной продукции должен обеспечить надежно работающий механизм гласности. Наладить такой механизм — наша первостепенная задача. Большую роль здесь могут сыграть наши периодические издания. Было бы очень полезно существенно расширить объем полемических, критических, дискуссионных материалов; при этом публиковать одновременно мнения и аргументы обеих полемизирующих сторон.
Широко распространенное мнение, что оценить качество научной работы очень и очень сложно, если вообще возможно, является, по-моему, ошибочным. Конечно, все увеличивающаяся специализация науки, специфика исследовательской деятельности, отсутствие строгих и общепринятых критериев и методов оценки качества, разобщенность и сложные отношения между научными центрами и коллективами и т.д. объективно затрудняют оценку. Однако главная трудность кроется в причинах субъективных, а именно в нежелании, неумении, опасениях перед самой возможностью вынести результаты и выводы своих исследований на широкий, возможно и беспристрастный, но заведомо нелицеприятный суд коллег. Доказательством тому может служить хотя бы тот элементарный факт, что практически в каждом научном коллективе существует, во-первых, более или менее единое, а во-вторых, почти всегда верное мнение о качестве научной работы каждого сотрудника. Хотя такое мнение может часто и не совпадать с устно и письменно декларируемыми официальными оценками.
12
Второй вопрос касается причин негативных, застойных явлении в психологической науке. Поиски и шельмование виновных в создавшемся положении, раздувание конфликтов и сведение счетов с ними, уверен, ни к чему хорошему не приведут. Гораздо важнее сейчас осознать, что большинство из негативных явлений — не вина, а беда психологии. Разумеется, не нужно при этом отрицать большую долю собственной ответственности за создавшееся положение. Конечные и важнейшие причины застойных явлений в жизни общества в целом сегодня названы. Бюрократизация и централизация управления народным хозяйством, наукой, культурой и т.д., административный и волюнтаристский стиль руководства, жесточайший административный контроль над всеми формами материальной и духовной деятельности — все это прямо определило и то, что мы наблюдаем в настоящее время в психологии. Разрыв между теорией и практикой, догматизация и выхолощенность теоретических концепций, отсутствие содержательных научных дискуссий, изолированность школ и направлений, самоизоляция советской психологии в целом от мировой науки, разрыв в естественной преемственности и смене научных поколений — эти и многие другие черты нашей науки являются прямым, неизбежным и глубоко закономерным следствием названных выше причин.
Нынешним и грядущим историкам психологии предстоит продемонстрировать эти закономерные причинно-следственные связи на конкретном материале, на живой плоти и пульсе минувшего и настоящего. Восстановить связь времен — вот что сейчас совершенно необходимо. Для этого предоставляется сегодня редкая, уникальная возможность. К сожалению, в целом мы этой возможностью пока пренебрегаем. Действительно, на фоне того огромного и разностороннего интереса к прошлому, проявляемому сейчас повсеместно — писателями и художниками, публицистами и широкой публикой, общественными и политическими деятелями, — усилия психологов в этом направлении более чем скромны. Похоже на то, что освежающий, оздоровительный ветер перемен пока не затронул нашу науку. Между тем восстановление верной исторической перспективы является настоятельной необходимостью, ибо наука, лишенная исторических корней, с извращенным, фальсифицированным прошлым, оказывается нежизнеспособной, не способной к обновлению и творческому развитию. Воссоздание объективной истории психологической науки нужно, во-первых, для восстановления социальной и исторической справедливости; это — наш долг по отношению к нашим учителям и предшественникам; во-вторых, для осуществления реальной перестройки психологии. Сделать это можно только тогда, когда вскрыты подлинные, настоящие причины заблуждений и ошибок. Избежать их повторения в будущем можно лишь тогда, когда они полностью осознаны.
Е.В. Щедрина (журнал «Вопросы психологии»). Вторгаться в реальную жизнь, развивать фундаментальные исследования, повышать прогностичность психологической науки.
На сегодняшний день надо констатировать, что психология мало вторгается в реальную жизнь. Люди нуждаются в ответе на интересующие их жизненные вопросы. В попытке ответа на них многие обращаются к имеющейся психологической литературе, а также к периодическим изданиям по психологии. Однако по-настоящему увлекательных и полезных книг популяризаторского толка очень мало, а ведь в отличие от популярных книг по математике, скажем, книги по психологии должны интересовать практически всех людей, ведь они — о том, что касается человеческой натуры: обо всех и о каждом человеке в отдельности. Но если среди книг все же могу встретиться популярные издания, хотя бы отчасти удовлетворяющие читательский «спрос на психологию», то в журналах такой информации читатель почти не находит. Выпускающиеся в нашей
13
стране четыре журнала по психологии («Вопросы психологии», «Психологический журнал», «Вестник МГУ. Сер. 14. Психология», «Новые исследования в психологии») в соответствии со своим статусом научных изданий отдают свои страницы главным образом статьям чисто научным. Проблему может решить, видимо, выпуск специального популярного журнала по психологии. Повышение психологической культуры нашего населения должно заботить психологов не меньше, чем развитие академической психологии. Но удовлетворение большой потребности широкой публики в психологических знаниях — лишь одна, лежащая на поверхности, сторона вопроса о пользе психологической науки для общества.
Значительно более важной является та сторона этого вопроса, которая касается способов удовлетворения психологической наукой потребностей практики. Чтобы психология стала по-настоящему полезной обществу, она должна обрести свойство быстрого реагирования и осмысления новых острых проблем жизни. Наша психологическая наука не поспевает за веяниями времени. Речь не идет только о быстром реагировании на такие недавно возникшие в социальном масштабе проблемы, как, например, наркомания, проституция и пр.,— сейчас меняется сама атмосфера в нашем обществе, а психологию, как область знания, эта перемена как будто и не затронула. К настоящему времени в наших психологических изданиях не появилось ни одной хотя бы констатирующей статьи на указанные темы, не говоря уже о психологических разработках, объясняющих распространение этих явлений, или рекомендациях о том, какими способами предотвращать их, а также как исправлять людей, в которых уже поселилось это зло.
Однако психологическая наука не может заниматься только реагированием на сиюминутные запросы практики. Как и в других науках, в психологии должна быть представлена, наряду с «обслуживающей», практической психологией, и так называемая академическая, разрабатывающая фундаментальные проблемы психологии; г. е. основу любых наук, в том числе и направленных на решение сугубо практических задач, должны составлять фундаментальные исследования, без развития которых любая наука быстро исчерпает себя, «растворившись» в практике. Требовать (как об этом время от времени говорят различные административные деятели, главным образом не являющиеся специалистами в области психологии) от всей психологии перестройки в духе замены академических исследований разработками сугубо практическими — значит пытаться нанести ей прямой вред, толкать психологическую науку к полной редукции ее содержания, значит упрощенно понимать задачи психологии в деле перестройки. Видимо, выход в том, чтобы четко различать психологию академическую и психологию практическую и готовить для той и другой соответствующие кадры.
К сожалению, как показывает жизнь, сама общественная практика в нашей стране еще не очень готова воспользоваться знаниями, накопленными в академической психологии. Наиболее очевидный в этом отношении пример — чрезвычайно замедленное внедрение психологической службы в школы, где еще так много других — непсихологических — проблем, которые нужно срочно решать (от программ обучения до технической оснащенности школ), что дело не доходит до таких «тонкостей», как использование педагогами психологических знаний в ежедневной практической работе.
Непременным условием полезности психологической науки для общества должна стать ее прогностичность. Интересующийся психологией широкий читатель ждет от этой науки прежде всего объяснения особенностей человеческой натуры и на основе того — выработки «рецептов», по которым можно было бы предсказывать возможные способы поведения людей, обладающих теми или иными особенностями. И конечно, психологическая наука должна «уметь» то, что в реальной жизни пытаются делать псе люди с разной степенью успешности, даже
14
не будучи специалистами в области психологии. Не секрет, что в настоящее время наша наука носит в основном констатирующий характер. На сегодняшний день такое положение не может удовлетворять общественные запросы к психологии. Важно так перестроить нашу психологическую науку, чтобы она обладала не только объяснительной силой, но и позволяла бы прогнозировать, видеть перспективы развития того или иного изучаемого ею явления. Особенно это касается областей обучения и воспитания. Психологическая наука в достаточной мере изучала закономерности развития человека в разные возрастные периоды, но до сих пор не сказала своего веского слова по вопросу о том, как, каким образом добиваться того, чтобы человек в результате обучения и воспитания соответствовал если не идеалам, то по крайней мере необходимому уровню духовного развития.
Атмосфера, сложившаяся в нашей науке, во многом определяет и отношение психологов к критике их работ. Очень показательны в этом смысле публикации рецензий на издания по психологии в наших психологических журналах. В применении к этим публикациям слово «критика» совершенно утратило свое первоначальное значение «оценки, разбора, обсуждения какого-нибудь выступления, предмета, поступка, книги, произведения и т.д.». Нормой стало отсутствие подлинного разбора, анализа научных изданий по психологии, которые заменяются панегириками. Боязнь критики — частное проявление сложившегося в нашей науке явления, которое можно было бы назвать отсутствием культуры проведения дискуссий, отсутствием диалогичности. Перестройка психологии невозможна без устранения этого страха.
В.С. Ротенберг (1-й Московский
медицинский институт им. И.М. Сеченова). Психологический
климат в психологии.
Для развития любой науки существенное значение имеет установившийся в ней психологический климат. Один из основных факторов, отрицательно влияющих на климат,— административно-бюрократический стиль управления, неминуемо подавляющий творческое начало, без которого не только невозможен прогресс в науке, но и вообще немыслима работа с интересом и самоотдачей.
Беда психологической науки состоит в том, что в ней довольно давно сложился и действует механизм самовоспроизведения бюрократического руководства: к административным должностям, как правило, приходят люди, идеально соответствующие этому стилю и по мере сил его поддерживающие и укрепляющие. Основным мотивом их деятельности является сохранение собственной власти и престижа, который определяется служебным положением. Естественно, что при таких установках они заинтересованы в том, чтобы их окружали люди послушные, легкоуправляемые. Но именно эти качества находятся в непримиримом противоречии с любой одаренностью и даже просто со способностью к подлинному увлечению своим делом.
Поэтому одной из основных, хотя и никогда не эксплицируемых и даже не всегда осознаваемых, задач руководителя подразделения становится создание климата, враждебного творческой увлеченности и раскованности. В руках у заведующего кроме административной власти есть еще один мощный рычаг управления — именно он определяет, кому и что можно публиковать, и поэтому легко может пресечь всякую возможность самоактуализации любого из подчиненных. Не думаю, что я чересчур сгущаю краски — если это и не всегда удается, то не потому, что к этому не прилагается усилий, а потому, что творческий поиск и свободомыслие тех, кому посчастливилось своевременно обзавестись этими качествами, толкает их на сопротивление. Они инстинктивно чувствуют, что покорность и отказ от самостоятельного поиска в науке могут привести их к гибели. Однако борьба против доминирующей в коллективе атмосферы трудна и непродуктивна, и если творческого человека не удается сломить духовно,
15
то почти всегда удается его по крайней мере вытолкнуть из «здорового» и «единого» коллектива. После этого коллектив, как правило, ускоренно деградирует, ибо срабатывает закон положительной обратной связи: упрочение бюрократических и иерархических отношений убивает интерес к делу, а это, в свою очередь, делает такие отношения еще более прочными. Мне довелось наблюдать, как такой стиль руководства начинает мстить за себя самому руководителю: даже способный исходно человек, поддавшись властолюбию и приняв правила игры «в начальника», утрачивает интерес ко всему, кроме этой игры, его продуктивность снижается, и он, как болотом, засасывается собственным коллективом, который до этого подчинил и подавил. Попытка насильственного административного создания научной школы «сверху» по известному принципу: «один коллектив — один руководитель — одна идея» кончается тем, что вместо научной школы возникает школа для отстающих. Выход из создавшегося положения далеко не прост, ибо приход к административному руководству в науке лиц с вышеописанными установками, к сожалению, не случайность и не результат каких-то отдельных просчетов в подборе кадров. При существующей структуре управления в науке эти люди закономерно достигают ключевых административных постов, и вся система их выдвижения является самовоспроизводящейся. Боюсь, что при существующих условиях на первых этапах не поможет даже демократическая система свободных выборов, во всяком случае — поможет не всюду, ибо в тех коллективах, где у большинства сотрудников уже выработана «обученная беспомощность» и неспособность к самостоятельному мышлению и решению, руководителя будут выбирать из числа все тех же «сильных личностей», руководствуясь элементарным страхом перед любым новшеством и неопределенностью, перед необходимостью принять на себя ответственность, а подспудно — еще и страхом перед требованием настоящей работы в случае победы творческого человека на выборах.
Поэтому единственную альтернативу я вижу в создании механизмов, не подчиненных административному аппарату и способствующих творческому самовыражению людей. Сегодня ни у кого, по-видимому, не вызывает сомнения; что между оценкой по «гамбургскому счету» в науке и занимаемым административным постом часто существует большой разрыв. Поэтому я предлагаю методом широкого анонимного опроса выявить специалистов, пользующихся наиболее высокой научной репутацией, и доверить этим лицам, объединенным в неформальный комитет, решение основных, стратегических вопросов планирования и организации научных исследований и контроля за выполнением решений. Это вполне соответствовало бы духу демократизации. Из такого комитета могли бы выделиться и члены редколлегии журналов, и члены ученых советов, чье участие в руководстве институтов, в определении научной политики должно быть расширено.
Такой экспертный совет, членство в котором не зависит от занимаемых административных должностей и академических званий, должен регулярно переизбираться каждые 2—3 года. Избрание может осуществляться при посредничестве центральных научных журналов, которые будут сообщать об условиях выборов и публиковать образец анонимной анкеты, которая должна быть заполнена и отправлена по адресу счетной комиссии. При такой системе избираться в экспертный совет будут специалисты, наиболее высоко котирующиеся среди коллег, прежде всего на основе их статей и публичных выступлений. Доминирование таких специалистов в ученых советах и редколлегиях может оздоровить климат в науке и обеспечить всем оригинальным и интересным авторам, независимо от принадлежности к той или иной школе, доступ к публикациям. Самовоспроизводящейся бюрократической системе будет тем самым противопоставлена самовоспроизводящаяся творческая. В дальнейшем это облегчит и административную перестройку.