Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

121

 

В ПОМОЩЬ ПРАКТИЧЕСКОМУ ПСИХОЛОГУ

 

ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ В КОНТЕКСТЕ СЕМЕЙНОЙ ПСИХОТЕРАПИИ

 

А. Ф. КОПЬЁВ

 

Практика психологического консультирования семьи переживает в настоящее время период своего активного становления. Это требует от специалистов, с одной стороны, расширения их методического арсенала и соответствующего круга психологических представлений, с другой стороны, классификации уже имеющегося опыта, выделения определенных научно-методических подходов, более ясного обозначения позиций. Спецификой этих задач и обусловлен характер предлагаемой работы, в которой нам хотелось подвести некоторые предварительные итоги пятилетней практической консультативной работы с клиентами психологической семейной консультации, организованной при НИИ ОиПП АПН СССР и факультете психологии МГУ под руководством А.А. Бодалева и В.В. Столина. Поскольку индивидуальное консультирование представляет собой сферу достаточно широкую, далеко выходящую за пределы семейной проблематики, вопросы, которые мы собираемся затронуть, могут представлять интерес для большого круга специалистов, практически занимающихся консультативной работой. Это в первую очередь вопросы о показаниях к индивидуальному консультированию и о психотерапевтических принципах1 и приемах индивидуальной консультативной работы.

Развитие семейной психотерапии связано с утверждением в профессиональном сознании практических психологов принципов системного анализа. Эти принципы ориентируют нас на понимание симптомов и проблем клиента в контексте его семейных взаимоотношений, а в качестве объекта психокоррекционных воздействий рассматривают не отдельного человека, но его семью в целом [6]. Однако на практике соблюсти эти принципы не всегда представляется возможным.

С одной стороны, приход в консультацию других членов семьи нередко крайне затруднен или невозможен. Это относится прежде всего к тем случаям, когда обращение клиента в консультацию происходит в тайне от родственников, а также, когда приглашение в консультацию членов семьи встречает их безусловный отказ или же, в силу особенностей их состояния, представляется терапевтически бесперспективным. В этом случае мы вынуждены, в силу объективных обстоятельств, ограничиться работой лишь с одним из членов семьи, и ограниченность нашего «консультативного кругозора» актуальным психологическим состоянием клиента является также отчасти вынужденной.

 

122

 

Мы стараемся не углубляться в исследование возможных общесемейных предпосылок, поскольку не можем иметь на них никакого воздействия.

С другой стороны, имеется определенный класс случаев, в которых, на наш взгляд, индивидуальная работа с клиентом является принципиально предпочтительной. В этих случаях мы специально не пользуемся возможностью приглашать других участников семейного конфликта, а ограничиваемся лишь встречами, порой весьма немногочисленными, с самим обратившимся клиентом. Общая особенность этих случаев состоит в том, что в них актуальное психологическое состояние обратившегося за помощью клиента выступает на первый план и нам как бы нет дела до общесемейных предпосылок этого состояния. И хотя сам клиент иной раз и стремится обсуждать именно эти вопросы (поведение родственников, их характеры и т.п.), для консультанта с достаточной очевидностью выступает именно своеобразие его данного психологического (а порой и психопатологического) статуса, который и становится адекватным ориентиром для психологического воздействия.

В ситуации семейного конфликта между взрослыми людьми тот из них, который обратился в консультацию, заслуживает анализа не меньшего, а, скорее всего, большего, чем тот, который выступает как основная фигура в жалобе и отказывается прийти в консультацию. Такое положение вещей может оказываться некоторым камнем преткновения, если считать, вслед за сторонниками системного подхода в семейном консультировании, что адекватная коррекционная работа должна проводиться только с семьей в целом, с участием всех ее членов. Опыт показывает, что именно тот член семьи, который отказывается от психотерапии, нередко несет с собой значительную долю семейного неблагополучия, поэтому его неучастие в консультативной работе делает ее, казалось бы, бессмысленной.

Нам представляется терапевтически перспективным полагать уклоняющегося от консультирования участника семейного конфликта условной константой. Мы видим в нем человека, который по тем или иным причинам не может (по крайней мере в настоящее время) пойти на изменение. В клиенте же, обратившемся за помощью и настроенном на психотерапевтическую работу, мы видим человека более гибкого и реально несущего основную долю ответственности за психологическое благополучие семьи, но который не хочет больше терпеть, и мы работаем с его состоянием.

Итак, первое, что можно отметить,— это момент несовпадения «общесемейной» и «индивидуальной» психологической картины случая и предпочтение последней тогда, когда мы, вынужденно или произвольно, строим свою консультативную работу с клиентом как последовательно индивидуальную.

Однако этим возможные несовпадения не ограничиваются, наоборот, то, что описано нами выше, является лишь частным случаем принципиального несовпадения, абстрактно-психологической и рабочей модели случая. Осознание этого факта нам представляется чрезвычайно важным, так как теоретически оно способствует прояснению вопроса о специфике консультативной психологии, ее своеобразия по отношению к научно-исследовательской практике, а кроме того, страхует специалиста от многих недоразумений и ошибок, связанных с прямым перенесением абстрактно-психологических построений на конкретного человека

Диагностический аспект индивидуального консультирования. В процессе консультативной работы с клиентом мы можем ориентироваться как бы на два параллельных ряда диагностических соображений.

Первый ряд выстраивается исходя из внешней, бесстрастно-аналитической позиции и будет представлять собой ту профессионально-психологическую интерпретацию проблем клиента, которую мы производим в соответствии с нашим образованием, научной эрудицией и теоретическими вкусами. Сюда войдут все мысли, суждения и гипотезы, касающиеся того, что, по нашему мнению,

 

123

 

является причиной данных проблем клиента, что представляет собой его семья, что представляет собой он сам как личность, его индивидуально-психологические особенности и что именно должно измениться внутри или вокруг него, чтобы эти проблемы были решены или по крайней мере утратили свою остроту.

Другой ряд диагностических соображений ориентирован на состояние самого клиента. Позиция диагноста в этом случае определяется, с одной стороны, тем запросом, с которым клиент пришел в консультацию, его субъективным видением своих проблем, с другой — его эмоционально-психологическим состоянием в данным момент, открыто выражаемым в беседе или интуитивно схватываемым самим консультантом. В своем крайнем выражении суждения первого ряда будут отличаться изощренностью психологического анализа, предельной тонкостью в истолковании психологических причин и следствий и будут носить неизбежный отпечаток некоторой умозрительности, оторванности от жизни. Суждения же второго ряда в своем пределе будут тяготеть к малодифференцированным определениям житейского характера, к чуждым психологичности заключениям от здравого смысла, к моральным оценкам и эмоционально насыщенным суждениям.

Таким образом, перед психологом, проводящим консультирование, всегда стоит задача достижения адекватного компромисса между этими двумя точками отсчета. Важно, чтобы диагностические установки, на которых строится работа, не просто соответствовали действительности, но на каждом этапе консультирования оставляли бы максимально широкий спектр терапевтических возможностей, не загоняя преждевременно консультативный процесс в узкие рамки определенных психотерапевтических процедур.

Наш опыт показывает, что по крайней мере на начальных этапах работы с клиентом полезен «сдвиг» в пользу второго типа «диагнозов», ограничивающихся лишь общей квалификацией наличного состояния клиента и самыми поверхностными гипотезами о ключевых переживаниях и мотивах обращения в консультацию. Последнее имеет особое значение в тех случаях, когда именно само желание консультироваться составляет основной «симптом», подлежащий коррекции. Важнейшим моментом, определяющим выбор индивидуально ориентированной консультативной тактики, является, таким образом, субъективное состояние клиента, квалифицируемое в терминах, близких к его собственному пониманию.

Ниже приводится перечень основных «симптомов» (мы называем их здесь начальными состояниями), который охватывает до 90 % тех двухсот случаев, в которых нами была использована тактика индивидуального консультирования. Следует сказать, что приводимая классификация, чисто эмпирическая, а не логическая, поэтому наличие у клиента того или иного состояния вовсе не исключает возможности других. Отнесение же случая к той или иной категории предполагает, что в настоящий момент именно данное состояние является ведущим в общей картине обращения.

1. Тревога2. Состояние тревоги, беспокойства встречается очень часто у наших клиентов. Можно сказать, что в той или иной степени оно свойственно едва ли не всем обращающимся в психологическую консультацию и поэтому, казалось бы, трудно говорить о его специфичности и выделять по этому признаку отдельную группу. Однако в некоторых случаях состояние тревоги определенно является ключевым и, не доискиваясь до его предполагаемых глубинных истоков, есть смысл считать его основным фактором,

 

124

 

обусловливающим данные проблемы клиента, и именно против этого состояния направлять главные психотерапевтические усилия.

2. Уникальность. В эту группу мы относим состояния, связанные с тягостным ощущением исключительности произошедшей с клиентом беды или совершенного им самим проступка. Психотравмирующее событие представляется человеку настолько чудовищным, противоречащим самим основам его жизни, что он, как правило, не может и (или) не хочет поведать о нем людям из своего окружения и вместе с тем явно не в состоянии справиться с ним в одиночку. Нередко сам по себе подробный рассказ о вызывающих душевную боль обстоятельствах или воспоминаниях, независимо, казалось бы, от ответных реакций консультанта, приносит существенное облегчение, происходит преодоление болезненной самозамкнутости, человек перестает чувствовать себя один на один со своей бедой или виной.

3. Поиск участия. Недостаток подлинной душевной близости в жизненных контактах с людьми побуждает человека искать компенсации «на стороне», в частности в общении с психологом-консультантом по поводу тех или иных личных психологических проблем. В этих случаях основной смысл консультирования состоит в удовлетворении стремления к близости и взаимоотношения клиента с психологом приобретают как бы самоценный характер.

4. Порочный круг конфликта. В случаях этого типа обращает на себя внимание главным образом сама ситуация, в которой находится клиент. Как правило, это ситуация актуального конфликта, единоборства клиента с кем-то из своих близких, единоборства, из которого он не может или не хочет выйти. Поэтому здесь правильнее будет говорить скорее об объективном состоянии, чем о субъективном, которое для данной группы неспецифично.

5. Сомнение, неуверенность. Сюда мы относим те случаи обращений, которые вызваны трудностями в принятии важного жизненного решения или же, наоборот, сомнениями (явными или скрытыми) в правильности уже совершенного поступка.

6. Уныние. Главной особенностью случаев этой группы является преимущественно эмоциональное реагирование на произошедшее травмирующее жизненное событие. Клиента тяготят чувства тоски, уныния, обиды, и он, более или менее осознанно, стремится разделить их с кем-либо, получить утешение в беседе с авторитетным для него человеком.

Наряду с перечисленными состояниями, при которых обращающийся в консультацию клиент действительно пребывает в затруднении, страдает и действительно нуждается в помощи, следует выделить особый круг состояний, в контексте которых обращение клиента к психологу выглядит существенно иначе и, по нашему мнению, требует от консультанта определенной бдительности при диагностике и особого подхода при дальнейших попытках психотерапии.

7. Психологическая интоксикация. Распространенность этого состояния является, по-видимому, относительно недавним завоеванием нашей культуры и связана, наряду с прочим, с распространением психологических знаний о личности, о конфликтах, «комплексах» и т.д. в массовом сознании, вследствие чего у некоторых людей возникает иллюзия, будто психология, так хорошо разбираясь в человеческих ошибках, знает правила того, как надо жить, чтобы этих ошибок, «комплексов» и т.п. не допускать. Находящийся в этом состоянии клиент порой парадоксально энтузиастичен, он, как правило, не испытывает в данный момент какого-либо действительного затруднения или страдания и обращается за консультативной помощью как бы впрок. Его проблемы звучат, быть может, и очень внушительно, но они аморфны, слишком многочисленны или слишком общи, он склонен находить в себе все возможные и невозможные «комплексы», а его готовность к рефлексии подчас столь же бeзгранична, сколь и его изначальная надежда на консультирование, Все это делает «работу» с такими клиентами, быть может,

 

125

 

и нетрудной и порой весьма приятной для профессионального самолюбия, что, однако, справедливо только для тех случаев, когда психолог впрямую идет по запросу клиента и действительно начинает ему всячески «помогать», подробно анализируя его психологические «проблемы». Нам же кажется, что как раз этого здесь и не следует делать.

8. Мода, любопытство. В данном состоянии, в отличие от предыдущего, клиент, в сущности, ничего от консультанта не ждет и его обращение в консультацию, каковы бы ни были предъявляемые проблемы и жалобы, продиктовано главным образом желанием быть в курсе дела, попробовать, так сказать, психотерапию «на зуб», что нередко сочетается с элементами своеобразного удовольствия и самоутверждения, связанного с самораскрытием и выставлением напоказ всех «сложностей» и «запутанностей» своего внутреннего мира.

9. Манипуляция. Находясь в этом состоянии, клиент главным образом сосредоточен на других людях — конкретных лицах из своего жизненного окружения — или вообще на всех, с кем ему приходится общаться. В консультировании он ищет возможности психологически «оснаститься» теми или иными знаниями или приемами общения, которые помогли бы ему добиваться желаемых результатов от его партнеров по общению. При этом смысл этих результатов, нравственную и психологическую оправданность тех целей, которые ставит перед собой в общении клиент, он менее всего склонен обсуждать с консультантом и попытки обсудить эти вопросы нередко встречают более или менее выраженное сопротивление.

Особенность последних трех состояний, если рассматривать их с точки зрения возможностей консультирования, заключается, по нашему мнению, в том, что в рамках этих состояний, каковы бы ни были те сколь угодно многообразные проблемы, которые предъявляет психологу клиент, действительной «проблемой», подлежащей психотерапии, является сам факт обращения клиента в консультацию. И именно в той мере, в какой этот факт становится предметом критического рассмотрения в беседах психолога с клиентом, консультирование этих состояний мы считаем возможным и полезным.

Возвращаясь к нашему списку в целом, отметим еще раз, что, хотя одновременно у человека могут наблюдаться признаки сразу нескольких (если не всех) из перечисленных состояний, в процессе психотерапевтического консультирования, как правило, в данный конкретный момент времени на первый план с очевидностью выступает лишь какое-то одно (редко больше) состояние. С нашей точки зрения, оно и может являться адекватной диагностической основой для консультативной работы.

Общие консультативные установки. В основе совместной семейной психотерапии лежит ряд теоретических положений, базирующихся как на общей теории систем, так и на достаточно длительном опыте успешной терапевтической работы. Какие же принципы могут полагаться в основу подхода к индивидуально ориентированному психологическому консультированию членов семьи?

Постулат ответственности. Постулат ответственности состоит в том предположении, что данный конкретный человек — наш клиент — свободен в своих мыслях, чувствах и поступках; в том, что, каковы бы ни были организмические, индивидуально-психологические и семейные обстоятельства, сколь полно они не предопределяли бы бытие личности, в ней всегда есть сфера, не сводимая ни к какой причинности; в том, что даже объективная невозможность существенно изменить тягостные обстоятельства своей жизни сама по себе, автоматически еще не делает ее (эту жизнь) невыносимой и у человека всегда остается свобода выбора и, в частности, возможность терпеть. В этом смысле он всегда несет ответственность за свои жизненные семейные конфликты.

Представляется принципиальным тот факт, что клиент психологической консультации — это, как правило, не

 

126

 

больной человек, которого, если он пришел к специалисту, тот обязан лечить. Проблемы, с которыми приходит человек к психологу,— это по большей части проблемы, с которыми сталкивается в той или иной форме и степени едва ли не каждый, но далеко не каждый при этом обращается в консультацию. Поэтому сам по себе факт обращения с жалобами на те или иные психологические проблемы не всегда может быть достаточным основанием для углубленной консультативной работы. Серьезность нашего отношения к проблемам клиента должна соответствовать серьезности его собственного отношения к ним, той мере ответственности за свое состояние, которую он себе полагает. В противном случае консультирование становится делом в лучшем случае бесполезным.

В медицине известен тип так называемых рентных больных, для которых их болезнь становится средством получения разного рода жизненных выгод, ренты. Аналоги этого можно встретить и в сфере психологического консультирования. Здесь подобные установки питаются главным образом возможностью для клиента получить научно обоснованное оправдание собственной несостоятельности с точки зрения тех или иных жизненных ценностей или задач. Проводимая совместно со специалистом-психологом «работа» над своими «психологическими проблемами», углубление в бесконечные лабиринты психологической причинности становятся особым родом психологической защиты. Поэтому уже само по себе соблюдение вышеописанного соответствия приобретает в иных случаях важнейшее психотерапевтическое значение.

Обоснование потребности в помощи. В нашем опыте неплохо зарекомендовал себя следующий «прием». Когда у нас есть сомнение в серьезности клиента, а его состояние позволяет вести с ним беседу в таком ключе, мы, внимательно выслушав, стараемся успокоить его, подробно разъясняем, что не находим в его состоянии ничего из ряда вон выходящего, делимся с ним своими сомнениями в целесообразности консультирования; прибегая порой к личному опыту, убеждаем относиться к беспокоящим его проблемам как к вполне естественным, непреложным явлениям жизни, словом,— всем ходом бесед либо по-настоящему успокаиваем его, либо побуждаем доказывать нам, что он действительно нуждается в серьезной психологической помощи. Таким образом, уже в самой первоначальной фазе консультирования клиент оказывается перед задачей, которую, в терминологии А.Н. Леонтьева, можно определить как «задача на личностный смысл» [4]. В беседе с психологом он должен определить чего он в действительности ждет от психологической консультации, а это, в свою очередь, нередко актуализирует и более общую, принципиальную проблему, чего он в действительности ждет от жизни, проблему, в свете которой наличные затруднения клиента приобретают подчас совсем иную окраску. Рассматривая их под таким углом зрения, мы порой выходим на тот круг вопросов и психотерапевтических задач, которые в зарубежной психотерапии связываются в первую очередь с идеями и практикой логотерапии В. Франкла, многолетний и успешный опыт которой показал, какой огромный психотерапевтический потенциал несет в себе самоопределение человека в ценностных, смысложизненных аспектах своего бытия или, по терминологии А.Н. Леонтьева, в смыслообразующих мотивах деятельности [4], [8].

Немаловажным достоинством психологического консультирования, ориентированного на состояние клиента, является, по нашему мнению, его краткосрочность и лаконизм, с одной стороны, с другой — открытость, возможность для клиента в любой момент, в случае необходимости, обратиться вновь. Здесь важно, что при наличии соответствующих показаний остается возможность применить в дальнейшем в работе с данным же клиентом любой другой метод: скажем, пригласить (если представится возможность) всю семью и работать с ней как с единой системой, включить клиента в психотерапевтическую

 

127

 

группу, перестроить индивидуальную работу с ним с учетом понятий и методов психодинамики, развивать самонаблюдение или же использовать какую-либо суггестивную технику и т.п. В большинстве своем, эти процедуры сложны, требуют большего времени и предполагают более условные и инертные жанры общения между психологом и клиентом и, в той или иной степени, закрывают возможности для других форм консультативной работы.

Радикальная и консервативная терапевтические установки. Важнейшим аспектом консультативной работы, во многом определяющим весь ее строй, является общая психотерапевтическая направленность консультанта, масштаб тех коррекционных задач, которые он ставит и пытается решать.

С точки зрения психотерапевтического радикализма, надо добиваться максимальных изменений во всем строе жизни клиента; надо стремиться к тому, чтобы консультирование охватило как можно больше сторон жизни человека или по крайней мере наиболее глубинные и значимые из них; чтобы клиент подверг критическому пересмотру ключевые аспекты своего психологического бытия и таким образом пришел бы, в перспективе, к более насыщенной, полноценной, счастливой жизни Соответственно, и сами формы работы видятся, в идеале, насыщенными внутренним драматизмом или яркой экспрессией, как нечто, находящееся в принципиальном диссонансе с традиционным течением событий, разрушающее привычный уклад и целостность обыденной жизни, которые в рамках данной установки полагаются заведомо болезненными и непродуктивными.

Психотерапевтический консерватизм склонен относиться к психологическому статусу клиента значительно терпимее и ставить перед собой задачи более скромные. С этих позиций проблема или состояние клиента видится не столько как закономерное следствие, как проявление некоторого более общего несовершенства его психологической природы, которую надо по возможности перестроить, сколько как актуальное жизненное затруднение, которое надо пережить. Задача же психолога мыслится как посильная помощь клиенту в этом переживании [2].

В рамках первой терапевтической установки решаются проблемы, связанные по преимуществу с созданием адекватных диагностических моделей и формулированием диагностических показаний к применению тех или иных психокоррекционных методов (различных приемов и техник); вторая установка более связана с проблемой установления психотерапевтического контакта. Обусловлено это тем, что, не ставя перед собой далеко идущих коррекционных задач, а исходя из наличного положения вещей: характера человека и его конкретных жизненных обстоятельств, психолог волей-неволей прибегает к традиционным, устоявшимся в обыденном общении речевым жанрам и, находясь в их рамках, стремится помочь человеку в его состоянии средствами обычной беседы. Нередко получается так, что состояние клиента и форма общения с консультантом становятся как бы «сторонами одной медали», что и придает вопросам контакта первостепенную важность.

Частные консультативные установки. Длительность консультативной работы. Наш опыт показывает, что можно довольно успешно укладываться в весьма сжатые сроки. Мы, в пределе, стремимся строить свою работу с клиентом так, чтобы каждая встреча могла восприниматься как заключительная, последняя, по крайней мере на данном этапе. При этом, конечно, специально оговаривается возможность в случае необходимости повторного обращения. Важно, чтобы инициатива продолжения контакта исходила всякий раз в как можно большей степени от клиента, нежели от консультанта. Это, на наш взгляд, способствует увеличению ответственности клиента и делает его взаимоотношения с психологом более ясными.

Обычно процесс консультирования длится недолго: за последние полгода из общего числа обращений 30 % приходится на краткосрочное консультирование (1—2 встречи по 1 часу каждая); в 35 % случаев было проведено

 

128

 

так называемое среднедлительное консультирование (3—7 встреч с интервалом в неделю), и лишь в 10 % случаев наш контакт продолжался более полугода. Вполне понятно, что за столь непродолжительное время работы с клиентом можно ставить и решать лишь очень ограниченные задачи. В обоснование такого психотерапевтического минимализма приведем следующие соображения.

Во-первых, поскольку среди нашего населения психоаналитическая и, более широко, психотерапевтическая «идеология» не нашла широкого распространения, нетрудно заметить, что обращающийся за психологической помощью человек, как правило, не имеет тех стереотипов «психотерапевтических» ожиданий, которые предписывали бы ему искать у психолога длительной, особо углубленной курации, ставящей своей целью существенную перестройку его внутреннего мира. Поэтому у нас нет внешних, фиксированных в массовом сознании предписаний того, как мы должны заниматься консультированием, мы достаточно свободны в выборе целей и средств, чтобы сделать свою работу максимально соответствующей особенностям клиента.

Во-вторых, существует немалая часть людей, которых в консультировании в наибольшей степени интересует сам процесс общения с психологом, процесс, для которого личные проблемы являются лишь поводом. (Нередко их начальное состояние характеризуется поиском участия.)

Условно мы называем клиентов первого типа — проблемоцентрированными, а клиентов второго типа — психологоцентрированными. Вполне понятно, что соответствующие условия, и в особенности установки психолога на продолжительную, глубинную работу с клиентом, могут легко способствовать его «перенесению» из первого типа во второй. Весь вопрос в том, насколько это оправдано. Представляется, что данная тенденция связана в известной степени с некритическим переложением идей и методов собственно медицинской психотерапии, что, в свою очередь, проявляется в игнорировании разницы между клиентом психологической консультации и больным-невротиком3.

Специфика консультативной беседы. Как уже говорилось, консультант зачастую пользуется обыденными речевыми жанрами. В чем же в таком случае состоит специфика консультативного общения?

Во-первых, психолог-консультант должен профессионально владеть теми средствами воздействия, которыми располагает, скажем, обычная человеческая беседа и которыми любой другой — непрофессионал пользуется стихийно. Профессионализм консультанта заключается не в самом по себе применении тех или иных психотехнических приемов и манипуляций, но в строгом соответствии его действий действительному опыту клиента, в способности безошибочно «попадать» в зону ближайшего развития по возможности каждого обратившегося человека.

Во-вторых, отличие консультирования от ряда обычных жизненных общений, отличие, действительно необходимое, задается не экстравагантностью психологических суждений и приемов, но объективной возможностью для консультанта сохранить особую,

 

129

 

пользуясь понятием М.М. Бахтина [1], вненаходимость по отношению к личности клиента и его состоянию. Эта возможность, которой не может располагать по отношению к клиенту ни один человек из его жизненного окружения уже в силу самой жизненной связанности с ним, позволяет психологу добиваться более целостного, глубокого, но, главное, устойчивого взгляда на ситуацию, взгляда, в хорошем смысле, со стороны. Важно подчеркнуть, что возможность эта не дана, но задана, и то, насколько состоятельным окажется консультант в ее осуществлении, зависит уже от его профессионального и личного опыта, от доброй воли и способности вступать в значимый диалог с любым человеком.

Проблема совета. Завершая наше обсуждение, хотелось бы коснуться еще одного вероятного вопроса: не происходит ли здесь сведения психологического консультирования к традиционной практике консультаций по тем или иным вопросам? Мы имеем в виду, к примеру, консультации врача, юриста, косметолога, модельера и т.д., т.е. такой род услуг, при которых деятельность специалиста заключается в первую очередь в даче определенных рекомендаций, советов, рецептов и ограничивается (при всей вероятной сложности и ответственности) схемой: вопрос — ответ.

Мы думаем, что подобной интерпретации психологического консультирования необходимо всячески избегать. Наивный рационализм, исходящий из чисто внешней рассудочности вопроса, предполагает возможным давать на него научно-психологически обоснованный ответ: скажем, предлагать психологическое объяснение ситуации и (или) конкретный совет. Но, как верно указывалось В.В. Столиным [7], совет, сам по себе, во-первых, почти наверняка будет воспринят клиентом как досадная банальность, если он не выходит за пределы наличного уровня осознания клиентом своих проблем; во-вторых, он может быть отторгнут в силу изначального, более или менее скрытого нежелания следовать вообще какому бы то ни было совету в жизненных вопросах; в-третьих, он может культивировать рентные установки клиента. Все это делает простую рассудочную форму консультирования по типу вопрос — ответ неприемлемой. Вместе с тем опыт показывает, что совет в практике психологического консультирования не только допустим, но и необходим. Важно, однако, чтобы он не был самодовлеющим, но был включен в некоторую более общую целостность диалогического взаимодействия между консультантом и клиентом [3]. Так, например, на начальных этапах консультирования порой самый незатейливый и банальный совет позволяет снять некоторую первичную настороженность и способствует укреплению начального контакта. Также в форме советов нетрудно актуализировать в сознании клиента некоторые общечеловеческие нравственные нормы, которыми он, в силу своего состояния, пренебрегает. Это порой существенно углубляет обсуждаемую проблематику. Еще одна важная функция, в которой может выступать совет,— это функция интерпретации или, вернее, индикатора для самостоятельного обнаружения клиентом игнорируемых им аспектов собственного поведения [5].

Конечно, возможности использования совета при психологическом консультировании этим нисколько не ограничиваются — они значительно шире, и мы коснулись здесь лишь самых очевидных. Но в любом случае представляется принципиальным следующий момент: используем ли мы совет в его прямом назначении или же прибегаем к нему как к некоторому приему в работе с клиентом, мы всегда должны быть уверены в его истинности, в том, что его реальное исполнение полезно; в противном же случае это превращается в ничем не оправданную манипуляцию, которая в конечном счете оборачивается против психолога, исподволь разлагая даже самую добротную консультативную работу.

Итак, мы попытались содержательно очертить ту сферу психологической практики, которая относится к индивидуальному психологическому консультированию, рассмотрели в едином

 

130

 

контексте соответствующий круг проблем, таких, как проблема ответственности клиента, проблема целей и средств консультативной работы, проблема длительности контакта между клиентом и консультантом и его специфики, проблема совета. При этом, опираясь на собственный опыт, мы стремились обосновать «открытый» вариант консультирования, при котором цели и форма консультативной работы не предрешены заранее, но соответствуют актуальному состоянию клиента, с одной стороны, а с другой — мере его ответственности и готовности к изменению.

Затронутые здесь проблемы сами по себе очень сложны и, несомненно, заслуживают специального исследования, эффективность которого обусловлена четкостью представлений об индивидуальном консультировании в целом. Предлагая свою «версию», мы сознаем некоторую неполноту и беглость нашего изложения, но надеемся, что коснулись вопросов действительно важных.

 

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 424 с.

2. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М., 1984. 200 с.

3. Копьев А.Ф. К проблеме взаимоотношения консультанта и консультируемого в ходе психологической коррекции // Семья и формирование личности: Сб. науч. тр. / Под ред. А.А. Бодалева. М., 1981. С. 31—59.

4. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. 304 с.

5. Петров Н.Н. Аутогенная тренировка как метод коррекции нарушений внутрисемейных взаимоотношений // Семья и формирование личности: Сб. науч. тр. / Под ред. А.А. Бодалева. М., 1981. С. 66—72.

6. Столин В.В. Семья как объект психологической диагностики и неврачебной психотерапии // Семья и формирование личности: Сб. науч. тр. / Под ред. А.А. Бодалева. М., 1981. С. 26—38.

7. Столин В.В. Некоторые принципы психологического консультирования // Семья и личность: Тезисы докладов Всесоюзной конференции 28—30 сентября 1981 г. М., 1981. С. 58—65.

8. Frankl V.Е. Man's search for meaning. An introduction to logotherapy. Boston: Beacon press, 1962. 150 p.

 

Поступила в редакцию 12.XI 1985 г.



1 Для тех, кто практически занимается психологическим консультированием, очевидна родственность этого дела психотерапии, что, в частности, проявляется в характерном для практических психологов употреблении терминов «психотерапия», «консультирование», «психокоррекция» как синонимов. Следуя данной традиции необходимо указать на существование серьезных отличий между консультированием и клинической психотерапией, некоторые из которых будут рассмотрены ниже.

2 Важно особо подчеркнуть, что в 10—20 % случаев обращений за психологической консультативной помощью мы сталкиваемся с проявлениями различных нервно-психических заболеваний. Вопрос о возможностях и особенностях консультативной работы с этой категорией клиентов нуждается в специальном обсуждении. Здесь же укажем, что в приводимый перечень мы включаем только психогенно обусловленные состояния тревоги у клинически здоровых людей. Это относится ко всем пунктам нашего перечня, вызывающим психиатрические ассоциации.

3 В большинстве своем, в отличие от больных неврозами, наши клиенты не склонны скрывать свои психологические проблемы, что позволяет существенно упростить взаимоотношения и не придавать отношениям перенесения и контрперенесения такого большого значения, какое предполагает глубинная психотерапия неврозов. Вполне вероятно, что тот или иной клиент, обратившийся в консультацию по поводу своих психологических затруднений, имеет в данный момент те или иные невротические симптомы, но существенно здесь то, что он именно в психологической плоскости ищет решения своих проблем и не использует свои симптомы в качестве «дымовой завесы». Это позволяет психологу с самого начала относиться с большим доверием к тому, что сообщает ему клиент, и, не перегружая своей проницательности мыслями о возможных бессознательных подтекстах и механизмах, оставаться в границах очевидного и использовать те средства воздействия, которые адресуются в первую очередь к сфере сознания. Если работа на данном уровне оказывается неэффективной, тогда сам клиент в той или иной форме вынужден констатировать это, и переход обсуждения на другой, более углубленный уровень, происходит как бы по его инициативе и знаменует собой существенное изменение в понимании и формулировании им собственных психологических проблем.