Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

91

 

О НЕКОТОРЫХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ВОПРОСАХ В ИЗУЧЕНИИ ПРОБЛЕМЫ МОЗГА И ПСИХИКИ

(по поводу статьи Р.М. Мещерского)

 

Н.П. БЕХТЕРЕВА, Ю.Л. ГОГОЛИЦЫН, Ю.Д. КРОПОТОВ, С.В. МЕДВЕДЕВ

 

Проблема соотношения сознания (психики) и мозга является естественнонаучным аспектом общей философской проблемы соотношения материального и идеального и уже в античной науке решалась по-разному материалистами и идеалистами. В XVII в. оформились два варианта ее решения: психофизическое взаимодействие (Декарт) и психофизический параллелизм (Лейбниц). Они видоизменялись (Гартман, Мах), но окончательное решение с позиций диалектического материализма, рассматривающего психику как активное отображение реальности, осуществляемое посредством нервных механизмов, было дано на основе ленинской концепции отражения. В.И. Ленин подчеркивал, что «материалистическое устранение «дуализма духа и тела» (т.е. материалистический монизм) состоит в том, что дух не существует независимо от тела, что дух есть вторичное, функция мозга, отражение внешнего мира» [1; 88].

И.М. Сеченов, открыв феномен центрального торможения, показал физиологический механизм реализации «не хочу» — краеугольного камня проблемы «свободы воли», на которой базировались идеалистические взгляды в середине XIX столетия (Н.Н. Страхов, Е.И. Эдельсон, Н.Д. Кавелин и др.). «Разница в воззрениях школ на предмет лишь та, что одни, принимая мозг за орган души, отделяют по сущности последнюю от первого; другие же говорят, что душа по своей сущности есть продукт деятельности мозга» (Сеченов И.М. Рефлексы головного мозга).

Попытка отрыва сознания (психики) от мозга продолжается и до сих пор и, вероятно, будет существовать до тех пор, пока сохраняются два направления в философии, однако споры и аргументация сторон становятся все более изощренными. Как известно, ряд западных ученых, сделавших много для раскрытия механизмов деятельности мозга, выходя на идеологическое обобщение, делают вывод об отсутствии или опосредованности связи мозга и сознания, мозга и разума (И. Шеррингтон, Дж. Экклз, У. Пенфильд и др.).

Статья Р.М. Мещерского «Психофизиологический изоморфизм: дискуссионные вопросы» также посвящена рассмотрению этого вопроса, где автор пытается представить психику и физиологические процессы в нервных клетках, протекающие в мозге, как два онтологически различных процесса, т.е. выделяет две различные, не связанные между собой формы бытия (онтология — учение о бытии как таковом).

Таким образом, он встает на позиции так называемого дуалистического интеракционизма, важнейшим гносеологическим источником которого, как неоднократно подчеркивалось в отечественной литературе ([6], [7], [12]), является абсолютизация различий между психическим и физиологическим, между идеальным и материей главным образом за счет сведения понятия «материя» исключительно к физико-химическим свойствам.

Диалектический материализм, как известно, не нивелирует сложности познания природы соотношения материального (мозг) и идеального (сознание). Решение этого вопроса состоит в установлении связи между неотъемлемыми свойствами явлений сознания и свойствами мозговых нейронных систем, являющихся материальным субстратом формирования явлений субъективной реальности.

В принципе оснований для новой дискуссии по уже давно решенной марксистско-ленинской философией так

 

92

 

называемой основной психофизической проблеме нет.

Вместе с тем статья содержит ряд положений, являющихся неверными с позиций современной науки.

Сложности естественнонаучного познания мозговых механизмов психической деятельности с позиций классических методов физиологии высшей нервной деятельности и классической нейрофизиологии были обусловлены теми обстоятельствами, что либо не было возможности непосредственно получить информацию о мозговых процессах, связанных с обеспечением психической деятельности, либо исследования заведомо редуцировались к тем уровням структурно-функциональной организации, которые не являются репрезентативными с точки зрения обеспечения системных функций головного мозга.

Условия прямого многоточечного контакта с мозгом человека, появляющиеся при обследовании больных в ходе лечебно-диагностического применения долгосрочных интрацеребральных электродов, впервые позволили приступить к физиологически наиболее полноценному на сегодняшний день изучению мозговых систем обеспечения мыслительных процессов человека, к изучению отражения мыслительной деятельности и ее содержания в различных физиологических процессах, протекающих в головном мозге, и в частности в импульсной активности нейронных популяций. Уже более 20 лет в отделе нейрофизиологии человека Института экспериментальной медицины АМН СССР, а также в других отечественных и зарубежных научных коллективах [11], [15], [16], [17] исследуется структурно-функциональная и нейрофизиологическая организация мозгового обеспечения мыслительной деятельности человека. В этих работах ставятся задачи исследования принципов организации мозговых систем обеспечения мыслительной деятельности, изучения мозговой топографии этой деятельности и тех физиологических перестроек в мозге человека, которые связаны не только с наличием или отсутствием определенной мыслительной деятельности, но и с ее содержанием. Эта задача, по сути, является поиском связи между материальным (мозг) и идеальным (мысль) на основе изучения функциональных физиолого-биохимических перестроек материи.

Этот поиск ведется на основе тщательного изучения не только импульсной активности при различных видах мыслительной деятельности, но и других физиологических процессов, таких, как вызванные потенциалы [8], [9], [10], метаболические процессы в головном мозге, изучаемые с помощью позитронно-эмиссионной томографии [18], энерговыделение клеток мозга, изучаемое с помощью термоэнцефалоскопии [14] и с помощью психофармакологии [13]. На основе этого поиска установлено, что мозг представляет собой чрезвычайно сложно организованное сообщество, систему нейронов. Далеко не все еще ясно в закономерностях поведения этой самой сложной из всех систем, которые когда-либо изучались человеком, однако показана, теперь уже на основе естественнонаучных исследований, принципиальная познаваемость мозгового обеспечения мыслительной деятельности и наличие связи между мозговыми и психическими феноменами, между мозгом и психикой. Против этих положений и возражает в своей статье Р.М. Мещерский.

В качестве основного доказательства своего тезиса он избрал метод критического разбора некоторых из наших работ, ставя задачей показать ошибочность как наших исследований, так и выводов из них. Вместе с этим автор критической статьи стремится найти модель психического, оторванную от физиологии мозга.

Р.М. Мещерский утверждает, что исследования нервных кодов психических процессов, которые нами проводятся начиная с конца 60-х гг., доводят «концепцию психофизиологического изоморфизма до его логического завершения, т. е. до представления о том, что все психические процессы должны иметь свой аналог (код) в нейронной активности». Кратко рассмотрев на первых страницах своей статьи некоторые, результаты наших исследований групповых последовательностей интервалов

 

93

 

между разрядами нейронов мозга человека при переработке им словесных сигналов, Р.М. Мещерский приходит к выводу о том, что «нейронный код есть наивная и чрезвычайно упрощенная попытка концептуализации того интуитивного заключения, что в импульсных потоках нейронной активности должна быть закодирована определенная информация и что эта информация должна иметь отношение к тем задачам, которые решает мозг в данный момент времени».

Разберем ряд выдвигаемых Р.М. Мещерским положений и покажем допущенные ошибки.

Первое положение автора говорит об ошибочности утверждения о том, что в основе изменений яркости по мере длительности раздражителя (измеренной методом подбора эталонной яркости) лежит специфика нейрофизиологических реакций (эффект БрокаЗульцера). В литературе эта зависимость достаточно подробно изучена и найдено соответствие колебаний воспринимаемой яркости частоте рецепторных разрядов. Автор пишет, что обнаружил «иллюзорную» корреляцию. Что это такое? Корреляция есть математическое строго определенное понятие, и она либо есть, либо ее нет. При этом Р.М. Мещерский забывает, что наличие корреляции ничего не говорит о характере связи (она может быть поверхностной, случайной, как многие связи по смежности, может отражать и причинно-следственные связи), она лишь заставляет анализировать эту связь. Однако почему автор отвергает причинно-зависимую связь между ощущением и частотой разрядов, неясно, поскольку в физиологии хорошо известно, что эта связь отражается и в действиях человека.

Далее автор подробно разбирает некоторые из наших работ, преимущественно относящихся к начальному периоду нашего исследования нейрофизиологических коррелят мыслительной деятельности, особо упирая на использование нами слова «код», не понимая при этом смысла использованного понятия. Так, на с. 83 он ставит знак равенства между понятиями кода и паттерна. Паттерн — это пространственно-временная структура биоэлектрической активности, специфическая для какого-либо состояния или формы активности мозга; код, как было указано нами, «представляет форму проявления перестроек активности нервных клеток, отражающих специфику мозговых механизмов определенного уровня организации, и особенности обеспечиваемой этими механизмами деятельности» [2; 43]. Кстати, именно монография [2], не цитируется Р.М. Мещерским, наиболее полно отражает наши позиции1.

Таким образом, если мозг может иметь в зависимости от форм деятельности множество кодов, когда речь идет о психической деятельности, то мы говорим о коде, свойственном именно этой деятельности. Паттерн — это лишь внешний, избранный для описания кода элемент активности. Такое определение вполне укладывается в рамки семиотического подхода к интерпретации сложных систем как систем знаков, могущих служить для выражения некоторого содержания.

Проблема, за которую мы взялись, действительно нелегкая. Поэтому решение ее естественно расчленяется нами на этапы и задачи, в каждом и каждой из которых используются адекватные этапу и задаче методические приемы. Широко использовался и используется нами и метод усреднения (постстимульная гистограмма — ПСГ), с помощью которой, в частности, была показана возможность воспроизводимого изменения частоты разрядов при придании значения ранее незначимому зрительному сигналу. Однако углубление в проблему требует применения не только традиционных, но и оригинальных методов исследования. Кстати, в вопросе об использовании нами усреднения (постстимульной гистограммы — ПСГ) Р.М. Мещерский противоречит не только нам, но и себе,

 

94

 

сетуя на недостаточность использования нами приемов усреднения и приводя в списке литературы работу Ю.Л. Гоголицына и Ю.Д. Кропотова, практически целиком основанную на использовании построения ПСГ.

Автор описывает одно из наших исследований и делает вывод, что, кроме корреляции во времени, нет других критериев, по которым можно было бы решать, является ли обнаружение реакции кодом и если да, то каких психических процессов. Автор не обращает внимания на то, что проводится строго контролируемое исследование, где участвующий в исследовании человек должен исходно различать слово-акустическую форму и слово-понятие и осуществлять определенные, заранее заданные действия с этим словом. По характеру этих действий и решается вопрос о том, какому психическому процессу соответствует тот или иной код.

Автор в ужасе от того, что в свете этой концепции мозг человека, знающего три языка, должен иметь около 150 000 кодов. Вообще же это величина небольшая не только для мозга, но и для одиночного нейрона. Так, если допустить наличие простейшего кода из активности двух синапсов, то для нейронов пирамидного тракта возможно 12 500 000 сочетаний. Но автор упускает из виду еще одну очень интересную возможность, известную в психолингвистике. Человек, владеющий несколькими языками, как известно, не переводит один язык в другой — основной, как это делается на начальном этапе изучения, он формулирует одно понятие, имеющее несколько двигательных репрезентаций (речевых), а нейрофизиологический механизм речи сомнению не подлежит. (Кстати, словарный запас в 50 000 слов уж очень велик, даже у А.С. Пушкина он был почти вдвое меньше.) Когда мы писали о коде русского языка, то имели в виду свойственные и специфичные для каждого языка формально-логические связи наиболее общего порядка, а именно понятийное содержание, которое отражается в грамматике, т.е. то, что нервный код отражает все три аспекта семиотической проблематики: синтактику, семантику и прагматику.

Детальный разбор аргументов, приводимых Р. М. Мещерским по поводу вариабельности наблюдаемых перестроек импульсной активности нейронов, необходимости их усреднения, специфического кодового значения и других вопросов, мог бы, несомненно, составить предмет для специальной научной дискуссии, тем более что авторы работ, в которых исследовались и продолжают исследоваться мозговые коды мыслительной деятельности, отнюдь не претендуют на то, что все эти вопросы исчерпывающе решены ими. Тщательно проанализировав текст на с. 82—85 статьи Р.М. Мещерского, можно было бы, оставив на совести автора отчетливо выраженное стремление иллюстрировать свои рассуждения только теми тщательно подобранными и вырванными из контекста выдержками из цитируемых работ, которые удобны для обоснования собственных взглядов, выделить действительно неисследованные, требующие своего решения проблемы, зерна конструктивных предложений. Однако, как это становится очевидным при дальнейшем чтении статьи, совсем не эти конструктивные предложения составляют ее главную мысль.

Мысль, которую отстаивает Р.М. Мещерский, заключается в том, что психические процессы «не могут иметь своим индикатором нейрофизиологические феномены, в частности нейронные коды». Имеется и более конкретное утверждение: «Принципиально невозможно судить по активности одного или п нейронов мозга о его деятельности».

Приведенные рассуждения являются ключевыми для позиции автора. Они преследуют одну цель — показать, что нейронная активность не имеет никакого отношения не только к психике, но и к физиологическим задачам мозговой деятельности. Согласно его логике, единственное, что может нейрон,— это сформировать неспецифическое состояние возбуждения или торможения.

Известно, что наши данные нашли подтверждение в работах Е. Халгрена и

 

95

 

соавт. [16], [17]. Однако, как видно из статьи Р.М. Мещерского, он отрицает заодно и возможность исследования мозгового базиса условных рефлексов на основе нейрофизиологических приемов. А как быть с экспериментальными работами, подобными исследованию Т. Сато [19]? В работе Т. Сато с соавт. показано, что нейроны нижневисочной коры обезьян реагируют на форму зрительного стимула инвариантно по отношению к его размерам и цвету. Таким образом, в эксперименте обнаружен нейронный базис (код) инвариантного опознания и эти данные соответствуют нейропсихологическим наблюдениям, полученным на больных с поражениями нижневисочной области коры [3].

Для доказательства своей позиции автор привлекает одну из нескольких существующих сейчас гипотез о вероятностном характере работы нейрона и возможностях описания ее стохастическим точечным процессом, хотя существует и ряд других альтернативных гипотез, также имеющих право на существование.

Не отрицая в принципе возможность правоты этой гипотезы, приведем ряд доводов, противоречащих ей в той крайней формулировке, которую дает автор.

Во-первых, неверным оказывается утверждение, что основным параметром для идентификации нейронных кодов является длительность межимпульсных интервалов (вероятно, это следствие неправильной идентификации понятий «паттерн» и «код»); помимо интервалов код фиксируется в текущей частоте импульсации, в структуре потока, в функции совпадений и даже в структуре нейронного ансамбля — носителя кода [2].

Во-вторых, автор, говоря о вероятностном характере физиологических процессов, упускает из виду то, что психические процессы также вероятностны и было бы интересно рассмотреть связь этих двух вероятностных процессов.

Наконец, утверждение автора, что каждый единичный нейрон может кодировать только наличие или отсутствие стимула, просто неверно. Нейрон кодирует информацию, приходящую к нему по разным каналам с разными видами кодирования и разным алфавитом. Эта интегральная функция нейрона протекает не по упрощенным законам «формального нейрона» на ранних этапах развития теории автоматов, и в соответствии с заключенными в нем (генетически или в результате обучения) правилами фильтрации, селекции и оценки информации. Именно этими путями преодолевается стохастичность информационного потока, если она возникает. Есть некоторые работы, из которых наиболее известны работы Хьюбела и Визела, показывающие, что даже один нейрон может выполнять задачу организации психического процесса на уровне восприятия.

Неверно и положение автора о том, что возникший потенциал действия равномерно идет по всем разветвлениям аксона. Электрические свойства аксона неравномерны и могут меняться в процессе его активации, чем и достигается строгая локальность импульсации (этой же цели служат собственные аксо-аксональные синапсы). Поэтому представление об обязательной интегрированности импульсов нейроном-реципиентом с импульсами других нейронов не соответствует истине.

Автор исходит из представления о том, что мозг — это просто беспорядочная, неорганизованная масса нейронов, сваленная в кучу. Однако мозг (это показано и в наших работах) чрезвычайно сложно организованное сообщество нейронов, где любое воздействие или включает какую-либо систему, или формирует новую.

Автор постулирует принципиально неверное положение о том, что необходимым условием нервного кода должно быть постоянство. На самом деле правильно обратное: любому нервному коду (опять следует напомнить, что содержание понятия «код» в наших работах и у автора статьи разное) обязательно присуща вариабельность, нестабильность. Во-первых, в отличие от автора статьи, помещающего код в одиночный нейрон с вытекающими из этого последствиями, описанными им выше в этой же статье, мы рассматриваем

 

96

 

кодирование в системе, а регистрируя одно из звеньев этой системы, мы, естественно, не знаем о поведении других носителей кода, которые могут выполнять в повторном исследовании другие задачи. Во-вторых, в психологии известно, что любое понятие, закодированное в слове, обрастает различными ассоциативными связями, действительно стохастического порядка, что и должно сказаться на вариативных компонентах кода. Такая вариабельность, но, конечно, в меньших масштабах, учитывая уровень кодированного психического процесса, имеется в сенсорном кодировании, которое автор не отрицает.

Судя по всему, автор вообще признает за мозгом только сенсорную функцию (для этого он даже согласен принять термин «нейронный код»), хотя мы с самого начала говорили о кодах психических процессов, и ни о каком параллелизме здесь не может быть и речи, наша концепция основана на причинной обусловленности психических процессов деятельностью мозга.

Далее автор пытается, отойдя от критики наших позиций, дать конструктивное решение вопроса, где можно было бы показать, что психика и нейрофизиология мозга принципиально разные вещи.

Чем же аргументирует свою мысль Р.М. Мещерский? Прежде всего, следствиями «вытекающими из основных (курсив Р.М. Мещерского.Авт.) гипотез (курсив наш.— Авт.) о механизмах восприятия, опознания, запоминания и извлечения образа из памяти». Первой рассматривается «гипотеза... о голографическом механизме восприятия и памяти, получившая определенные экспериментальные подтверждения». Она была использована в свое время, в частности, К. Прибрамом в его теории памяти, объясняющей феномен Лешли. Нами [4] была опубликована работа, специально посвященная методологическим аспектам голографического моделирования памяти, где было показано, что голографическая гипотеза своим возникновением обязана всего лишь аналогии между некоторыми обобщенными свойствами памяти и свойствами голограммы.

Голограмма — это весьма удобное преобразование, ничем не худшее и не лучшее других схожих преобразований, просто для нее есть хорошие технические решения. Она является всего лишь методом реализации Фурье-преобразования, и большинства из сверхъестественных свойств, которые ей одно время приписывали, просто не существует. Например, она не дает увеличения плотности записи. Она просто дает удобное техническое решение задачи получения предельной для данного материала плотности записи.

Автор прав, считая, что восстановить голограмму можно, только если известны законы ее образования, но дело-то в том, что эти законы образования голограммы известны и записаны во многих руководствах, поэтому восстановление возможно. Дифракция светового пучка описывается известными уравнениями, выведенными более 100 лет назад, и в принципе все равно, что пропускать свет, что решать уравнение. Автор путает простоту технических решений с реальной возможностью.

Однако далее автор делает логическую ошибку, переходя на аналогию с психической деятельностью. Почему нейрон является носителем элементов голограммы мозга?

Автор пишет: «Нейрофизиологические механизмы можно соотнести с процессом интерференции световых волн и фиксацией ее результата на светочувствительном носителе. Это формирование голограммы». Допустим, что это так, но далее автора ждет весьма неприятная для него неожиданность. Он пишет: «Психические процессы можно соотнести с другим процессом — с дифракцией светового пучка при прохождении его через голограмму и воспроизведением того изображения, которое было на ней зафиксировано». Автор, не понимая, что такое голограмма, совершенно неверно рассматривает законы создания и восстановления голограммы как принципиально различные. На самом деле это принципиально одно и то же, в наиболее простом

 

97

 

случае это предельный случай прямого и обратного преобразования Фурье. Таким образом, автор попадает в ловушку, он, не желая этого, завязывает нейрофизиологические феномены и психические процессы настолько жестко, что оказывается, что нервный код и психика — это одно и то же!

Но в конце концов дело даже не в конкретном понимании Р.М. Мещерским физических основ голографии. Вопрос в том, можно ли с помощью следствий, вытекающих из голографической гипотезы, опровергнуть гипотезу о возможности судить о мозговом обеспечении психических процессов, изучая физиологические проявления жизнедеятельности мозга? Очевидно, что без проведения специальных научных исследований нельзя.

То же самое справедливо и по отношению к другим гипотезам, о которых пишет Р.М. Мещерский,— классификационной гипотезе кодирования образа в многомерном пространстве и структурной гипотезе. Интересно, что классификационную гипотезу Р.М. Мещерский рассматривает как «прямо противоположную голографической гипотезе», но тем не менее с успехом привлекает следствия из нее для обоснования своих взглядов.

Классификационная гипотеза кодирования образа в многомерном пространстве, по сути говоря, ничем не отличается от голографической, так как голограмму можно представить себе как вектор в пространстве, являющийся Фурье-образом исходного n-мерного пространства. Однако автор не понимает, что вектор существует независимо от конкретного базиса, поэтому вовсе не обязательно требовать разложения образа по всем п координатам. Не обязательно любую функцию представлять в виде суммы бесконечного числа членов ряда Фурье.

Автор недостаточно разобрался в литературе по исследованию нейронного кода. Его поражает легкость обнаружения нейронного кода. Однако это не так. Относительно (и очень относительно!) легко обнаруживается код базисных психических процессов, характерных для работы всего мозга как единой системы, но чем более тонок психический процесс, тем труднее обнаружить код.

Третья, структурная гипотеза основывается на сенсорике мозга, но, как уже указывалось, это не соответствует современным данным о функциях мозга.

Наконец, наиболее сильные аргументы против концепции психофизиологического изоморфизма (т.е. исследований мозговых кодов психической деятельности) Р.М. Мещерский находит в рамках представлений о том, что сознательные психические проявления должны рассматриваться как отправления и функции «экстрацеребрального телесного органа», ибо, по его мнению, если обратиться к этим представлениям «критический разбор работ, основанных на концепции психофизиологического изоморфизма, является нецелесообразным. Остается только пожалеть, что пропаганде этих представлений В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили в статье уделено всего несколько строк, построенных практически полностью из цитат и не дающих читателю возможности понять, что же это за «экстрацеребральный телесный орган» имеется в виду и что такое «квазипредметное измерение бытия».

Подводя промежуточный итог, Р.М. Мещерский пишет: «Мозг является, как обычно думают, материальным субстратом, в котором протекают как нейрофизиологические, так и психические процессы. При этом можно допустить, что могут иметься системы нейронов, связанные с чисто нейрофизиологической, с чисто психической функциями или же реализующих обе эти функции. Однако может быть и иной подход к этой проблеме». Следующая страница статьи посвящена негэнтропийной роли информации. Высказав утверждение о том, что «только лишь при помощи практически безэнтропийной, точно отождествляемой символики человеческое сознание может кодировать свои результаты в таком виде, в каком они могут быть сохранены и адекватно восприняты другим человеком и обществом в целом», и даже не потрудившись его прокомментировать,

 

98

 

Р.М. Мещерский упоминает (и, как можно видеть, с одобрением) замечательную по своей физической неграмотности концепцию о том, что «мыслительная, низкоэнтропийная деятельность мозга может быть функцией другого материального носителя — сильно вырожденного газа сверхлегких элементарных частиц (нейтрино), связанных с нейронной сетью мозга».

Ссылка на результаты, полученные с использованием равновесной термодинамики, не оправдана, поскольку мозг является потребляющей энергию неравновесной системой.

Автор, конечно, чувствует, что в предыдущих разделах он слишком резко оторвал психику от материи, и пытается поэтому все же найти материальный носитель психики. Он обращается к известной уже концепции «нейтринной души», правда, выпуская слово «душа». Почему выбран именно этот носитель, понятно, так как нейтрино — одна из наименее изученных физикой частиц и можно поэтому спекулировать этим понятием сколь угодно. Правда, автор не пишет, из какой именно из двух разновидностей нейтрино (электронного или мюонного) состоит душа. Нейтрино чрезвычайно слабо взаимодействуют со всеми частицами, даже между собой, кроме того, они летят со скоростью света. Поэтому неясно, как мозг удерживает эти нейтрино и как они могут взаимодействовать, по крайней мере, с сенсорными элементами мозга для получения информации.

Если рассматривать это положение автора с философских позиций, то как  нейтрино, так и нейрон являются формами существования материи, и, приняв концепцию нейтрино, автор сам становится на позицию психофизического изоморфизма, против которого он так рьяно воюет.

Получается, что судить о психических процессах в мозге по нейрофизиологическим показателям нельзя принципиально, а вот если ввести для этого новую сущность — безэнтропийный субъективный мир или газ практически невзаимодействующих элементарных частиц,— то все встает на свои места.

Таким образом, автор сам встает в когорту псевдонаучных деятелей, представления которых он с сарказмом перечисляет.

Затем Р.М. Мещерский переходит к формулировке задач нейрофизиологии, а также психологии.

«Предельной задачей нейрофизиологии является прямая задача: функционально структурный синтез мозга как аппарата отражения... Нейрофизиология может решать также и обратную задачу: выяснение организации мозга на основе данных об активности его эфферентных систем... У нормальных животных и человека решение обратной задачи крайне осложняется вмешательством психических процессов», т.е. судить о психических процессах в рамках нейрофизиологии нельзя, но мешать они почему-то способны, причем даже на уровне эфферентных систем.

«Предельной задачей психологии является обратная задача: выяснение организации системы более высокого уровня, осуществляющей процессы мышления и сознания на базе той информации, которая была заложена генетически (куда? Авт.) или воспринята и первично обработана на нейрофизиологическом уровне (где? — Авт.). Прямая задача — структурно-функциональный синтез систем, реализующих психические функции,— вряд ли может быть продуктивно решаема, так как психические процессы не подлежат по своей природе аналитическому расчленению». И далее: «Выяснение того, как совершается транспозиция нейрофизиологического в психическое, является третьей задачей, для которой, видимо, даже не намечены еще пути решения».

И тут же, буквально через один абзац, мы читаем: «Возможно, что целостная деятельность (особых?) нейронных систем головного мозга, лежащих, как полагают, в основе психических процессов, может рассматриваться как проявление динамического хаоса, т.е. случайного движения детерминированных систем. В таком случае для ее исследования могут быть применены принципы регулярной и стохастической динамики, на основе

 

99

 

которых могут быть объяснены, в частности, инвариантность и константность восприятия». А к каким данным будут прикладываться эти принципы? Если к данным нейрофизиологического исследования, то Р.М. Мещерский противоречит сам себе. Выходит, дело не в принципиальной невозможности изучать основы психических процессов, а в неадекватных (по мнению Р.М. Мещерского) методах. Но это уже вопрос, который следует решать с конкретными данными в руках. А еще через одну страницу мы опять читаем: «Трудно ожидать, что достаточно совершенная нейрофизиологическая модель мозга будет в состоянии дать хотя бы намек на то (курсив наш.Авт.), как возникают субъективные ощущения, мышление, сознание». А как же регулярная и стохастическая динамика? Зачем ее применять?

Наконец, как можно решить задачу «функционально-структурного синтеза мозга как аппарата отражения», изначально полагая, что анализ нейрофизиологических процессов не позволяет (принципиально) накапливать данные о том, как протекают психические процессы?

Заслуживает специального обсуждения и еще один аспект (точнее, группа аспектов) развиваемых Р.М. Мещерским взглядов. Это их прямые следствия, о которых автор, по-видимому, не подумал. Ведь возникает естественный вопрос: А чем отличаются нейрофизиологические показатели от других физиологических — кожно-гальванической реакции, вегетативных параметров, наконец, времени реакции? Чем же занимается экспериментальная психология? Как собирается Р.М. Мещерский выяснять «организацию системы более высокого уровня, осуществляющей процессы мышления и сознания...» — решать предельную задачу психологии? Вот тут-то и вспоминаются слова И.М. Сеченова, сказанные более ста лет тому назад: «Дело идет... на то, чтобы передать аналитическую разработку психических явлений в руки физиологии... Как наука о действительных фактах, она позаботится прежде всего отделить психические реальности от психических фикций, которыми запружено человеческое сознание по сие время. Верная началу индукции, она не кинется сразу в область высших психологических проявлений, а начнет свой кропотливый труд с простейших случаев; движение ее будет через это, правда, медленно, но зато выиграет в верности... Из психологии исчезнут, правда, блестящие, всеобъемлющие теории; в научном содержании ее будут, наоборот, страшные пробелы; ... — и тем не менее психология сделает огромный шаг вперед. В основу ее будут положены, вместо умствований, нашептываемых обманчивым голосом сознания, положительные факты или такие исходные точки, которые в любое время могут быть проверены опытом... Одним словом, психология приобретает характер положительной науки. И все это может сделать одна только физиология, так как она одна держит в своих руках ключ к истинно научному анализу психических явлений». Эти слова взяты из работы И.М. Сеченова «Кому и как разрабатывать психологию?» (Избр. произв. Т. I. С. 192—195).

Достигнув своего апогея в концепции нейтринной психики, автор снижает накал статьи и вновь повторяет уже высказанные ранее положения. Здесь наглядно выступает и наивная сейчас концепция о мозге как о сенсорной системе.

Вот так и получилось у Р.М. Мещерского вместо критики психофизиологического изоморфизма проповедь старых-старых идей о непознаваемости мозговых основ психики.

 

1. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 18.

2. Бехтерева Н.П., Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д, Медведев С.В. Нейрофизиологические механизмы мышления. Л., 1985. 272 с.

3. Глезер В. Д. Зрение и мышление. Л., 1985.

4. Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д. Методологические аспекты голографического моделирования памяти // Методологические вопросы теоретической медицины / Под ред. Н.П. Бехтеревой.  Л.: Медицина, 1975. С. 117— 131.

5. Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д. Исследование частоты разрядов нейронов мозга человека. Л., 1983. 120 с.

6. Дубровский Д. И. Информация, сознание, мозг. М., 1980. 285 с.

 

100

 

7. Дубровский Д. И. Проблемы идеального. М., 1983. 227 с.

8. Иваницкий А. М. Мозговые механизмы оценки сигналов. М., 1976. 263 с.

9. Иваницкий А. М., Стрелец В. Б., Корсаков И. А. Информационные процессы мозга и психическая деятельность. М., 1984. 200 с.

10. Костандов Э. А. Нейрофизиологические механизмы бессознательных психических явлений // Успехи физиологических наук. 1981. Т. 12. № 4. С. 3—27.

11. Ливанов М. Н., Раева С. Н. Микроэлектродное изучение нейрональных механизмов произвольной мнестической деятельности человека // Механизмы модуляции памяти: Труды Всесоюзного симпозиума «Память в нормальных и патологических реакциях организма» / Отв.ред. Н.П. Бехтерева.  М.: Наука, 1976. С. 14—24.

12. Лурия А. Р., Гургенидзе Г. С. Философские приключения известного нейрофизиолога // Вопросы философии. 1972. № 6. С. 150—153.

13. Темков, Киров Клиническая психофармакология. М., 1973.

14. Шевелев И.А., Цыганков Е.Н., Горбач А.М., Будко К.П., Шараев Д.А. Тепловизионные показатели реакций мозга на зрительный раздражитель // Физиология человека. 1985. Т. 11.  № 4. С. 538—546.

15. Buno W. Jr., Martin-Rodriguez J. G., Garcia-Austt E., Obrador S. Electrophysiological set-up for data acquisition and processing during stereotaxic surgery: Demonstration on pulvinar units // Acta Neurochir. 1977. Suppl. 24. P. 109—119.

16. Halgren E., Babb T. L., Crandal P. H. Activity of human hippocampal formation and amygdala neurons during memory testing // Electroenceph. Clin. Neurophysiol. 1978. V. 45. P. 585—601.

17. Halgren E., Squires N. K., Wilson С L., Rohrbough J. W., Babb T. L, Crandall P. H. Endogenous potentials generated in the human hippocampal formation and amygdala by infrequent events // Science. 1980. V. 210. P. 803—805.

18. Reivich M., Alavi A. Effect of psycho-physiological stimuli on local cerebral glucose consumption in human // Gritz, Ingyar, Widen (eds). The metabolism of the human brain studied with positron emission tomography. N.Y.: Raven Press, 1985. P. 305—314.

19. Sato Т., Kawamura Т., Iwai E. Responsiveness of interotemporal single units to visual pattern-stimuli in monkeys performing discrimination // Exp. Brain Res. 1980. V. 38. P. 313319.

 

Поступила в редакцию 18.III 1986 г.

 



1 Статья Р.М. Мещерского была написана раньше, чем вышла указанная монография. См. дату ее поступления в редакцию. – Примеч. ред.