Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

83

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ

 

ОПЫТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ДИАГНОСТИКИ И КОРРЕКЦИИ КОНФЛИКТНОГО ОБЩЕНИЯ В СЕМЬЕ

 

В.А. СМЕХОВ

 

Многие затруднения посетителей психологической консультации связаны с семейными конфликтами. Психологический выход из семейного конфликта прямо или косвенно реализуется через изменение общения между членами семьи. При этом обнаруживается парадоксальное на первый взгляд отношение обратившихся за помощью людей к формам своего конфликтного общения. С одной стороны, они предпочли бы разрешать повседневные конфликтные затруднения мирными способами и без тягостных переживаний. С другой стороны, не научившись справляться с конфликтными ситуациями, они усугубляют конфликтность общения тем, что или бессильно отказываются владеть собой, или сосредоточиваются на обвинении других, или обреченно ссылаются на непреодолимые объективные обстоятельства, или убедили себя в том, что иных форм общения не существует. Как правило, участники семейных конфликтов выглядят в консультации не столько как противоборствующие стороны, адекватно осознавшие свои цели, сколько как жертвы своих собственный неосознаваемых личностных особенностей. В то же время их формы общения в конфликтных ситуациях отличаются крайней неоднозначностью. Из повседневной жизни мы знаем, что иногда за грубыми и шумными столкновениями супругов могут скрываться привязанность и любовь, а за подчеркнутой вежливостью — эмоциональный разрыв, хронический конфликт и даже ненависть. Таким образом, казалось бы, открыто конфликтогенные способы общения могут не отражать или не порождать конфликта, а иные, по форме вполне корректные, способы могут не только не сдерживать конфликта, но, напротив, способствовать его эскалации. Психологическое значение способов общения в конфликтных ситуациях полноценно раскрывается только в рамках клинического анализа семейных отношений и глубинных личностных особенностей участников столкновений. Наличие в конфликтном общении и его причинах неосознаваемых компонентов значительно усложняет положение консультируемых и работу психолога-консультанта. Для достижения коррекционного эффекта психолог должен владеть не только специальными средствами понимания, но и особыми приемами донесения до консультируемого психологической сути конфликта и путей выхода из него. В настоящей статье описывается подход к диагностической и коррекционной работе над психологическими проблемами семьи, который центрирован на раскрытии и коррекции межличностных и внутриличностных детерминант конфликтного общения.

Психологические методы изучения семьи и работы с семьей можно различать по их доминирующей направленности: 1) научно-исследовательской (связанной с предполагаемыми теоретическими обобщениями, расширяющими профессиональный кругозор психолога-практика; 2) диагностической (позволяющей психологу-консультанту или психотерапевту получать конкретные данные, необходимые для непосредственной работы с людьми; 3) коррекционно-диагностической, или психотерапевтической (определяющей форму и содержание корригирующего процесса). Обычно любую методику с той или

 

84

 

иной степенью успешности можно использовать для решения каждой из перечисленных задач. Тем не менее основной функцией методик двух первых типов является получение различного рода информации о семье и ее членах, а третьего типа — организация коррекционного воздействия. С этим же связано и отличие рабочего психокоррекционного диагноза от диагноза научно-исследовательского. Достоинства последнего связаны с существованием строгих дефиниций употребляемых понятий. Однако в рамках психотерапевтического взаимодействия эти достоинства часто оказываются недостатком, так как возникает проблема перевода научных терминов на реальный язык консультируемого. Специфика рабочей диагностической гипотезы заключается в том, что ее коррекционный потенциал тем выше, чем непосредственней она связана с ходом психотерапевтического процесса, подвергаясь постоянной реформулировке по мере поступления новой информации, чем в большей мере она формулируется на языке самого консультируемого или, еще лучше, самим консультируемым, приобретая характер совместного диагноза, чем ярче образность и метафоричность ее вербальных формулировок. В результате психокоррекционное диагностическое заключение, внешне теряя форму статистической обобщенности и инвариантности, взамен приобретает прямую и действенную соотнесенность с частной семейной или личной проблемой.

Примерами методов с коррекционно-диагностической направленностью могут служить методы исследования внутрисемейного общения, сутью которых, как правило, является моделирование в искусственных условиях непосредственного взаимодействия членов семьи с последующим анализом произошедшего в терминах теории коммуникации [6; 262]. При оценке результатов рассматривается характер взаимодействия, процесс принятия членами семьи решения, способ, которым им удалось или не удалось выработать общее решение, и т.д. Такой подход к пониманию и коррекции семейного общения основывается на регистрации и анализе только внешней объективной картины взаимодействия в искусственно созданных условиях. Более точно определить направление и форму помощи конкретному человеку можно, опираясь на знание об особенностях его субъективного восприятия своих реальных конфликтов. Поэтому наибольшее внимание мы уделяем регистрации и анализу внутренней субъективной картины реальных конфликтных ситуаций консультируемого, используя объективные данные в качестве вспомогательных.

Для получения такой субъективной картины мы разработали технику направленной рефлексии конфликтного события. Ее основой служит методика анализа конфликтной ситуации (МАКС) [12]. С точки зрения намеченных выше классификационных различений, эта техника относится к коррекционно-диагностическим и ориентирована на анализ и коррекцию внутриличностных факторов, определяющих межличностное взаимодействие в семье. Характер и структура методики предусматривают донесение диагностических выводов до консультируемого не в традиционной монологической интерпретации, а в стиле диалогического взаимодействия, стимулирующего активную саморефлексию консультируемого. Таким образом диагностическое заключение уточняется и приобретает характер совместного, что повышает его коррекционную эффективность.

 

СТРУКТУРА МЕТОДИКИ

 

Для проведения методики в процессе клинической беседы с консультируемым необходимо подобрать конкретную конфликтную ситуацию, возникавшую в жизни семьи и имеющую высокую значимость, повышенный эффективный заряд или тенденцию ритуально повторяться. Один или оба участника конфликтного взаимодействия анализируют эту ситуацию, отвечая в форме свободного описания на ряд вопросов. Все вопросы организованы в особую структуру, которая перед консультируемым и психологом выступает с разных сторон.

 

85

 

Для консультируемого все вопросы группируются в одиннадцать «рефлексивных планов», содержание которых задается следующими названиями. Краткое содержание конфликтной ситуации. 1. Как реально я себя вел. 2. Как я хотел бы себя вести в подобной ситуации. 3. Как я должен был бы вести себя в подобной ситуации 4. Как реально он себя вел 5. Как он должен был бы вести себя в подобной ситуации. 6. Как он хотел бы вести себя в подобной ситуации. 7. Каким он видел меня в этой ситуации. 8. Каким он предпочел бы видеть меня в подобной ситуации. 9. Каким я предпочел бы видеть его в подобной ситуации. 10. Каковы причины, цели и обстоятельства всего происходившего. Тематика планов предусматривает описание с предложенной точки зрения реального и предпочитаемого поведения, как своего собственного, так и поведения своего оппонента, предполагаемых выходов из конфликтной ситуации, движущих мотивов участников конфликта. Характер конкретных вопросов, сгруппированных в вышеперечисленные планы, ориентирует отвечающего на рефлексию простых, всем доступных психологических явлений, а именно на отчет о том, что в такие моменты говорит, делает, думает, чувствует и чего добивается он сам и его оппонент. Эти ракурсы описания остаются в планах с 1 по 9 одними и теми же, видоизменяя свое содержание лишь в соответствии с направлением, определяемым данным рефлексивным планом. Например, категория описания «говорить» в разных рефлексивных планах приобретает следующие смыслы: «Реально я говорил...», «Хотел бы говорить...», «Должен был бы говорить...», «Реально он говорил...», «Он должен был бы говорить...», «Ему хотелось бы говорить...», «Он считает, что я говорил...», «Он предпочел бы, чтобы я говорил...», «Я предпочел бы, чтобы он говорил...» Только планы 0 и 10 имеют не повторяющиеся тематики вопросов. Вопросы в этих планах требуют причинно-целевого обоснования происходившего. Например, «Я так себя вел из-за того, что он...», «Он так вел себя для того, чтобы я...» (Некоторые вопросы сформулированы в виде незаконченных предложений).

Для психолога, в отличие от консультируемого, структура вопросника имеет более сложную организацию. Необходимо, чтобы психолог в результате анализа определенным образом организованных ответов смог составить представление о внутренней картине конфликтного события (ВККС) хотя бы одного из участников конфликта. Для этой цели мы пользуемся следующей системой рабочих, вспомогательных (не концептуальных) понятий. Ответ консультируемого на один вопрос представляет собой первичный элемент этой картины. Все ответы группируются сначала в вышеперечисленные планы, которые, в свою очередь, складываются в более крупные блоки анализа — различные образы. Планы 1, 2 и 3 складываются в образ «я» в данной конфликтной ситуации. Планы 4, 5 и 6 представляют собой образ «другой» в данной конфликтной ситуации. План 7 — это образ «я-для-другого». Планы 8 и 9 составляют образ «взаимные предпочтительные ожидания». Планы 0 и 10 призваны отразить образ «субъективная детерминация происходившего». Наконец в заполненном опроснике должны отразиться такие аспекты внутренней картины конфликтного события, как: а) представление консультируемого об объективных обстоятельствах, предопределивших конфликт; б) представление о самом себе и об оппоненте, отраженное в однотипных параметрах поведения, в) представление консультируемого о детерминантах конфликтного взаимодействия.

 

СМЫСЛОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ СТРУКТУРНЫХ ЧЛЕНЕНИЙ МЕТОДИКИ

 

Рассмотрим диагностические смыслы некоторых принятых нами дифференциаций во внутренней картине конфликтного события. Наиболее полноценно информативность различений раскрывается в процедуре сопоставления между собой и внутри себя аспектов, образов, планов и элементов ВККС. В процессе сопоставления психологом

 

86

 

выделенных единиц содержания выявляются дисгармоничности, противоречивости и разноплановости в актах взаимодействия; например, несоразмерность действий и переживаний или их несоотнесенность с целями и обоснованиями поведения. Подобные точки дисгармоничности в ВККС должны становиться объектом коррекционного внимания и задавать направление дальнейшей коррекционной работе. В ходе анализа ВККС такой аспект картины, как представление консультируемого об объективных конфликтных обстоятельствах, позволяет понять специфику его субъективного отношения к ним. Как известно, возникновение конфликта зависит не столько от объективной конфликтности реальной ситуации, сколько от субъективного отношения к ней человека, которое обусловлено ее значимостью для него [10]. Представление консультируемого об оппоненте позволяет психологу судить о его социально-перцептивной компетентности и особенностях защитных форм восприятия. Диагностическое заключение становится все более конкретным по мере уменьшения единиц анализа внутренней картины. Сопоставления на уровне образов могут дать, например, следующее. Совместный анализ образов «я», «другой» и «взаимные положительные ожидания» позволяет выдвинуть гипотезы о наиболее комфортном для испытуемого выходе из конфликта. Сравнение образов «я» и «я-для-другого» дает возможность судить о способности консультируемого ориентироваться в поведении на гипотетические представления о себе в глазах оппонента. Еще более конкретизируется понимание проблемы испытуемого при анализе ВККС на уровне планов. Например, сопоставление в образе «я» планов «реального», «желаемого» и «должного» помогает определить характер подчиненности реального поведения консультируемого его внутренним побуждениям или внешним императивам. Незаполнение консультируемым тех или иных планов, т.е. отказ от ответов, также является информативной характеристикой нашей методики. Например, незаполнение плана 10 (субъективная детерминация происходившего; может свидетельствовать о полном отсутствии произвольности, тотальной реактивности поведения консультируемого в разбираемом конфликтном событии. Незаполнение плана 9 (представление о благоприятном реагировании другого) говорит о том, что конфликт имеет для консультируемого автономную ценность и почти не зависит от вариантов поведения оппонента.

Наибольшую детализацию и коррекционный вес приобретает диагноз при анализе ВККС на уровне когнитивных элементов, т. е. ответов на вопросы. Вопросы подобраны в соответствии с задачей, стоящей перед проводящим методику. Как минимум необходимо снизить уровень конфликтности в жизни консультируемого путем изменения стиля его конфликтного общения. Изменения могут наступить, если он будет иначе поступать, иное воспринимать, иное переживать или иного добиваться в конфликтных ситуациях. Этими соображениями продиктован выбор таких категорий описания, включенных в каждый рефлексивный план, как «говорить», «делать», «думать», «чувствовать» и «добиваться». Организованное принятым способом описание фиксирует исходное состояние и отправную точку для оценки предстоящих изменений консультируемого. Проиллюстрируем на примере конкретного случая, как сопоставление когнитивных элементов ВККС только одного первого плана реального поведения позволяет выдвинуть некоторые диагностические гипотезы о факторах, определивших неэффективное поведение консультируемого в конфликтной ситуации.

Случай А. В консультацию обратилась мать девятилетнего сына с жалобами на то, что он слишком «чувствительный», «ранимый», «с обостренным чувством справедливости», «чрезмерно тревожится за близких», «говорит, что будет мстить всем, кто его обидит». Мать считает, что «заразила его своим пессимизмом». Для анализа она предложила следующую ситуацию, оказавшуюся для них конфликтной. Сын очередной раз приходит из школы с двойкой по математике. По непонятной

 

87

 

для него причине он уже две недели подряд получает двойки только по этому предмету каждый день. Отвечая на вопрос, чего она добивалась, мать писала, что «старалась ему внушить уверенность, что у него все получится», старалась «помочь сыну преодолеть психологический барьер», спасти от «отрицательного отношения к предмету неудачи». Реализовывала эти адекватно поставленные задачи она следующим способом. Отвечая на вопросы о том, что она делала и говорила, мать писала, что стала «выяснять причину плохой отметки», решая с ним похожие задачи и примеры. Стараясь уподобиться «хорошему преподавателю математики», стремилась «убедительнее и лучше объяснить непонятное». При этом она думала о том, «какими педагогическими приемами воспользоваться, какой игровой материал привлечь для объяснения». Отметив в описаниях, но реально не придав значения тому, что сын охотно решал примеры и «у него практически не было ошибок», мать, отвечая на вопрос, что она при этом переживала, писала, что «переживала неудовлетворение от нехватки педагогических знаний, опыта и ограниченности игрового материала, чувство беспомощности, недовольство своими возможностями и собой».

Хотя каждый из отдельных ответов на вопросы не вызывает сомнений, описываемое ими единое взаимодействие было оценено нами как внутренне дисгармоничное. Детальный анализ текста ответов позволяет предположить, что мать в рассмотренной ситуации недостаточно учитывала личностные особенности свои и своего сына. Вместо того чтобы попытаться понять аффективный характер реакции сына на действия учителя, она, стремясь повысить его уверенность, пошла по пути формального совершенствования школьных умений. В данном случае такой путь представляется менее подходящим, чем оказание неопосредованной эмоциональной поддержки. Более того, для матери описанная ситуация оказалась поводом (обоснованным неубедительно) для ухода в переживания собственной несостоятельности. Если подобная реакция для нее типична, то путь эмоциональной поддержки кого бы то ни было для нее вообще затруднен, так как любая ситуация, требующая сопереживания, будет трансформироваться в ситуацию переживания. Характерно, что на все пять вопросов плана 8 (какой предпочел бы он видеть меня в таких ситуациях) мать ответила одинаково: «Не знаю». Такой эмоциональный подтекст взаимодействия с сыном препятствовал повышению у него эмоциональной устойчивости и уверенности в себе. Не способствовало чувству безопасности и то, что мать не взяла на себя традиционную роль защитника от всего на свете. Из-за неадекватной поддержки матери сын остается наедине со своими переживаниями, а вероятность повторения им аналогичных реакций достаточно высока. Глухота матери к эмоциональным потребностям сына может быть обусловлена чрезмерной ее сосредоточенностью на переживаниях, связанных с собственной эмоциональной непрочностью, повышенной социальной тревожностью и недостаточной адаптированностью. В ходе анализа ответов на остальные вопросы методики и в процессе дальнейшей работы, потребовавшей перехода к личным проблемам матери, сделанные выше предположения подтвердились и уточнились.

Таким образом, анализ только одного плана ВККС позволил нам обнаружить, как несоответствие между сформулированной рационально задачей и динамикой параллельных переживаний привело к противоречию между целью и средствами общения. Совместный анализ противоречивости ВККС подводит консультируемого к осознанию в себе психологических предпосылок своих конфликтных столкновений в семье.

 

ОСОЗНАВАЕМЫЕ И НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ КОМПОНЕНТЫ КОНФЛИКТНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

 

Описывая по выделенным параметрам себя в реальной значимой ситуации, консультируемый фактически невольно

 

88

 

сталкивает и соотносит в сознании свою «я-концепцию» и реальный опыт своего конфликтного поведения, что вызывает у него состояние инконгруэнтности. Это состояние служит источником напряжения и актуализирует у человека механизмы «защитной символизации» в осознании тех явлений его опыта, которые противоречат «я-концепции» [14]. Следовательно, в его ответах должны отразиться поведенческие действия и психические явления, имеющие не только истинные, но и защитные, т. е. искаженные в угоду «я-концепции» обоснования. Кроме того, неспособность справиться с нежелательными внешними конфликтами говорит о наличии в поведении человека элементов, противоречащих его сознательным намерениям и, следовательно, детерминированных подсознательно.

Л.С. Выготский писал, что «бессознательное влияет на наши поступки, обнаруживается в нашем поведении, и по этим следам и проявлениям мы научаемся распознавать бессознательное...». При этом «бессознательное делается предметом изучения психолога не само по себе, но косвенным путем, путем анализа тех следов, которые оно оставляет в нашей психике» [5; 96]. Неосознаваемые факторы, повлиявшие на общение консультируемого в конфликте, психолог должен искать в плане не только «следов», оставленных в поведении, но и психолингвистических «следов», оставленных в тексте ответов. Гипотезы, возникшие у него в процессе детального анализа текста ответов, затем верифицируются в клинической беседе с консультируемым.

Анализируя поведение истерика в психотерапевтической ситуации, Э. Кречмер пришел к выводу, что одновременное стремление к излечению и сопротивление при попытках его лечить объясняется не борьбой двух мотивов, а результатом работы двух принципиально различных психологических механизмов [7; 114]. Впоследствии Л.С. Выготский высоко оценил этот клинический анализ, отметив его значение для поиска средств овладения человеком собственным поведением [4; 288—291]. Мы также предположили наличие в конфликтном взаимодействии двух взаимопереплетенных, но различающихся по механизму типов поведения. Компоненты первого типа носят характер произвольных, сознательно управляемых акций, а второго — характер непроизвольных реакций и автоматизмов, которые ускользают от произвольного контроля, изменения и критического осознания, хотя при этом часто имеют вторичную систему оправдывающих обоснований — рационализации. Психолог, отталкиваясь от репрезентированной внутренней картины конфликтного события, должен получить представление о характере произвольности и причинно-целевого обоснования актов данного конкретного конфликтного взаимодействия.

Мы рассматриваем следующие типы актов: 1) произвольные и истинно обоснованные; 2) произвольные и защитно или ложно обоснованные; 3) непроизвольные и защитно или ошибочно обоснованные; 4) непроизвольные, неосознанные и поэтому необоснованные. Эта дифференциация предполагает неоднородность сферы неосознаваемого, т. е. существование «различных форм и механизмов неосознаваемости» [11; 96]. Неосознаваемыми могут оказаться либо сами акты взаимодействия, либо их дисгармоничный характер по отношению к другим актам, либо истоки их оценки и обоснования, либо символизируемые ими переживания и т. д. Многие акты взаимодействия, выделенные в конфликте консультируемого по предложенной выше схеме, представляют собой устойчивые явления, переходящие из одного конфликта в другой. Некоторые из этих инвариантов конфликтного общения консультируемого обычно играют роль препятствия на путях разрешения разбираемого конфликта. Именно они становятся объектом дальнейшего совместного анализа и коррекции.

Приведем несколько иллюстраций выделенных актов взаимодействий.

Случай А. В частично разобранном выше случае усилия матери, направленные на повышение педагогической эффективности, представляются нам актом произвольным и истинно

 

89

 

обоснованным по отношению к цели быть хорошим преподавателем для сына. Однако чрезмерная сосредоточенность на своей педагогической несостоятельности относится к актам типа непроизвольных и ошибочно обоснованных, поскольку первопричиной такой эмоциональной реакции послужила скорее актуализация хронического переживания тотальной личной несостоятельности, а не реальная педагогическая неуспешность с сыном, не получившая в тексте убедительного обоснования.

Случай Б. Родители обратились в консультацию в связи с затруднениями в воспитании сына. Для анализа по нашей методике отец предложил ситуацию обращения к нему сына по поводу непонимания школьного задания. Отец, обосновывая свое поведение желанием сразу многому научить сына, строит их взаимодействие так, что сын может получить искомое знание только в совокупности с чувствами унижения, своей навязчивости, бестолковости, беспомощности и беспрекословного превосходства отца. Таким образом, отец просто использует подходящий случай для отреагирования своих эмоциональных претензий к сыну в рамках взаимодействия, которое он объясняет полезностью и необходимостью такого обучения. Правдоподобное обоснование помогает отцу вытеснить из сознания истинную интенцию своего поведения и позволяет списывать дефектные последствия общения с сыном за счет недостатков ребенка. Этот пример иллюстрирует тип произвольных и защитно обоснованных актов.

Случай В. В консультацию обратились родители, обеспокоенные конфликтным поведением младшей дочери. В процессе работы обнаружилось, что такое поведение могло быть связано с существованием длительно не разрешающегося супружеского конфликта. Столкновения между супругами происходят довольно часто и достаточно бурно. Тем не менее разрешение повседневных конфликтов крайне затруднено, а хронический конфликт считается как бы не существующим. Для описания в методике было выбрано недавнее столкновение. При анализе помимо множества другой диагностической информации обнаружилось, что мужу в супружеских столкновениях, по мере нарастания конфликта, свойственно стремление «разбежаться по углам», увеличить дистанцию и таким образом добиваться разрядки напряжения. Жена же, напротив, может разрядиться только в «конфликтном клинче», т.е. при минимальной дистанции. В результате в критических ситуациях каждый из них, реагируя с максимальным для себя эмоциональным комфортом, в глазах другого выглядит агрессором, усугубляющим конфликт. При этом оба защитно обосновывают свои непроизвольные эгоцентрические реакции как стремление приостановить назревающий конфликт, хотя непредвзятый анализ опыта общения друг с другом мог бы убедить их в обратном. Подобные непроизвольные реакции способны превратить любой конфликт в неразрешимый и деструктивный. Их мы относим к непроизвольным и защитно обоснованным.

Случай Г. В консультацию обратилась женщина с жалобами на напряженность в отношениях с девятилетней дочерью. Повседневные конфликты часто завершаются взаимными истериками. Для анализа был выбран последний конфликт. Мать, проверяя домашнее задание, обнаружила в нем ошибки и стала ругать и стыдить дочь. Дочь объясняла это тем, что у нее устала рука. Все кончилось безобразными криками и истерикой. При разборе в числе прочего оказалось, что мать свое общение с дочерью насыщает фразами с завуалированной язвительностью. Даже в том случае, когда она ставит перед собой задачу сдержаться, не конфликтовать и открыто не позорить дочь, в оборотах ее речи проскальзывает дискредетирующее отношение к своей дочери. Так, отвечая на вопрос: «Что Вы должны были бы при этом говорить?», она написала следующее: «Деточка моя, как ты умудрилась сделать столько ошибок? Ты, наверное, очень старалась, чтобы их было побольше. Я так и подумала, что это рука во всем виновата. Видимо,

 

90

 

твоей руке очень хочется сделать еще одну работу над ошибками». При этом мать не понимает, что именно вызывает у дочери такой сильный протест и агрессию, когда она «очень ласково» произносит такие фразы. Мать не осознает ни элементов язвительности в конструкции фраз, ни их значения в отношениях с дочерью, которые выявляются при анализе текстов ответов. После прямого указания психолога на стилистику речи мать признала в себе лишь склонность к безобидному юмору; склонность же к желчному и язвительному отношению к дочери вытеснялась ею. Подобные акты взаимодействия мы относим к типу непроизвольных, неосознанных и необоснованных.

После выделения инвариантных актов взаимодействия и осознания консультируемым их деструктивного значения в его конфликтном общении необходимо перейти к поиску предопределивших их внутриличностных факторов.

 

ФАКТОРЫ, КОНСТИТУИРУЮЩИЕ КОНФЛИКТНОЕ ОБЩЕНИЕ

 

Практика коррекционной работы с посетителями психологической консультации убеждает нас в необходимости введения дополнительной терминологии, более соответствующей диалогическому характеру взаимодействия с консультируемым. Дело в том, что в психотерапевтическом процессе перёд психологом неизбежно возникает задача оснащения консультируемого какими-либо категориями понимания собственной психики, которыми он мог бы овладеть без специального психологического образования. Такие категории должны отражать относительно легко доступные для обыденного сознания психологические реальности.

Для обозначения психологических реальностей, интегрирующих осознаваемое и неосознаваемое в целостное конфликтное взаимодействие мы в рабочем порядке пользуемся понятием «конституирующее переживание». Во многом совпадающее со «значащим переживанием» ([1], [2]), оно определяет личностные реакции на те или иные обстоятельства внешней среды, отражает «ситуационный смысл» ([1], [2]) и «сигнализирует о личностном смысле событий» [8; 157], создающем «пристрастность человеческого сознания» [8; 153]. Понятием «конституирующее» подчеркивается неосознаваемая организующая и системообразующая роль этих переживаний в отношении многих непроизвольных и, косвенно, части произвольных компонентов общения человека в конфликтной ситуации. Понятие «переживание» мы предпочли потому, что в этом по природе эмоционально-смысловом личностном образовании доминирует эмоциональная сторона, реализуется эмоциональная форма существования личностного смысла [3; 93—100].

Таким образом, психолог соотносит найденные инварианты конфликтного общения с определившими их конституирующими переживаниями. В ходе работы с консультируемым конституирующее переживание фигурирует в виде вербальной формулы, отражающей эмоционально-смысловое содержание его общения. В семейной психотерапии так или иначе используются аналогичные вербальные формулы под названием «верования», «кредо», «семейный миф», «образ мы», «девиз», «игра», «сценарий» и т.п. В конфликтной ситуации, как правило, актуализируется несколько конституирующих переживаний, тем самым создается поликонтекстность взаимодействия. Например, в рассмотренном выше случае А одно из деструктивно конституировавших поведение переживаний частично может быть зафиксировано в следующей формуле: «Для моих конфликтных ситуаций характерно то, что я прежде всего начинаю чересчур сильно расстраиваться от ощущения собственного несовершенства». Подобные формулы соответствуют конституирующему переживанию консультируемого лишь тогда, когда они отражают далеко не всегда осознаваемую аффективно окрашенную установку или норму реагирования, не поддающуюся произвольному регулированию, в отличие от простой склонности, которая может без напряжения не реализовываться. В результате подобного вербального конструирования можно с необходимой и достаточной

 

91

 

степенью приближения обозначить и обсудить конституирующее переживание (имеющее по природе невербальный характер) в форме доступной для данного консультируемого. Текст формулировки может видоизменяться, высвечивая разные стороны отражаемой реальности. Содержательная динамика такой формулы-образа является индикатором эффективности психокоррекционного процесса [9; 25]. В нашем случае это значит, что если в начале работы вербальная формула символизирует непроизвольные компоненты общения, то в конце она звучит лишь как правило, которому консультируемый может следовать, а может и в любой момент отказаться. Л.С. Выготский считал, что «свободный выбор между двумя возможностями, определяемый не извне, но изнутри» [4; 274], является наиболее характерным признаком овладения собственным поведением.

Консультируемый обычно не готов к восприятию своего непроизвольного поведения из-за защитного реагирования или низкой степени рефлексии. Для стимулирования активности самосознания мы пользуемся приемом введения «конфликтного смысла действия», что позволяет перевести в восприятии консультируемого его непроизвольную реакцию в статус поступка [13; 107], с неизбежным принятием ответственности за него. Переживание конфликтного смысла действия приводит к конфликтным смыслам «я», конфликтный смысл «я» запускает дальнейшую работу самосознания [13; 109].

Таким образом, работа с семейными конфликтами акцентируется на тех инвариантах конфликтного общения, которые вносят деструктивность в межличностные взаимодействия консультируемого и часто являются манифестацией его внутренних конфликтов. 

 

НЕКОТОРЫЕ ОБОБЩАЮЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

 

Отработка методики осуществлялась нами в процессе длительной психокоррекционной работы в рамках изложенного выше подхода с обратившимися в психологическую консультацию. Рефлексивная работа, вызываемая вопросами методики, непривычна, затруднена и часто просто тягостна для человека, пережившего значимый конфликт. Однако чем искреннее консультируемый работает над методикой, тем больше диагностической информации, непосредственно используемой в коррекции, она отразит. Поэтому эффективное использование методики возможно только после установления психотерапевтического контакта. Заполненные бланки психолог детально анализирует сначала сам, а затем совместно с испытуемым. В процессе обсуждения с испытуемым его ответов психолог дополняет бланки новыми деталями и уточняет для себя диагноз; одновременно появляется возможность для формулировки так называемого совместного диагноза, который вытекает из совместного обсуждения и представляет собой описание проблемы и путей ее разрешения на языке, семантически и символически приближенном к привычному для консультируемого языку.

Структура и характер вопросов в методике не требуют от отвечающего оценки личностных, социально-ролевых и т. п. качеств, а предполагают осознание динамики психических состояний (своих и партнера). Такое перераспределение внимания с «оценивающей» рефлексии содержательных характеристик на «понимающую» рефлексию динамических характеристик способствует, по нашему мнению, с одной стороны, снижению защитных реакций и реакций протеста у консультируемых в процессе их общения между собой и с психологом, а с другой стороны, выработке у них навыка децентрации (перцептивной и эмоциональной). Использование методики не подменяет приобретаемого с опытом искусства вести психотерапевтическую беседу, но делает ее направленнее и насыщеннее, позволяет интенсифицировать коррекционный процесс, сконцентрировать беседы вокруг наиболее актуальных тем, диагностировать наиболее важные характеристики конфликтного общения консультируемых (дисгармоничности в ВККС и в «я-образе»,

 

92

 

структуру реакций и поступков в конфликтном взаимодействии, степень и характер рефлекции поведения, способности к децентрации, перцептивные несогласованности в восприятии друг друга, особенности личностных позиций в конфликте и т.д.). Коррекционный эффект работы зависит от правильно организованного сочетания когнитивных и аффективных компонентов психотерапевтического общения психолога и консультируемого. Применяя методику, психолог может более направленно вызывать и использовать в коррекционных целях разные явления аффективной сферы консультируемого (переживания инконгруэнтности, когнитивного диссонанса, конфликтного смысла действия и конфликта между «могу», «хочу» и «должен»).

В процессе коррекционной работы в рамках описанного подхода благодаря изменению личностного смысла элементов ситуации внутренняя картина конфликтного события претерпевает продуктивные изменения, чем подготавливается более конструктивное восприятие и поведение консультируемых при аналогичных обстоятельствах. Таким образом, для консультируемых открывается возможность овладеть собственным поведением в конфликтных ситуациях путем переосмысливания и реорганизации наличного арсенала средств общения и перевода непроизвольных реакций в произвольные, управляемые. Особенно этому способствует возникающая в ходе психокоррекционного взаимодействия необходимость совместно означивать и обсуждать новые, ранее не осознававшиеся феномены своей психики и поведения. Отчеты консультируемых в процессе работы и катамнестические опросы позволяют сделать вывод об эффективности применявшейся психокоррекционной техники.

 

1. Бассин Ф. В. О развитии взглядов на предмет психологии. — Вопр. психол. 1971. № 4. С. 101—113.

2. Бассин Ф. В. «Значащие» переживания и проблемы собственно-психологической закономерности. — Вопр. психол. 1972. № 3. С. 105—124.

3. Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений. — М., 1976. — 142 с.

4. Выготский Л. С. История развития высших психических функций. — Соч. Т. 3. — М., 1983. — 336 с.

5. Выготский Л. С. Психология искусства. — М., 1968. — 574 с.

6. Кабанов М. М., Личко А. Е., Смирнов В. Н. Методы психологической диагностики и коррекции в клинике. — Л., 1983. — 310 с.

7. Кречмер Э. Об истерии. — Л., 1928. — 159 с.

8. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975. — 304 с.

9. Мишина Т. М. Семейная психотерапия и динамика «образа семьи». — В сб. «Психогигиена и психопрофилактика». Л., 1983. С. 21—26.

10. Мясищев В. Н. Личность и неврозы. — Л., I960. — 426 с.

11. Прангишвили А. С., Бассин Ф. В., Шошин П. Б. Существует ли дилемма «бессознательное или установка»? — Вопр. психол. 1984. № 6. С. 95—101.

12. Смелов В. А. Опыт коррекции взаимоотношений в семье методом направленной рефлексии конфликтных ситуаций. — В сб.: Личность в системе общественных отношений. Ч. 4. Материалы к VI Всесоюзному съезду Общества психологов СССР. М., 1983. С. 896—899.

13. Столин В. В. Самосознание личности. — М., 1983. — 284 с.

14. Rogers С. R. A theory of therapy, personality and interpersonal relationships, as developed in the client-centered framework. — In: Koch S. (ed.). Psychology: A study of a science. V. 3. N.Y.: McGraw-Hill, 1959. P. 185—256.

 

Поступила в редакцию 1.II 1985 г.