Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

135

 

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

ВЛИЯНИЕ ФАКТОРОВ КУЛЬТУРЫ НА ВОСПРИЯТИЕ И ОЦЕНКУ ЧЕЛОВЕКА ЧЕЛОВЕКОМ1

 

В.С. АГЕЕВ

 

Так называемые межкультурные (или кросс-культурные) исследования занимают особое место в психологии. Сама идея сравнения различных проявлений психического в неодинаковых культурных условиях представляется весьма заманчивой и издавна привлекала внимание исследователей. Однако оценка роли и значения межкультурных исследований для психологической науки далеко не однозначна. Ряд современных зарубежных авторов считают такое направление одной из важнейших «парадигм» (или «перспектив») развития психологии [11], [13], поскольку именно межкультурные исследования способны установить изменчивые и неизменные, зависимые и независимые от культуры свойства психического, очертить диапазон и границы этой изменчивости и т. д.— словом, исследовать наиболее существенные, с точки зрения этих авторов, аспекты «природы человека». Наряду с этим продолжают существовать и известное недоверие, оппозиция и скептицизм по отношению к межкультурным исследованиям. Причины подобного негативного отношения связаны, по всей видимости, с итогами первых сравнительно-культурных исследований с применением интеллектуальных тестов, в которых слабость теоретических позиций сочеталась с прямолинейностью и ригоризмом выводов, и в частности таких печально известных выводов, как заключение об интеллектуальном превосходстве одних культур над другими и т. п.

В советской психологии начиная с 20-х гг. эта проблема ставилась и обсуждалась неоднократно, главным образом в виде критики реакционных выводов зарубежных исследований [5], [7], [10]. Однако конкретных исследований, связывающих воедино особенности культуры и какие-либо проявления психического, было проведено крайне мало [8]. Проблема соотношения культуры и психики продолжает оставаться, по существу, открытой как в общем, теоретическом ракурсе, так и в ряде более частных и конкретных аспектов. Для решения этой проблемы необходима развернутая программа исследований, в том числе — приходится это подчеркивать — исследований собственно психологических.

Особенно остро и в теоретическом, и в практическом плане указанная проблема выступает применительно к социально-психологическим процессам, которые в силу целого ряда обстоятельств затрагивались в межкультурных исследованиях чрезвычайно поверхностно и редко, значительно реже, чем, например, познавательные или эмоциональные процессы. Между тем вопрос о том, насколько универсальны социально-психологические процессы и закономерности, представляется вопросом первостепенной важности. Насколько тождественны механизмы влияния людей друг на друга в условиях различных культур? Насколько универсальны или изменчивы формы коллективного поведения, процессы групповой динамики, закономерности общения и взаимодействия людей в различных видах деятельности? Существуют ли различия в процессах межличностного восприятия, и если да, то какие, а главное, в чем заключаются те психологические механизмы, которые эти различия делают возможными и необходимыми?

Большинство подобных вопросов, список которых можно было бы весьма существенно расширить, остается не исследованным и даже корректно не поставленным в их собственно психологической трактовке, что представляется нам первым и совершенно необходимым шагом в изучении принципиального соотношения культуры и социально-психологических процессов. Не претендуя на решение этой задачи в рамках настоящей статьи, мы ограничиваемся здесь лишь рассмотрением одного из вопросов, относящихся к этой области, а именно вопроса о влиянии факторов культуры на процесс восприятия, интерпретации и оценки человека человеком. Два проведенных нами экспериментальных исследования проливают определенный свет на некоторые закономерности и специфику этого процесса в условиях различных культур. Главной целью настоящих экспериментов было установить, существуют ли межкультурные различия в процессе восприятия человека человеком, какова природа этих различий и, наконец, в чем заключаются те специфические факторы культуры, которые обусловливают возникновение последних.

 

Эксперимент I

 

В первом исследовании анализировались различия в процессах восприятия представителей собственной и другой культуры. В качестве

 

136

 

стимульного материала использовались цветные фотографии четырех человек: двух вьетнамцев (юноши и девушки) и двух русских (юноши и девушки). Испытуемыми также выступали вьетнамцы и русские (юноши и девушки). Эксперимент проводился в две серии, которые различались между собой составом испытуемых. В первой серии это были русские студенты I курса и вьетнамские студенты подготовительного факультета; у тех и у других не было никакого опыта взаимодействия с представителями другой национальности. Во второй серии в качестве испытуемых выступали русские и вьетнамские студенты, но уже с IV курса, причем взяты они были из тех групп, которые характеризуются совместным обучением русских и вьетнамских студентов. Всего в двух экспериментах приняли участие 64 человека, из них равное количество вьетнамцев и русских — юношей и девушек. В задачу испытуемых в обеих сериях входило оценивать изображенных на фотографиях людей, предъявляемых в случайном порядке, по наличию — отсутствию и степени выраженности ряда качеств, списки которых были идентичными в первой и во второй серии. Эти списки содержали 28 качеств, сгруппированных на основании предварительного экспертного опроса в три блока: коммуникативные, деловые и личностные. В качестве измерительного инструмента использовалась 5-балльная биполярная шкала со значениями от —2 до +2.

Результаты этого эксперимента свидетельствуют об определенных различиях в восприятии и оценке незнакомого человека, в зависимости от всех факторов, задействованных в исследовании: во-первых, от фактора культурной принадлежности, во-вторых, половой принадлежности и, в-третьих, от опыта межкультурных контактов. Наиболее значимым оказался фактор культурной принадлежности. Максимальное количество расхождений по поводу выраженности тех или иных качеств у объектов-стимулов получено именно между вьетнамской и русской подгруппами испытуемых. Это справедливо как для первой, так и для второй серии, однако во втором случае количество указанных расхождений существенно снижается, причем относительно деловых качеств в большей степени, чем относительно коммуникативных и личностных. Иначе говоря, опыт межкультурного взаимодействия, как и ожидалось, уменьшает разночтения в восприятии и оценках между вьетнамскими и русскими студентами, сближает их качественную и смысловую интерпретацию, хотя эта тенденция статистически значима (на уровне р≤0,01) только для юношей.

Однако более важны не количественные, а качественные показатели различий в восприятии между вьетнамскими и русскими испытуемыми. Вопреки нашим ожиданиям, не была обнаружена тенденция к внутригрупповому фаворитизму, т. е. к более благоприятным оценочным суждениям относительно представителей собственной культуры по сравнению с представителями другой. Напротив, была обнаружена, хотя и на статистически не значимом уровне, прямо противоположная тенденция, которую можно было бы обозначить как аутгрупповой фаворитизм. И вьетнамские, и русские студенты оказались в целом более критичными, строгими в оценке именно представителей собственной культуры, а не чужой. Причем в первой серии эта тенденция выражена даже несколько сильнее, чем во второй. Эти данные, интересные и сами по себе, приобретают особое значение еще и потому, что прямо противоречат предсказаниям ряда зарубежных теорий о неизбежности возникновения в подобной межгрупповой ситуации именно первой тенденции, т. е. тенденции к внутригрупповому фаворитизму. Полученные данные лишний раз свидетельствуют об ограниченности подобного рода предсказаний, а также о неправомерности абсолютизации таких межгрупповых феноменов, как межгрупповая дискриминация и внутригрупповой фаворитизм в качестве неизменных, неизбежных и универсальных констант социального взаимодействия в целом (подробнее об этом см. [1]).

Фактор половой принадлежности оказался менее значимым по сравнению с фактором культурной принадлежности. Различия в оценках между девушками и юношами в целом значительно менее выражены, чем вышеописанные различия по культурному признаку, в статистически незначимы в обеих сериях. Однако при одновременном учете обоих факторов, культурного и полового, вырисовывается весьма любопытная тенденция. Эта часть экспериментальных результатов представлена в табл. 1. Как видно из этой таблицы, между вьетнамскими и русскими юношами наблюдается в первой серии больше различий в оценке лиц, изображенных на фотографиях, по сравнению с аналогичными показателями девушек. Во второй серии количество расхождений снижается как у юношей, так и у девушек, но у первых в значительно большей степени (на 18,0 %), чем у вторых (всего на 7,2 %). Но самый, пожалуй, интересный факт заключается в том, что величина расхождений

 

Таблица 1

 

Среднее количество значимых (на уровне р≤0,01) расхождений (в %) в (оценках при восприятии экспериментальных объектов между вьетнамской и русской подгруппами испытуемых

 

Экспериментальные объекты восприятия

Среднее количество расхождений

Первая серия

Вторая серия

Юноши вьетнамцы и русские)

Девушки (вьетнамки и русские)

Юноши (вьетнамцы и русские)

Девушки (вьетнамки и русские)

1. Вьетнамская девушка

21,6

3,6

10,8

7,2

2. Русская девушка

10,8

7,2

14,4

3,6

3. Вьетнамский юноша

7,2

18,0

3,6

14,4

4. Русский юноша

10,8

14,4

3,6

10,8

В целом

50,4

43,2

32,4

36,0

 

137

 

между оценками юношей выше в том случае, когда речь идет об оценках девушек (и русских, и вьетнамок), а у девушек — наоборот: когда речь идет об оценках, относящихся к юношам. Иначе говоря, девушки более едины в своих оценках относительно девушек, а юноши относительно юношей. Таким образом, фактор культурной принадлежности проявляется как бы избирательно: его влияние увеличивается при восприятии лиц противоположного пола и уменьшается, когда пол субъекта и объекта восприятия одинаков. Эта тенденция хотя и несколько уменьшается во второй серии, но продолжает оставаться достаточно ярко выраженной и статистически значимой на уровне р≤0,01.

Качественный анализ различий вскрывает ту же тенденцию, которая была описана выше, когда речь шла об аутгрупповом фаворитизме при оценке представителей собственной и другой культуры. Аналогичный аутгрупповой фаворитизм наблюдается и при сопоставлении оценок респондентов, относящихся к представителям собственного и противоположного пола. Иначе говоря, девушки более строги при оценивании девушек и более снисходительны по отношению к юношам. То же самое наблюдается и у юношей: большая критичность по отношению к юношам и большая снисходительность в оценках, относящихся к девушкам. Накладываясь одна на другую, эти тенденции суммируются. В результате наибольшая благоприятность в оценках заметна в том случае, когда субъект и объект восприятия принадлежат одновременно и к разным культурам, и к разным полам. И наоборот, наибольшая строгость и критичность проявляются тогда, когда субъект и объект восприятия принадлежит и к одинаковым культурам, и к одному и тому же полу.

 

Эксперимент II

 

Как бы ни были полученные в первом эксперименте данные интересными сами по себе, они мало что объясняют относительно механизмов влияния культуры на процессы восприятия и оценивания. Несмотря на то, что его результаты не согласуются и даже в известном смысле опровергают некоторые содержательные выводы ряда зарубежных исследователей, например, как уже отмечалось, данные о неизбежности межгрупповой дискриминации с неизменным фаворитизмом в пользу собственной группы [1], сам тип исследования, использованный в первом эксперименте, оставался достаточно традиционным. Регистрируя и констатируя те или иные различия в восприятии представителей различных культур, эксперименты подобного типа не претендуют на объяснение детерминант этих содержательных различий, в лучшем случае просто постулируя их зависимость от тех или иных феноменов культуры. Но имеющий первостепенную важность вопрос о том, какие именно феномены культуры и каким образом влияют на межличностное восприятие, остается открытым.

Мы выдвинули предположения, что в каждой культуре имеются специфические способы, своего рода «ключи» для восприятия («прочтения») внешности другого человека с одновременной или последующей интерпретацией и оценкой его как личности. Эти «ключи» достаточно эффективны, когда «прилагаются» к представителям той же самой культуры, т. е. позволяют достаточно быстро, нередко автоматически, и вместе с тем достаточно адекватно воспринимать другого человека. Но эти же самые «ключи» могут оказаться совершенно неадекватными и недостаточными при восприятии представителей других культур, причем чем значительнее различия между культурами, тем в меньшей степени применимы «ключи» одной культуры для свернутого и автоматического прочтения представителей другой. Именно этим, кстати говоря, можно объяснить огромную недифференцированность восприятия и запоминания представителей других культур, когда люди из отдаленных культур даже в чисто внешнем плане кажутся очень похожими друг на друга, вплоть до иллюзий полной идентичности.

Мы предположили также, что эти «ключи» формируются в онтогенезе в процессе активного присвоения культурно-исторического опыта народа, зафиксированного в предметах материальной и духовной культуры, в том числе традиций, обычаев, фольклора и т. д. Мы полагали также, что некоторые конкретные моменты этого культурно-исторического опыта, непосредственно влияющие на процесс межличностного восприятия, могут быть эксплицированы и продемонстрированы в экспериментальном исследовании. Разумеется, многочисленные ограничения, диктуемые строгостью психологического экспериментирования, позволяют вычленить только некоторые, частные моменты этого процесса. Однако даже установление достаточно ограниченных и частных, но одновременно и достаточно строгих зависимостей между элементами культуры и спецификой межличностного восприятия представляется нам путем весьма продуктивным и в известном смысле альтернативным по отношению ко всеобщим, но поверхностным декларациям о взаимозависимости и взаимосвязанности культуры и психических проявлений. Второе исследование и ставило своей целью проследить влияние культурно-исторического опыта, зафиксированного, в частности, в фольклоре, на специфику межличностного восприятия, т. е. фактически от констатации межкультурных различий в восприятии мы перешли во втором эксперименте к анализу тех гипотетических механизмов, которые эти различия собственно и делают возможными.

При анализе вьетнамского и русского фольклора нетрудно обнаружить различия, касающиеся взаимосвязи внешности человека с его внутренними, психологическими характеристиками. В частности, можно привести немало чисто внешних признаков, которые имеют существенное значение для «прочтения» внутренних свойств этого человека в одной культуре, оставаясь индифферентными по отношению к этому процессу в рамках другой культуры. Для нашего эксперимента были выбраны два таких дискриминативных признака, имеющих чрезвычайно важные смысловые нагрузки во вьетнамской культуре и сравнительно индифферентные в русской культуре. Так, в традиционном вьетнамском

 

138

 

фольклоре достаточно жестко связываются следующие внешние и внутренние характеристики человека: «Маленькие глаза, похожие на глаза угря,— признак вора, бандита (для мужчин), а также легкого поведения (для женщин)». Второй из использованных нами дискриминативных признаков — это рябое лицо, что во вьетнамском фольклоре тесно связывается с такими качествами, как упрямство, фальшивость, ригидность и т. п. [14].

Второй эксперимент также состоял из двух серий. Стимульным материалом служил текст, описывавший двух юношей. Один из них наделялся вышеназванными атрибутами внешности, которые во вьетнамской культуре жестко связываются с рядом негативных личностных качеств. Испытуемыми были русские и вьетнамские студенты, по 32 человека тех и других. В первой серии зачитывалась часть полного теста, в которой говорилось только о внешности двух юношей. Во второй серии наряду с этим давалось краткое описание элементов поведения обоих юношей. При этом юноше с вышеназванными отрицательными внешними чертами приписывалось нормативное, социально одобряемое поведение, а юноше с более привлекательной внешностью, наоборот, поведение, несколько отклоняющееся от нормативных и санкционируемых обществом образцов. В каждой серии от испытуемых требовалось оценить обоих юношей по ряду положительных и отрицательных качеств с помощью 5-балльной биполярной шкалы.

 

Таблица 2

 

Различия в межличностном восприятии между вьетнамской и русской подгруппами испытуемых по данным эксперимента II (см. пояснение в тексте)

 

Качества личности, по которым получены значимые различия

Знак и величина средней оценки по 5-балльной биполярной шкале (от —2 до +2)

Первая серия

Вторая серия

вьетнамцы

русские

вьетнамцы

русские

Первый юноша

 

 

 

 

1. Эгоистичный

—1,0

1,2*

—1,1

1,3*

2. Аккуратный

—0,4

1,9**

—0,6

1,7**

3. Коварный

—0,8

—0,4

—1,2

1,1*

4. Талантливый

1,2

0,3***

0,8

0,3

Второй юноша

 

 

 

 

1. Добрый

—2,0

1,2*

—2,0

1,9*

2. Верный

—1,3

1,1*

—1,7

1,1*

3. Приличный

—1,2

—0,8

—1,3

0,2*

4. Инертный

2,0

—0,6*

1,8

—0,7*

5. Упрямый

1,8

—1,3*

2,0

—1,1*

6. Фальшивый

1,9

—1,1*

1,8

—1,2*

* — различия статистически значимы на уровне р≤0,001,

** — различия значимы на уровне р≤0,01,

*** — различия значимы на уровне р≤0,05,

 

Результаты обеих серий второго эксперимента представлены в табл. 2. Здесь приводятся только те качества из полного списка, по которым были получены статистически значимые различия между русскими испытуемыми и испытуемыми-вьетнамцами. Как видно из результатов первой серии, различия между двумя группами испытуемых в оценке первого и второго юноши неодинаковы. Во-первых, неодинаковы сами качества, по которым наблюдаются различия в первом и во втором случае; и, во-вторых, неодинакова и величина расхождения в оценках '

В целом, как и ожидалось, испытуемые-вьетнамцы оценивали первого юношу несколько более благоприятно, а второго значительно менее благоприятно по сравнению с русскими студентами. Далее, если различия в оценках по степени благоприятности первого и второго юноши у русских испытуемых сравнительно невелики, то в случае испытуемых-вьетнамцев они чрезвычайно существенны, главным образом за счет того, что приписывание отрицательных черт второму юноше достигает здесь почти экстремальных значений.

Однако самые интересные данные были получены во второй серии, когда первому юноше, внешне явно более симпатичному, приписывались элементы поведения, отклоняющиеся от социально одобряемых и нормативных, а второму юноше — как раз нормативные и социально желательные. Как и ожидалось, эта экспериментальная манипуляция повлияла на степень благожелательности оценок. Но это оказалось справедливым только для русских испытуемых.

Здесь оценки первого юноши становятся менее благоприятными, а оценки второго — более благоприятными по сравнению с данными русских испытуемых в первой серии. Частично это видно и из табл. 2, где приведены только те качества, по которым получены статистически значимые различия между вьетнамскими и русскими испытуемыми, и из остальных качеств полного списка, которые в табл. 2 не представлены. Но для испытуемых-вьетнамцев экспериментальная манипуляция как будто никак не повлияла на характер восприятия и оценивания объектов-стимулов. Точнее говоря, некоторое, хотя и незначительное, изменение в оценках, причем с той же тенденцией, т. е. с уменьшением благоприятности, наблюдается, но только относительно первого юноши. Что же касается второго юноши, то испытуемые-вьетнамцы в отличие от русских и во второй серии продолжают приписывать ему тот же комплекс отрицательных качеств, что и в первой серии, причем величина выраженности этих отрицательных качеств вновь приближается почти к максимально возможным значениям. Так же испытуемые-вьетнамцы с аналогичным постоянством и категоричностью продолжают отрицать у него ряд положительных качеств, отмечаемых русскими студентами. Таким образом, даже приписывание нормативных, социально одобряемых образцов поведения человеку, обладающему такой внешностью, которая связывается в традиционном вьетнамском фольклоре с рядом отрицательных качеств, ни в малейшей степени не влияет на сдвиг оценок этого человека в положительную сторону. У русских же испытуемых, в традиционной культуре которых

 

139

 

нет подобных жестких связей между использованными в эксперименте элементами внешности и качествами личности, подобный сдвиг налицо. Итак, во втором эксперименте была вскрыта зависимость оценочных компонентов в межличностном восприятии от таких неотъемлемых элементов культуры, как физиогномические пословицы и приметы. Факт наличия в одной культуре и отсутствия в другой всего лишь двух подобных элементов обусловил возникновение принципиальных количественных и качественных различий в восприятии одних и тех же социальных объектов представителями этих двух культур. Понятно, что в нормальных условиях процесс восприятия человека человеком базируется на огромном множестве подобных элементов, присущих любому национальному фольклору, другим продуктам культурно-исторического опыта народа Понятно также и то, что культурно-исторический опыт разных народов не может быть идентичным. Достаточно большая вариабельность фольклора, традиций, обычаев и т. п. и создает основу, на которой формируются те гипотетические «ключи», достаточно сильно различающиеся от культуры к культуре, которые в нормальных условиях, т. е. в условиях собственной культуры, обеспечивают быструю и в целом достаточно успешную ориентировку личности в ее непосредственном социальном окружении. Но в других условиях, нетипичных и непривычных, например в условиях межкультурного взаимодействия, те же самые «ключи» могут превратиться в препятствие для формирования адекватного представления о личности другого человека, приобрести ту «роковую» и «принудительную» силу, о которой часто говорят зарубежные авторы в связи с исследованием межэтнических стереотипов [12].

Сказанное не означает, что в условиях одной и той же культуры эти гипотетические физиогномические «ключи» выполняют только позитивную, с точки зрения возможности адекватного понимания человека, функцию. Разумеется, и в условиях гомогенной культурной среды они могут выступать в качестве тормоза, препятствия, барьера и т. п., снижающего точность социального восприятия. Многочисленные данные о влиянии физиогномических представлений на восприятие представителей одной и той же культуры, полученные, например, при исследовании формирования первого впечатления, могут служить тому прекрасным примером [3].

Специальное обсуждение этого вопроса выходит за рамки настоящей статьи. Отметим лишь, что здесь могут быть выдвинуты весьма интересные предположения, которые позволили бы обобщить и систематизировать большой и разноречивый объем эмпирических данных из области социальной перцепции в целом. Например, можно предположить, что механизм физиогномической редукции — так мы предлагаем обозначать процесс выведения личностных свойств, исходя из внешности человека,— является одним из базовых механизмов взаимопонимания людей в процессе общения. Как и любой другой механизм подобного рода, он имеет важное приспособительное — ив эволюционном, и в социальном планах — значение. На его основе в дальнейшем надстраиваются другие, более сложные и тонкие механизмы взаимопонимания, например такие, как идентификация, рефлексия, эмпатия и др. Но, как и любой другой механизм, физиогномическая редукция имеет свою оборотную сторону, обладая известными ограничениями, своеобразной «разрешающей способностью». При выходе за пределы этих ограничений, этой «разрешающей способности» приспособительная функция ее меняет свой знак на противоположный и из удобного средства понимания физиогномическая редукция превращается в мощный заслон, препятствующий адекватному познанию другого человека.

Правомерно, далее, предположить, что в условиях межкультурного восприятия тот диапазон условий и социальных ситуаций, в которых механизм физиогномической редукции выполнял бы свою позитивную приспособительную функцию, резко уменьшается по сравнению с тем, что имеет место в условиях одной и той же культуры, а в условиях достаточно сильно различающихся культур вообще может быть сведен к нулю. И наоборот, соответственно резко увеличиваются те случаи социального восприятия, в которых автоматическое включение (а то, что подобное включение происходит автоматически, вряд ли нуждается в доказательстве) механизма физиогномической редукции приводит к негативным результатам, т. е. к ошибочному, превратному восприятию и интерпретации другого человека

 

*

 

Идея анализа психологических особенностей народа, исходя из продуктов его материальной и духовной культуры, не нова. Еще В. Вундт в конце XIX в предпринял грандиозное по замыслам исследование подобного рода [6]. Однако для Вундта и для его многочисленных последователей все проявления, вся специфика материальной и духовной культуры были всего лишь следствием некоего мистического «духа» народа, «духа целого», или «народной души». Подлинно научное исследование влияния феноменов культуры на психологические процессы нуждается, конечно, в демистификации причинно-следственных зависимостей в этой области, включении всей проблематики в деятельностный и социальный контекст, разработанный в советской психологической науке. В этой связи необходимо отметить, что в общеметодологическом плане культурный контекст может быть рассмотрен как частный случай социального контекста, необходимость учета которого в практике психологических и социально-психологических исследований неоднократно подчеркивалась целым рядом авторов [2], [4], [9] и др. В отличие от многих зарубежных концепций, с одной стороны, абсолютизирующих влияние культуры на психику, а с другой — мистифицирующих само понимание культуры, подход, базирующийся на материалистических принципах советской психологии, имеет все основания подвергнуть эту проблему действительно научному исследованию, в том числе понять роль и значение культурных факторов в психическом развитии человека, выяснить их «удельный вес» в общей совокупности других социальных факторов, одновременно определяя их качественную специфику. Только на этой

 

140

 

основе будет возможно решение важнейшей социально-психологической проблемы, проблемы о соотношении двух рядов закономерностей — психологических и социальных,— проблемы, имеющей прямое отношение и к рассматриваемой здесь зависимости межличностного восприятия от факторов культуры.

 

1. Агеев В. С. Психология межгрупповых отношений.— М., 1983.— 144 с.

2. Андреева Г. М. Социальная психология.— М., 1980.— 416 с.

3. Бодалев А. А. Личность и общение.— М., 1983.— 272 с.

4. Буева Л. Л. Социальная среда и сознание личности.—М., 1968.—266 с.

5. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса.— Собр. соч.— М., 1982, т. I, с. 291—436.

6. Вундт В. Проблемы психологии народов.— М., 1912.— 132 с.

7. Кон И. С. К проблеме национального характера.— В кн.: История и психология. М., 1971. с 199—IR8

8. Лурия А. Р. Психология как историческая наука (к вопросу об исторической природе психологических процессов).— В кн.: История и психология. М., 1971, с. 36—62.

9. Петровский А. В. Деятельностный подход в социально-психологических исследованиях.— Вестник Моск. ун-та: Серия «Психология», 1978, № 4, с. 3—10.

10. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история.— М., 1979.— 232 с.

11. Jahoda G. Cross-cultural perspectives.— In: H. Tajfel and С. Fraser (eds.). Introducing social psychology.— London, Penguin Books, 1978, pp. 76—95

12. LeVine R. A., Campbell D. T. Ethnocentrism: Theories of conflict, ethnic attitudes and group behavior. New York, Wiley, 1972.— 384 p.

13. Triandis H. C. Psychology and culture.— Annual review of psychology. 1973, № 24, pp. 355—378.

14. Tuc ngn va ca dao Viet nam (Вьетнамский фольклор).— Hanoi, 1966.— 496 p.

 

Поступила в редакцию 21.II 1984 г.



1 В статье использованы материалы экспериментальных исследований, выполненных под нашим руководством вьетнамским исследователем Фан Чьенху.