117
ДИНАМИКА РЕФЛЕКСИВНЫХ АКТОВ
В ПРОДУКТИВНОЙ МЫСЛИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
А.Я. БОЛЬШУНОВ, В.А. МОЛЧАНОВ, Н.М. ТРОФИМОВ
Вопрос о возможностях сознательного управления процессами продуктивной мыслительной деятельности имеет практическое значение и прямо связан с проблемами педагогики творческого мышления.
Важным в рассматриваемой проблеме является вопрос о месте, функциях и возможностях рефлексивных актов в деятельности. Рефлексия понимается как «осознание оснований собственного движения в предметном содержании» [14; 112], как «самосознание личности в проблемной ситуации» [15; 71], Рефлексия включает в себя акты оценки и санкционирования формирующихся в деятельности продуктов и процессов их порождения, а также контроль за реализацией этих процессов. При этом рефлексивными являются лишь акты, включающие экспликацию оснований той или иной оценки или санкции и экспликацию критериев, по которым осуществляется контроль.
Можно выделить три формы рефлексии. В первом случае основания эксплицируются вместе (одновременно) с возникновением оценки (санкции). Соответственно, рефлексивные акты осуществляются в отношении продуктов, результатов деятельности (того, что оценивается), а процессы становления продуктов не рефлексируются. Во втором случае экспликация оснований предпосылается оценке и основания выступают в качестве критериев, по которым может регулироваться процесс становления продукта. Рефлексия принимает форму контроля за процессами становления продуктов деятельности. Наконец, в третьем случае основания оценок не просто эксплицируются, но субъект своими действиями создает условия, при которых становится возможной та или иная (желаемая) оценка формирующихся в деятельности продуктов. Рефлексия приобретает продуктивную функцию в том смысле, что она связана теперь с предвосхищением и созданием условий развертывания тех или иных рефлексивных актов. Она выступает, соответственно, в форме «самосознания личности в проблемной ситуации».
Проблему рефлексивного управления деятельностью можно представить как часть вопроса о формах и механизмах ее смысловой регуляции. Смысл, согласно А.Н. Леонтьеву, является основной образующей сознания [11; 302], ведущей детерминантой процесса осознания [10; 274]. Л.С. Выготскому мы обязаны введением понятия смыслового поля, внутри которого только и могут устанавливаться отношения вещей [4; 264], развертываться «процессы самой мысли» [3; 474]. Можно предположить, что состав и содержание рефлексивных актов определяются функционирующими в деятельности смысловыми образованиями.
Идея работы заключается в том, что различные рефлексивные акты последовательно формируются на определенных стадиях актуалгенеза (микрогенеза, функционального развития) мыслительной деятельности. Стадии актуалгенеза выделяются по признаку развертывания в мыслительной деятельности определенных, опосредствующих ее движение смысловых образований. Смыслы порождаются в деятельности, а это значит, что возможности осознания деятельности складываются по ходу самой деятельности и рефлексия не является, если так выразиться, делом субъективного произвола (захочу — осознаю, не захочу — нет), актов извне обращенного к деятельности сознания (субъекта). Становление рефлексивных актов есть актуалгенез сознания в деятельности.
118
Следует подчеркнуть, что не во всякой деятельности можно наблюдать исследуемый в работе процесс. Реально ко всякой задаче человек подходит с уже относительно сложившейся системой установок, требований к результату, уровнем рефлексии и т. п. Однако в случае достаточно новой задачи эти сложившиеся ранее образования могут оказаться неадекватными. Кроме того, они в разной мере могут быть актуализированы в отношении к новой необычной деятельности. В этих случаях возникает необходимость в перестройке образований, регулирующих процессы деятельности, в формировании, развертывании таких образований по ходу деятельности (смыслов, целей, форм рефлексивной регуляции деятельности и т.п.). Только в том случае, когда соответствующие образования формируются по ходу деятельности, а не актуализируются в отношении нее, может идти речь об актуалгенезе сознания в деятельности.
Гипотеза исследования состоит в том, что можно вычленить три стадии актуалгенеза сознания в мыслительной деятельности, на каждой из которых движение деятельности опосредствуется своеобразными смысловыми образованиями. На каждой из стадий рефлексия приобретает определенную форму (в том порядке, в котором эти формы описаны выше).
1. Исходно мыслительная деятельность развертывается на основе смысловых установок, которые актуализируются в связи с развитием мотивации в деятельности. А.В. Запорожец писал: «Предметы человеческой деятельности должны рассматриваться психологией в двоякого рода отношениях: в отношении к другим объектам и в отношении к субъекту... Этот второй род отношений, личностно-смысловых, и получает отражение в форме установки» [6; 387]. За «объективно-предметными отношениями», в отражении которых выражается установка, стоят «отношения субъекта к объекту» [6; 388]. Между предметами, вовлеченными в деятельность, устанавливаются специфические отношения, определяющие то качество, в котором отражается предмет («препятствие», «средство» и т.п.). Это качество не есть еще значение предмета. Это, конечно, и не его понятие. Это его смысл. Это та характеристика предмета, которой выражается совершающееся в деятельности отношение к нему субъекта. Отражая предмет в этом качестве, человек выявляет, познает его объективные свойства. До тех пор, пока этот смысл предмета не конкретизирован в значениях, не осознан — а «сознание открывающегося смысла явления возможно лишь в форме означения этого явления» [11; 335], — он выражается в аффективном отношении к предмету, в образе, «видении» предмета; которыми и регулируется здесь мыслительный процесс (эмоциональные оценки и предвосхищения, «усмотрения» и т.п. феноменология). Соответственно, основания оценок и санкций эксплицируются здесь одновременно (или даже вслед) с возникновением самой оценки.
2. На второй стадии деятельность направляется целью. Совершающееся на первой стадии осознание смысла ведет к возникновению цели. «Сознание смысла действия... совершается в форме отражения его предмета как сознательной цели» [11; 283].
Предположение об отсутствии цели на первой стадии актуалгенеза сознания в деятельности необходимо пояснить. Как уже говорилось, человек подходит к решению задачи с более или менее сложившейся системой требований к результату, с определившимся в какой-то степени образом возможных результатов. Но такой подход возможен далеко не всегда и особенно маловероятен в условиях творческой мыслительной деятельности. Возникновение адекватного образа результата с самого начала деятельности вряд ли возможно. Здесь либо актуализируется такое представление о результате, которое впоследствии оказывается неадекватным и поэтому должно быть перестроено, либо испытуемый сознает, что не знает, каким должен быть продукт его действий и ищет, полагаясь на свою интуицию. Мы думаем, что как в основе перестройки неадекватного целевого представления, так и в основе формирования образа результата во втором случае лежит развитие смысловой установки, ее экспликация и осознание.
В психологии целью называют осознанный образ будущих результатов действия [16], [17], образ того, что хочешь создать. Возникновению цели предшествуют различные антиципации продукта, связанные с вычленением той области предметного содержания деятельности, в которой может быть развито решение («район поиска», «зона ориентировки», «область поиска»). Исследовались различные виды таких предвосхищений, например эмоциональные предвосхищения [18], «направление» [12] и др. К такого рода предвосхищениям можно отнести и «операционную схему», «избирательно направляющую мысль на соотнесение именно таких, а не других условий» [2; 120]. Во всех этих случаях речь идет о нащупывании того предметного содержания, в отражении которого может быть сформирована цель. Формирование цели предполагает сужение зоны ориентировки и возникновение образа того, что хочешь создать [19].
Кроме того, существует особый класс целей, возникающих не так, как это описывается в данной работе. Например, мы можем сказать: «Решите задачу» или «Вспомните что-нибудь интересное». Здесь тоже указывается на будущий результат действий, а именно «решение», «воспоминание» и т.п. Однако такие цели по крайней мере весьма специфичны. Результат, на который они указывают, является некоторым функциональным образованием, и представление о нем формулируется безотносительно к конкретному содержанию деятельности. Мы предпочитаем называть такие цели заданиями (самозаданиями). При этом собственно цель (как образ результата) может быть сформулирована в задании в различной степени, а может быть не сформулирована вовсе. Давая задание, мы актуализируем определенные действия, в ходе которых будут осуществляться особенные отношения к особенному предмету. Но «...смысл — говорил А.Н. Леонтьев — есть само отношение, осуществляющееся в деятельности» (цит. по А.А. Леонтьеву, 1983; [18]). Формирование цели приобретет, соответственно, описываемую в работе форму.
Таким образом, под целью мы имеем в виду формирующийся в деятельности человека сознательный образ того, что он хочет сделать.
119
Рис. 1. Фрагмент игры «маски» с типичным взаимодействием белых и черных фигур
Итак, на второй стадии деятельность направляется целью. Но это и значит, что основания для оценки и санкционирования результатов деятельности эксплицируются прежде, чем возникают акты оценки и санкционирования. Субъект может теперь контролировать процесс становления соответствующих продуктов деятельности.
3. Переход к третьей стадии актуалгенеза связан с возникновением предвосхищений эвентуальных продуктов деятельности. Раскроем это понятие.
Мыслительные процессы, развертывающиеся на второй стадии, характеризуются высокой избирательностью. Из объективно устанавливаемых по ходу деятельности отношений и свойств вещей сознательно отражаются преимущественно те, которые включаются в становление отвечающего цели продукта. Но по ходу деятельности порождаются и побочные продукты, включающиеся в детерминацию деятельности независимо от желания субъекта. В игре в шахматы, например, типичны ситуации, когда увлеченный целью игрок своими же ходами ослабляем свою позицию или, напротив, ход объективно оказывается лучше, чем это было задумано. Таким образом, возникает необходимость в осознанном отражении побочных продуктов деятельности. Отражаясь, они не становятся прямыми, не становятся целями. Они выступают как эвентуальные продукты, т.е. такие, появление которых переживается, предвосхищается, предчувствуется субъектом, хотя не обязательно входит в содержание цели. Эвентуальные продукты образуют те обстоятельства, в которых становится возможной (целесообразной) постановка и достижение определенной цели.
Мы полагаем, что разведения побочных и прямых продуктов (Я.И. Пономарев) недостаточно для описания мыслительной деятельности. Необходимо ввести категорию эвентуальных продуктов, без учета которых наши знания о детерминации мыслительной деятельности и ее механизмах будут неполными.
Предвосхищение эвентуальных продуктов становится возможным следующим образом. Близкие явления, хотя и безотносительно к собственно мыслительной деятельности, исследовались А.В. Запорожцем и Я.З. Неверович. Они описали феномен предвосхищения будущих ситуаций развития деятельности, возникающего благодаря тому, что эти ситуации приобретают для субъекта определенный смысл. Такие предвосхищения могут формироваться лишь при наличии своеобразной смысловой системы регуляции деятельности [7]. Мы предполагаем, что на третьей стадии актуалгенеза в деятельности развертывается своеобразная система смысловых образований, обеспечивающих отражение эвентуальных продуктов.
Рефлексия теперь приобретает третью из описанных выше форм. Сознательно предвосхищая эвентуальные продукты, субъект может своими действиями создавать те обстоятельства, в которых возможна постановка и достижение определенной цели.
Методика
Эксперимент проводился с целью получения доступной наблюдению и описанию картины становления рефлексивных актов в мыслительной деятельности человека. При разработке методики предполагалось, что описанные стадии можно наблюдать при освоении новой для испытуемых деятельности.
На материале шахмат была разработана игра «маски». В игре участвуют два партнера. Белые играют тремя фигурами, значения которых неизвестны противнику (фигуры могут принимать значения ладьи, слона и коня). Задача белых — уничтожить черные пешки, расположенные на полях b3, с6, f1, g4. Расстановка черных пешек оставалась неизменной на протяжении всей игры. От черных требовалось защитить свои пешки и разгадать значения белых фигур. Черные также играли тремя фигурами (ладьей, слоном и конем), значения которых были известны обоим противникам. Белые выигрывают, если им удается уничтожить все пешки противника и остаться неразгаданными. Черные выигрывают, если им удается определить значения белых фигур, сохранив хотя бы одну пешку.
На рис. 1 приведен фрагмент партии. Белые ходят, расставляя на доске свои фигуры так, чтобы атаковать черные пешки. При этом надо позаботиться и о том, чтобы не выдать значений своих фигур. Черные в ответ расставляют свои фигуры, стремясь защитить пешки. После
120
этого они сообщают свою версию о значениях белых фигур, а белые оценивают ее как правильную лишь в том случае, если черные догадывались о значениях всех трех фигур. После этого белые сообщали о количестве выигранных пешек. При этом выигранные пешки оставались на доске и черные не знали о том, какие пешки вышли из игры. Они знали только о количестве оставшихся у них пешек. После этого белые делали следующий ход, вновь расставляя свои фигуры. Понятно, что значения белых фигур оставались неизменными на протяжении партии.
Опыт проводился двумя экспериментаторами, каждый из которых являлся консультантом одного из игроков. Такое взаимодействие с испытуемыми позволило выявлять интересующие нас стороны мыслительной деятельности, не вмешиваясь в нее извне, не нарушая ее естественного хода. Требования, предъявляемые испытуемыми к экспериментаторам-консультантам, связанные с оценками игровых ситуаций, замыслов и действий игрока и т.п., отражали уровень развития рефлексивной регуляции деятельности.
Анализ деятельности испытуемых велся в следующих направлениях.
Во-первых, в отношении формирования представлений о возможных и желаемых результатах ходов (расстановок фигур белыми), развертывания системы требований к результатам, критериев, по которым могли бы оцениваться и санкционироваться те или иные результаты. Дело в том, что действия испытуемого не могли в нашей игре направляться и регулироваться представлениями, аналогичными шахматной игре, а значит, не могли быть просто актуализированы испытуемым. Они должны были сформироваться в ходе деятельности самого испытуемого.
Во-вторых, анализировался процесс формирования специфических для данной игры целей на маскировку фигур и действия, связанные с этим аспектом игровой деятельности. В формировании этой стороны деятельности также могли быть прослежены описанные нами стадии, поскольку мы имеем здесь дело с новым, необычным для испытуемых содержанием деятельности.
В-третьих, надо было обнаружить и описать феномены, в которых выявлялось отражение эвентуальных продуктов деятельности.
Для различения стадий актуалгенеза необходимо вычленить критерии, по которым можно установить наличие цели и отражения эвентуальных продуктов в деятельности испытуемого. Предполагалось, что, во-первых, цель есть, если она называется. Во-вторых, косвенным показателем, свидетельствующим о возможном наличии цели, является характер действий испытуемого при расстановке фигур, если действия объективно выступают в качестве вариантов достижения этого, предусматриваемого субъектом результата. В-третьих, о наличии цели можно судить по обоснованиям, которые даются оценкам и санкциям, если в них отражается отношение оцениваемой ситуации к желаемой цели или санкционируемого варианта к результату, который хотелось бы получить. Наконец, можно предполагать, что цель сформировалась, если критерии, по которым оценивается ситуация, формируются теперь испытуемым прежде, чем эта ситуация возникает (т.е. то, что может быть «хорошо» или «плохо», не открывается субъектом в самой сложившейся в действительности ситуации, а известно ему заранее). Что касается эвентуальных продуктов, это те особенности игровых ситуаций, которые возникают при расстановке фигур вне связи с достигаемой целью. Хотя от них прямо и не зависит достижение цели, они могут изменять вероятность возникновения у противника той или иной гипотезы о значениях фигур. Поэтому в нашем опыте отражение эвентуальных продуктов будет связано прежде всего с попытками управлять вероятностью возникновения у противника тех или иных гипотез. При этом необходимо различать прямой обман противника (действие со специфической целью «обмануть») и управление через эвентуальные продукты. Необходимо иметь некоторое «чувство противника», чтобы определить, какой, смысл будут иметь для него те или иные обстоятельства и как, соответственно, он будет видеть ситуацию. Игрок как бы предполагает, что он своими действиями детерминирует ход мыслей противника, т.е. обманывает его. Через эвентуальные продукты игрок управляет прежде всего своей деятельностью, а не мыслями противника: «чувствуя» формирующийся у противника образ ситуации, он может оценивать целесообразность той или иной расстановки, принимать решение для достижения некоторой цели и т.п.
Согласно гипотезе, смысловые установки должны выражаться в предпочтениях тех или иных действий и результатов (вариантов расстановок фигур), основания которых либо вовсе не эксплицируются испытуемым, либо эксплицируются с запозданием. За такими предпочтениями стоят интуитивные по своему характеру (эмоциональные, например) оценки и санкции, отражающие меру реализации смысловых установок в продуктах соответствующих действий субъекта.
В эксперименте приняли участие 20 испытуемых-школьников II—IV классов. Рефлексия является новообразованием младшего школьного возраста (В.В. Давыдов), и это позволяло надеяться на получение развернутой картины становления рефлексивных актов в деятельности испытуемых.
Результаты эксперимента и их обсуждение
За недостатком места в работе рассматриваются только феномены становления рефлексивных актов при игре белыми. В среднем у испытуемых при игре белыми переход ко второй стадии актуалгенеза сознания в мыслительной деятельности осуществлялся на 2—4-й игре, и у двух испытуемых наблюдалось развертывание процессов третьей стадии на 5—6-й игре.
Перейдем к анализу стадий, наблюдавшихся в эксперименте.
На первой стадии при расстановке фигур испытуемые действовали следующим образом. Ставили одну фигуру, затем в сложившуюся систему отношений вводили вторую и третью. Перестановок уже поставленных фигур не наблюдалось. Испытуемые заранее не знали, как они расставят фигуры, ситуация строилась как бы снизу, исходя из тех отношений, которые установились на игровом поле в результате постановки
121
предыдущей фигуры. Приведем протокол.
Испытуемый. Это у нас конь. Куда бы его поставить?... Вот, на е5.
Экспериментатор. Почему сюда?
Испытуемый. Здесь он нападет сразу на две пешки... Куда вторую поставить?... Поставлю сейчас слона... Вот, на d5, тоже будет нападение на две пешки. Нет, лучше на f3, тут тоже на две пешки нападет и конь и на них же нападет... Да, так... Теперь третью... Куда бы ее? (Пробует ставить на поля d1, b1, c1, с4 без комментариев.) Сюда (поле g6) ... Нет, сюда (поле с4). Да, так расставлю (осмотрев ситуацию).
Экспериментатор. Почему на с4?
Испытуемый. Нападаю на те же две пешки, их трудно защитить будет.
Что характерно для деятельности испытуемого? Во-первых, испытуемый пробует различные варианты постановки фигур, в том числе такие, которые не отвечают принятому в конечном итоге результату. Этот результат (все три фигуры нападают на одни пешки с6 и g4, которые трудно будет защитить) на протяжении всего поиска не формулируется ни разу в качестве цели расстановки. Он формулируется лишь в виде итогового критерия, исходя из которого один из опробованных вариантов предпочитается другим. Во-вторых, показательным является факт отсутствия цели на маскировку фигур, хотя объективно такая маскировка возникла (фигуры на с4 и на f3 одинаково могут быть приняты и за слона, и за ладью). Но как в обоснованиях постановки, так и в комментариях по ходу поиска отсутствуют указания на стремление замаскировать фигуры. Испытуемый ни разу не говорит о том, что может подумать противник, исходя из видимой ему ситуации. Отсутствием цели на маскировку и обман противника может быть объяснен тот факт, что противнику становились известны значения белых фигур уже после первого или второго хода. Замаскировать фигуры в нашей игре технически несложно (не труднее, чем расставить их, игнорируя маскировку). Следовательно, если испытуемый не скрыл своих фигур, то только потому, что не стремился этого сделать. Это может показаться невероятным, но не надо забывать, что мы имеем дело с младшими школьниками.
Из протокола видно также, что испытуемый не пытается вовлечь в обсуждение игровых ситуаций своего консультанта (экспериментатора). В речи отсутствуют формулировки замыслов и анализ ситуаций в аспекте выявления возможностей достижения того или иного результата. Испытуемый рассматривает лишь те ситуации, которые объективно возникли на доске в результате того или иного пробующего действия. Причем он главным образом оценивает эти ситуации как подходящие или не подходящие и обосновывает свои оценки. «Поисковые пробы — это первые действия, в которых начинает осуществляться анализ и синтез» [13; 77]. Они были бы не нужны, если бы соответствующий анализ мог быть проделан «в уме». Иначе говоря, пробующие (исследовательские) действия дают те результаты, которые подлежат оценке. Этих результатов нет до пробующего действия, и само действие не может направляться ими как целью. Именно тем, что различные варианты постановки фигур носят пробующий характер (т.е. направлены на получение результатов, но не направлены стремлением получить некоторый определенный результат), объясняется факт большого числа не отвечающих конечному принятому результату проб. В рассматриваемом примере таких проб было 4, т.е. около 44 % от общего числа проб, включая принятые в качестве расстановки. Если бы результат проб предполагался испытуемым, приемлемость варианта оценивалась бы до пробы. В этом случае столь неэкономное поведение испытуемого вряд ли возможно было оправдать. Видимо, следует предполагать, что рефлексивные акты оценки и санкционирования вариантов расстановки, возникающие в результате пробующих действий субъекта, имели характер приговора результатам уже свершившегося пробующего действия и, по существу, не участвовали в его построении.
Хотя расстановка фигур осуществлялась путем пробующих действий, было бы ошибкой считать, что место фигуре находится путем случайных проб и ошибок. Дело в том, что игровая позиция «представляет собой поле, в котором есть привлекательные и опасные области, есть линии давления, есть зоны активности и зоны затишья. ...Объекты... узнаются в терминах поля, в котором, они находятся...» [5; 243—244]. У испытуемого есть динамичный, способный к развитию образ ситуации, который опосредствует развертывание пробующих действий субъекта. Благодаря этому образу варианты постановки распределяются субъектом по шкале «лучше — хуже», и ограничивается многообразие возможных вариантов. Например, пробующие действия испытуемого при постановке третьей фигуры следующие: d1, b1, c1, c4, g6, c4. Эта последовательность имеет свою логику. Первой постановкой подвергается нападению пешка — f1, которая не атаковалась другими фигурами. Вторая и третья постановки являются попытками реализации тактического приема двойного нападения при сохранении боя на пешку — f1. При этом третья постановка перебрасывает нападение на пешки с6 и g4, т.е. в область, в которой концентрируются взаимодействия фигур. Постановка на g6 является эквивалентной постановке на с4. Мы видим, что каждая постановка развивает в определенном направлении исходный образ ситуации (причем направления этого развития различны). При осуществлении этой серии проб испытуемый не формулирует никаких замыслов, планов. Он действует молча. Он может так действовать потому, что его «ведет» образ, который «как бы антиципирует и предвосхищает словесно еще не развернутую мысль» [13; 61]. Благодаря тому что «доска и фигуры воспринимаются как пространственно-силовые и притом смысловые отношения» [1; 183], испытуемый как бы просто видит, куда следует поставить фигуру.
Интересно, что приводимое испытуемым обоснование постановки фигуры на с4 (см. протокол) в точности соответствует тому, что можно было бы сказать относительно постановки на g6. Эти постановки эквивалентны с точки зрения принятого испытуемым критерия. Почему же все-таки испытуемый выбирает с4? Объективно эта постановка более сильная. Она маскирует значение фигуры. Но в обосновании
122
испытуемого это никак не отражается. Можно предположить, что испытуемый учитывает маскирующие характеристики полей, хотя не отдает себе в этом отчета. Эту гипотезу можно проверить. Следствием такого учета должно явиться предпочтение полей, маскирующих значения фигур. Действительно, частота постановки фигур на маскирующие по» ля значительно превосходит частоту постановки их на поля, однозначно определяющие фигуру. Фигуры чаще всего расставляются в квадрате с вершинами b1, b6, g6, g1. В этом квадрате находится 32 свободных поля, из которых 18 являются маскирующими. Если постановка фигур на маскирующие поля является случайной, на них должно приходиться около 56 % постановок. Фактически же на маскирующие поля приходится около 74 % постановок фигур. Испытуемые, следовательно, предпочитают маскирующие поля.
Итак, деятельность на первой стадии направляется предпочтениями, которые нередко не осознаются субъектом. Возникают многочисленные оценки и санкции, основания которых эксплицируются с запозданием или не эксплицируются вовсе. Такие предпочтения, оценки, санкции выражают меру реализации смысловой установки в продуктах пробующих действий субъекта (каждое пробующее действие изменяет ситуацию и ее образ, который удовлетворяет или не удовлетворяет установкам субъекта в зависимости от того, получает или не получает в нем выражение смысл действий испытуемого).
Эксплицируя основания оценок, испытуемый начинает осознавать смысл своих действий. Тем самым подготавливается формирование целей в деятельности. Испытуемый выявляет те характеристики игровых ситуаций, которые могут выступить в качестве требований к результатам действий. Рефлексивные акты, развертывающиеся на первой стадии, принимают, следовательно, прямое участие в процессах целеобразования.
Обратимся теперь к процессам, развертывающимся на второй стадии актуалгенеза. Приведем фрагмент протокола.
Испытуемый. Ладью поставлю сюда (d4), он подумает, что это конь. А коня на е3, можно подумать, что это ладья... Если слона поставить на f3, можно подумать, что это ладья... Тогда коня лучше переставить? (Обращение к экспериментатору.)
Экспериментатор. Почему?
Испытуемый. Тут поле закрыто. Если коня убрать, то он подумает, что это ладья... Куда коня поставить? Может быть, он и так не догадается? (Вопрос к экспериментатору)... Если слона переставить? (Обращение к экспериментатору.) (Ставит слона на е6.) Нет, это то же самое... даже легче догадаться. (Фигура нападает, как слон, на две пешки.) Пусть стоит на месте... Куда же коня... На е6? (Возвращает его на е6.) Тогда на пешку g4 три нападения и на пешку b3 тоже как будто три... Наверное, так надо поставить? (Спрашивает у экспериментатора.)
Рис. 2. Типичные тактические приемы игры на второй и третьей стадиях актуалгенеза мыслительной деятельности в эксперименте. Истинное значение фигур в данной позиции следующее: на «с» 2 — конь, на «е» 3 — ладья, на «f» 4— слон. Слон на «f» 4 имитирует нападение ладьи на пешки «f» 1 и «g» 4. Данный тактический прием получил название «ложная фигура». Конь на «е» 2— также «ложная фигура». Ладья на «е» 3 — фигура с двойным значением. Это может быть либо конь, атакующий пешки «f» 1 и «g» 4, либо ладья, атакующая пешку «b» 3. Совокупное ложное нападение белых фигур сконцентрировано на пешке «g» 4
Из протокола видно, во-первых, что возникают специальные цели на маскировку фигур. Это приводит к открытию специфических тактических приемов обмана противника (рис. 2). Во-вторых, испытуемый явно предполагает достижение некоторого определенного результата. Обоснования выбора той или иной постановки фигур явно указывают на этот результат: 1) каждая фигура должна иметь ложное (лучше два ложных) нападение, так, чтобы вероятность ложной идентификации фигуры была выше вероятности правильной идентификации; 2) истинные нападения фигур должны концентрироваться на одной пешке (g4). Испытуемый рассматривает постановки фигур только на такие поля, с которых осуществляется нападение на пешку g4. Второй аспект предусматриваемого результата настолько является для испытуемого «само собой разумеющимся», что часто даже не отражается в обоснованиях выбора постановки. Например, относительно постановки слона испытуемый говорит: «Если слона поставить на f3, можно подумать, что это ладья». Расшифровать это обоснование можно, конечно, только так: «Если противник подумает, что это ладья, я смогу уничтожить пешку g4, на которую у меня уже два нападения». Если бы это не подразумевалось, данное испытуемым обоснование не имело бы смысла.
Для деятельности испытуемого характерны перестановки уже поставленных фигур, т.е. поиск в процессе достижения цели.
Рефлексия приобретает форму контроля, осуществляющегося в процессе достижения цели. Основания, по которым оцениваются возникающие по ходу работы ситуации, эксплицированы испытуемым в образе цели, и испытуемый подходит к анализу ситуаций с уже относительно сложившейся системой критериев. Так, например, возникает попытка перестроить позицию, когда испытуемый обнаруживает, что конь перекрывает ложное нападение слона, т.е. значение одной из фигур оказывается недостаточно замаскированным. Это не значит, конечно, что вовсе не возникает оценок, основания
123
которых не эксплицированы. Такие оценки отражают, вероятно, развитие невербализованных операциональных смыслов, т.е. формирование новых аспектов образа цели. Например, перестроить позицию в приведенном выше примере можно, изменив положение либо cлона, либо коня. Испытуемый фактически не опробует второй вариант, хотя несколько раз задается вопросом, не переставить ли коня. Видимо, этот вариант санкционируется негативно, хотя испытуемый и сам не понимает, почему он ему не нравится. Не случайно он несколько раз возвращается к нему в форме вопроса, но так и не переходит к попыткам его реализовать. Возможно, что смысл негативной санкции появляется в обосновании конечной принятой расстановки (указание на то, что на пешку b3 осуществляется три ложных нападения). Этот момент исходно не входил в цель и возник по ходу расстановки. Любая перестановка коня с нападением на g4 вела бы к тому, что исчезало ложное нападение на b3.
Рис. 3. Фрагмент игры, иллюстрирующий попытки рефлексивного управления действиями противника
Версия черных о значениях белых фигур оказалась неверна. Белые выиграли пешку «f» 1 «побочным» ударом ладьи с поля «d» 1
Перейдем к рассмотрению третьей стадии. Ее достигли лишь двое испытуемых. Приведем выдержки из протокола (речь экспериментатора из протокола изъята). Ситуация после первого хода изображена на рис. 3. Версия черных (d1—С, d4—К и с3—Л) неверна, и белые выиграли пешку на f1. После этого испытуемый размышляет следующим образом: «Он думает, что проиграл пешку на g4... Он думал, что на d1 слон, он нарочно отдал пешку... Надо посмотреть, что он может думать. Еще, что я съел пешку на f1? Он догадается тогда? Посмотрим, что он может думать. После этого испытуемый выписывает следующие варианты. Если считать, что выиграна пешка f1, возможны две версии: либо d1(Л), d4(K), с3(С), либо d1(Л), d4(C), с3(К). Если полагать, что выиграна пешка g4, то опять возможны две версии d4(Л), d1(С), с3(К) или d4(Л), d1(К), с3(С). «Ага... Он думает, я съел пешку g4... пешку g4... Надо, чтобы он и дальше так думал... Сейчас». После этого испытуемый расставляет фигуры так, чтобы равновероятными были третья и четвертая версии. Свои действия он объясняет так: «Он выберет сейчас одну из версий и узнает, что она неправильная. Тогда он подумает, что осталась одна версия, я так расставлю, чтобы он подумал на нее. А я тогда выиграю пешку». Испытуемый расставляет фигуры так, что не возникает ни одного действительного нападения, исключая тем самым возможность возникновения у противника гипотезы об истинных значениях фигур. План белых удался, и третьим ходом они выиграли вторую пешку.
Деятельность испытуемого своеобразна во многих отношениях.
Во-первых, необычен характер расстановки. Испытуемый создает концентрацию ложных, а не истинных нападений, надеясь уничтожить пешку противника «боковым ударом, который как бы несуществен, случаен в данной расстановке.
Во-вторых, испытуемый планирует комбинацию, рассчитанную на несколько ходов. На предыдущих стадиях испытуемые почти не соотносили содержание различных ходов и тем более не планировали подобного рода комбинаций. Здесь важно то, что, планируя комбинацию, испытуемый фактически управляет процессами целеполагания и принятия решения
124
на достижение цели. Oн отказывается от достижения цели (уничтожить пешку) вторым ходом, стремясь предварительно создать условия, в которых эта цель достигается наверняка. Он формулирует необычную промежуточную цель: расставить фигуры так, чтобы подтвердить гипотезу противника о значениях белых фигур. В связи с этой целью фигуры расставляются не встречавшимся ранее образом: так, что не возникает ни одного истинного нападения.
Как становится возможно планирование таких комбинаций в данной игре? Мы полагаем, что в основе этого лежит ориентировка испытуемого на эвентуальные, т.е. не предусматриваемые целью, результаты своих действий. Например, это те возможные идентификации фигур, которые не предусматривались первоначально испытуемым (Кс3, Сс3). Эти идентификации возникли у противника независимо от тех целей, которые ставил испытуемый, но именно они играют первую роль в разыгрывании комбинации. Чтобы выявить эти идентификации, надо было посмотреть на ситуацию глазами противника, установить, какой смысл могли иметь для него игровые ситуации. В этом отношении характерна уверенность испытуемого («он думает, я съел пешку g4»). Она может быть основана только на отражении того, какой смысл имела для противника игровая ситуация («он нарочно отдал пешку»).
На второй стадии испытуемый тоже как будто прогнозировал формирующийся у противника образ ситуации, но он рассматривал этот образ только как детерминированный своими действиями. Он поэтому не учитывал эвентуальных продуктов своих действий. В рассматриваемом же примере речь идет не об обмане противника в прямом смысле слова, а о хитрости, в основе которой лежит использование установок противника для достижения своих целей. Чтобы отражать эвентуальные продукты, надо почувствовать в противнике конкретного человека, глазами которого можно «смотреть». Отражение эвентуальных продуктов опосредствуется тем смыслом, который имеет ситуация для противника.
Конечно, анализ ситуации глазами противника является не единственным и даже не главным приемом отражения эвентуальных продуктов деятельности. Это только тот прием, который выступил в наших экспериментах.
Заключение
Результаты эксперимента подтверждают гипотезу существовании трех стадий становления рефлексии в мыслительной деятельности человека. На первой стадии рефлексия осуществляется в форме оценок и санкционирования возникающих вариантов решения проблемы. Рефлексивные акты связаны с экспликацией оснований оценок и санкций, отражающих меру реализации смысловой установки в продуктах пробующих действий субъекта. Тем самым рефлексия включается в процесс формирования цели. С формированием цели рефлексия приобретает характер контроля за процессами достижения цели и связана с осознанием возможностей достижения целей. На третьей стадии происходит резкое расширение возможностей рефлексивного управления деятельности; это связано с тем, что субъект теперь сознательно предвосхищает, отражает не только прямой, но и эвентуальный продукты деятельности. В нашем эксперименте они отражаются главным образом посредством приема восприятия ситуации глазами противника. Отражение эвентуальных продуктов позволяет обоснованно оценивать целесообразность реализации того или иного варианта развития деятельности, управлять процессами целеполагания, активно выдвигать (формировать) основания развития деятельности в том или ином направлении.
1. Блюменфельд Б. М. К характеристике наглядно-действенного мышления. — Известия АПН РСФСР. 1948. Вып. 13. С. 175—203.
2. Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование. — М., 1979.— 230 с.
3. Выготский Л. С. Избранные психологические произведения. — М., 1956.— 519 с.
4. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. — М., 1983. — 488 с.
5. Дрейфус X. Чего не могут вычислительные машины: Критика искусственного разума. — М., 1978. — 334 с.
6. Запорожец А. В. Развитие произвольных движений. — М., 1960. — 430 с.
7. Запорожец А. В., Неверович Я. З. К вопросу о генезисе, функции и структуре эмоциональных процессов у ребенка. — Вопросы психологии. 1974. № 6. С. 59—73.
8. Крогиус Н. В. К психологии конфликтной деятельности. — В кн.: «Искусственный интеллект и психология. М., 1976. С. 270—298.
9. Леонтьев А. А. Творческий путь Алексея Николаевича Леонтьева. — В кн.: А.Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983. С. 6—39.
10. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975. — 304 с.
11. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики.— 4-е изд. — М., 1981. — 584 с.
12. Майер Н. Мышление человека. — В кн.: Психология мышления. М., 1965. С. 245—299.
13. Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959. — 354 с.
14. Семенов С. Ю., Сиротина Е. А., Зарецкий В. Н. Исследование рефлексивного аспекта принятия решения как фактора оптимизации мышления. — В кн.: Эргономика. Исследование процессов принятия решений. Труды ВНИИТЭ. М., 1977. Вып. 14. С. 110—133.
15. Степанов С. Ю., Семенов И. Н. Методологический анализ психологических подходов к проблеме формирования творческого мышления.— В кн.: Философско-методические аспекты гуманитарных наук. Тезисы выступлений к семинару «Философско-методологические проблемы научного познания». М., 1981. С. 69—72.
16. Тихомиров О. К. Исследование целеобразования. — Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1980. № 1. С. 17—26.
17. Тихомиров О. К. Понятия «цель» и «целеобразование» в психологии. — В кн.: Психологические механизмы целеобразования. М., 1977. С. 5—20.
18. Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. — М., 1969.— 304 с.
19. Тихомиров О. К., Телегина З. Д. Анализ отношения средств к цели как эвристика. — Вопросы психологии. 1969. Ч. 1. С. 75—90.
Поступила в редакцию 11.VI 1983 г.