106

 

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ КОМПОНЕНТЫ САМООТЧЕТОВ И МЕЖЛИЧНОСТНЫХ СУЖДЕНИЙ

 

А. М. ЭТКИНД

 

В анализе сообщений человека о самом себе — своем поведении, переживаниях, взглядах — всегда сталкивались две противоположные тенденции. Множество клинических и экспериментальных фактов, а также профессиональная потребность знать об испытуемых и пациентах то, что они сами о себе не знают, приводили психологов к низким оценкам валидности данных самосознания и к концепциям, объясняющим его ошибки сложными мотивационными механизмами. В непростых отношениях с этим убеждением находится практика личностного тестирования, в которой самоотчеты, сгруппированные в разнообразные шкалы и опросники, занимают центральное место и пользуются весьма высокой степенью доверия.

Когнитивная социальная психология, впервые занявшаяся специальным исследованием механизмов социальных суждений, существующих в рамках обыденного сознания, трактует человека как наблюдателя собственной жизни, который формулирует приемлемые способы ее объяснения на основе правил, аналогичных правилам естественной науки. Подобно ученым, люди в обыденной жизни формулируют свои теории и гипотезы, имплицитные и часто не вербализуемые, но всегда управляющие описанием и объяснением фактов. Их выводы страдают некоторыми фундаментальными несовершенствами — нерепрезентативностью выборок, несистематичностью переборов признаков, но, за исключением этих чисто отрицательных характеристик, суждения обыденного сознания не отличаются от научных суждений ни по своим функциям, ни по логическим механизмам ([29], [31]; см. также [13]).

По нашему мнению, эта точка зрения ведет к чрезвычайным упрощениям и даже искажениям реальности. В противоположность когнитивному представлению о человеке, в обыденной жизни он не столько рассуждает, сколько чувствует, и не столько объясняет, сколько оценивает. Собственно когнитивные процессы, свободные от эмоциональных компонентов, занимают в обыденной жизни скромное место, очерченное в знаменитой фразе З. Фрейда: «Понять жизнь можно только назад, но все дело заключается в том, что прожить ее надо вперед». По-видимому, в реальных процессах деятельности и во вплетенных в нее [1] механизмах межличностного восприятия и самовосприятия «холодные» попытки объяснения и понимания имеют меньшее значение, чем «горячие» акты оценок и переживаний. Когда же процессы когнитивного анализа и имеют место, то находятся под сильным и непрерывным влиянием эмоциональных факторов, вносящих свой вклад в их ход и результат.

Эти достаточно очевидные моменты остались вне поля зрения исследователей, работающих в когнитивной парадигме. Вместе с тем в изучении самоотчетов и межличностных суждений есть существенные результаты, свидетельствующие о значительной роли эмоциональных компонентов в детерминации этих видов социальных суждений.

В 1953 г. А. Эдвардсом была открыта, а затем многократно подтверждена ([18], [19] и др.) связь между тем, насколько часто люди соглашаются с пунктом личностного опросника, и тем, насколько высоко они оценивают описываемое в пункте поведение. Частота согласия с формулой самоотчета (типа: Имеете ли Вы; свойство А? Характерно ли для Вас поведение В?) оказалась прямо пропорциональной ее оценочной характеристике, названной «социальной желательностью» и определяемой как то, в какой мере описываемое поведение является привлекательным для испытуемых, насколько оно им нравится. Коэффициенты корреляции между частотой согласия с пунктами и их социальной желательностью оказались необыкновенно высоки (обычно в пределах 0,8—0,9). Это значит, что социальная желательность пункта жестко определяет частоту его принятия в выборке и тем самым вероятность его принятия индивидом. Существенно и то, что; вероятность эта, как оказалось, в гораздо меньшей степени зависит от всех прочих компонентов содержания пункта, чем от его социальной желательности. К примеру, совершенно разные по своему интерпретативному содержанию шкалы шизофрении и депрессии MMPI дают одинаково сильные (соответственно 0,82 и 0,89) корреляции частот принятия пунктов с их желательностью, что оставляет довольно мало места для действия других факторов [19]. Короткий опросник, специально сконструированный для измерения индивидуальной тенденции к социально желательным ответам, надежно предсказывает показатели половины стандартных и множества дополнительных шкал MMPI. Весьма сходные результаты получены и при изучении влияния социальной желательности на другие тесты [19].

На этой основе Д. Джексоном [23], [39] была разработана пороговая теория личностного тестирования, в которой социальная желательность пунктов рассматривается как аналог объективной характеристики (например, величины) стимула в психофизике. Вероятность согласия с пунктом, монотонно увеличивающаяся с повышением этой характеристики, интерпретируется

 

107

 

как аналог вероятности обнаружения стимула. Индивидуальные различия в реакциях на пункты (т. е., по мысли автора пороговой теории, практически вся дисперсия стандартных личностных опросников) сводятся к различиям в локализации 50 %-ного порога на оси социальной желательности и наклоне S-образной кривой, отражающей «рабочую характеристику испытуемого». На основе этих простых предположений удалось довольно точно воспроизвести как факторную структуру ряда опросников [39], так и конфигурацию терминов естественного языка, описывающих черты личности [23].

Независимо от справедливости этой конкретной модели, тот факт, что вероятность самоотчета может быть надежно предсказана на основе его социальной желательности, является твердо установленным. Вместе с тем в реальных исследованиях частоты отдельных самоотчетов сами по себе используются значительно реже, чем такие статистические характеристики, которые описывают отношения между пунктами и свойства всей системы самоотчетов — результаты ее корреляционного и факторного анализов.

Корреляции между самоотчетами — обычная форма фактов, получаемых в экспериментально-психологических исследованиях. Однако в литературе немного найдется указаний на то, чем в общем виде обусловливаются эти корреляции; сам вопрос об эмпирическом поиске их причин и механизмов непривычен — естественным кажется, наоборот, рассматривать сами корреляции как конечный результат эмпирического исследования и как базу для теоретического поиска причинно-следственных отношений. Какие, однако, свойства самоотчетов и их взаимоотношений ведут к тому, что люди, принимая одни из них, одновременно отвергают другие или, согласясь с третьими, склонны отвергать четвертые? Иначе говоря, какие содержательные особенности самоотчетов могут предсказывать их статистические корреляции? Впервые, насколько нам известно, этот вопрос был поставлен в конце 70-х гг. в серии работ Р. Шведера и Р. Д'Андраде [32—35]. Примененная ими процедура состоит в получении прямых оценок семантического сходства между формулами самоотчетов (например, пунктами личностных опросников) и сопоставлении этих оценок с эмпирическими корреляциями тех же самых самоотчетов, полученных обычными статистическими методами. Ряды эти оказались удивительно близкими (средний по семи независимым исследованиям коэффициент r=0,75).

Простые оценки сходства между пунктами опросников позволяют воспроизвести структуры многих из них, ранее полученные с помощью корреляционного или факторного анализов самоотчетов. Среди опросников, структура которых была «смоделирована» этим способом, известная батарея для исследования групповых взаимодействий Р. Бейлеа, шкалы межличностных отношений Т. Лири, MMPI и др. Высокая гомогенность оценок сходства позволяет обойтись при этом гораздо меньшим количеством испытуемых, так что, например, факторизация оценок сходства между пунктами MMPI, данных десятью студентами, позволяет с весьма высокой точностью (r=0,84) воспроизвести конфигурацию первого фактора этого опросника, ранее полученную обычным путем на куда больших выборках [34].

Шведер и Д'Андраде объясняют эти поразительные с точки зрения классической психодиагностики факты «гипотезой систематического искажения». Личностные самоотчеты, основанные на данных памяти, подвержены когнитивной иллюзии, в которой «высказывания о языке» занимают место «высказываний о реальности» и суждения о сходстве значений выполняют роль суждений о ковариациях событий [35]. Тем самым эти авторы присоединяются к достаточно долгой традиции объяснять чисто психологические по своей природе феномены действием языковых факторов. В свое время подобный способ объяснения был опробован в исследованиях и по семантическому дифференциалу, и по имплицитной теории личности. Нам он представляется неудовлетворительным. Собственно лингвистическое сходство слов по их значению исчерпывается понятием синонимии. В стимульном материале большинства исследований самоотчетов и социальной перцепции редко можно найти синонимы, отвечающие формальным требованиям (например, имеющиеся в словаре синонимов): обычно такие «явные» синонимы отсеиваются с самого начала. Поэтому нам представляется, что лингвистическая часть гипотезы Шведера и Д'Андраде (как и сходные позиции ряда других исследователей (см. [21], [36]) попросту ничего не объясняет.

Значительно более интересной является мысль о том, что, когда люди сталкиваются с необходимостью оценить ковариации событий, они вместо этого склонны оценивать их сходство. Шведер даже видит в этом элементы магического мышления [33]. Эта идея действительно способна объяснить ряд значимых фактов, и прежде всего противоречие между малой чувствительностью человека к восприятию реальных ковариации (эмпирическая корреляция в 0,4 не воспринимается вовсе, а корреляция в 0,9 воспринимается как связь средней силы [24]) и тем обилием суждений о корреляциях, которое характерно для нашей повседневной жизни. Предполагается, что эти суждения не отражение эмпирических наблюдений о вероятностных связях событий, а выражение субъективных представлений о некотором их сходстве, что, видимо, достаточно для многих практических целей.

С нашей точки зрения в этой линия рассуждений не хватает важного пункта. Остается неразъясненной природа того «сходства» событий, в котором, возможно, справедливо видят ключ к решению многих проблем. Как испытуемый выносит суждения о сходстве применительно к вербальным описаниям личности? Что он при этом «имеет в виду?» О сходстве каких именно свойств личностных описаний свидетельствуют эти суждения?

 

ГИПОТЕЗА

 

Пытаясь ответить на эти вопросы, мы формулируем следующую гипотезу. Эмпирические корреляции самооценок по чертам личности и суждения о сходствах и ковариациях черт суть функции от расстояния между чертами на оси социальной желательности. Именно оценочные

 

108

 

свойства личностных описаний составляют тот материал, на котором в действительности основываются испытуемые, соглашаясь или не соглашаясь с тем, что эти описания применимы к их собственным особенностям. Мера сходства или различия этих описаний на оси социальной желательности в существенной мере определяет и то, насколько близкими, сопряженными представляются они испытуемым внутри имплицитно разделяемой ими теории личности. Структура представлений испытуемых о самих себе и разделяемая ими когнитивная «теория», описывающая поведение других людей, обусловлены эмоциональными по своей природе факторами. Несмотря на естественность этой гипотезы, в известной нам литературе она не высказывалась.

Для ее проверки нами была использована простая модель системы самоотчетов и имплицитной теории личности, единицами которой являются черты личности, обозначенные прилагательными (например, молчаливый, упрямый, щедрый и т. д.). Подобный язык личностных эпитетов часто используется в реальных тестовых инструментах. По сравнению с опросниками, состоящими из развернутых утверждений, язык черт привлекателен конечностью своего словаря и возможностью оперировать с репрезентативной выборкой суждений.

Излагаемый ниже эксперимент включал прямые оценки испытуемыми ковариаций между чертами личности, самооценки испытуемых по этим чертам и оценки черт по оси социальной желательности. Для повышения достоверности результатов он строился как пять независимых репликаций одних и тех же процедур на разных выборках испытуемых и черт.

 

МЕТОДИКА

 

Из Толкового словаря русского языка [12] были отобраны более 800 прилагательных, обозначающих черты личности. Список был последовательно сокращен путем исключения метафор и явных синонимов (оставлялся более частотный член синонимического ряда), а также разнообразных архаизмов и вульгаризмов до 100 слов. Они были разбиты на 5 наборов по 20 черт.

Испытуемыми были студенты (обоего пола) технического вуза. Данные об их количестве в каждой из серий эксперимента приводятся в таблице.

Для прямой оценки ковариаций из каждого набора были составлены 190 попарных сочетаний слов1. Они предъявлялись в случайном порядке с инструкцией оценить по 100-балльной шкале вероятность того, что человек, обладающий первой из черт (А), обладает второй чертой (В). Оценки, полученные от разных испытуемых, усреднялись.

Набор № 1 использовался в двух вариантах, отличавшихся направлением оценок (от А и В в одном варианте и от В к А в другом). Корреляция между этими вариантами r =0,81, что говорит о сравнительно малой роли направления оценок. Одновременно эту величину можно рассматривать как нижнюю границу надежности методики.

После заполнения матрицы вероятностных оценок испытуемые получали бланки самооценок, где требовалось оценить выраженность у них каждой из 20 черт по 5-балльной шкале, в которой 1 означает «черта не выражена», 5 — «выражена в полной мере». Кроме того, они оценивали каждую из 20 черт по трем 7-балльным шкалам семантического дифференциала: «привлекательный — непривлекательный», «сильный — слабый» и «активный — пассивный». При этом давалась следующая инструкция: «Представьте себе человека, обладающего каждой из нижеследующих черт... Оцените его по прилагаемым шкалам».

 

РЕЗУЛЬТАТЫ2

 

Для проверки на нашем материале отношений между социальной желательностью самоотчета и его частотой были подсчитаны коэффициенты корреляции между средней оценкой каждой черты по шкале «привлекательный — непривлекательный» и средней степенью согласия испытуемых с тем, что данная черта им свойственна. Как следует из таблицы, средний уровень приписывания себе некоторой черты находится практически в линейном соответствии с тем, насколько привлекательной кажется она испытуемым, причем этот результат устойчиво воспроизводится на разных наборах черт. Учитывая то, что надежность примененных методов, несомненно, отличается от 1,0, средний коэффициент корреляции 0,84 можно рассматривать как чрезвычайно высокую оценку связи. Это согласуется с традиционными данными о связях социальной желательности с частотными характеристиками самоотчетов [19].

Как видно из второй строки таблицы, субъективные оценки условных вероятностей черт (вероятности того, что человек, имеющий свойство А, имеет и свойство В) оказываются достаточно близки к эмпирическим корреляциям между самооценками по этим чертам (корреляциям между степенью приписывания себе свойства А и свойства В). Тем самым имплицитная теория личности [1], [36], непосредственно отражающаяся в оценках субъективных условных вероятностей черт личности, оказывается устойчиво связанной с эмпирической структурой личностных самоотчетов.

Для выяснения роли эмоциональных характеристик черт в детерминации их отношений между собой была разработана следующая процедура, применявшаяся для каждого набора из 20 черт. По формуле d_ij = |ā_i—ā_j|, где а_i, a_j — средние оценки черт i и j по любой из трех 7-балльных шкал, подсчитывались расстояния между чертами на 7-балльных осях привлекательности — непривлекательности, силы — слабости и активности — пассивности. Матрицы расстояний между чертами сопоставлялись с матрицей средних оценок их условных вероятностей и с матрицей эмпирических коэффициентов корреляции, подсчитанных между самооценками по каждой из черт. Сопоставление матриц велось путем вытягивания каждой

 

109

 

Таблица

 

КОРРЕЛЯЦИИ МЕЖДУ ЧАСТОТНЫМИ И ОЦЕНОЧНЫМИ ХАРАКТЕРИСТИКАМИ ЧЕРТ ЛИЧНОСТИ И ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ЧЕРТАМИ (ДАННЫЕ ПЯТИ СЕРИЙ ЭКСПЕРИМЕНТА)

 

 

Примечания. E_i — средние оценки черт по шкале привлекательности;

р_i —средняя степень принятия черты;

r_ij — коэффициенты корреляции между самооценками по чертам i и j;

p_i/j — суждения об условных вероятностях черт i и j;

∆E_jj—разность оценок черт i и j по шкале привлекательности.

 

из них в ряд из 190 чисел (второй столбец помещался под первым, третий — под вторым и т. д.) и расчета линейной корреляции между рядами.

Третья и четвертая строки таблицы содержат корреляции между этими расстояниями, с одной стороны, и эмпирическими и «имплицитными» характеристиками ковариаций черт — с другой. Как видно, во всех пяти сериях эксперимента корреляции оказались достаточно высокими3.

Это значит, что положительные корреляции существуют между самоотчетами по таким чертам, которые представляются испытуемым примерно в равной степени привлекательными либо непривлекательными. Иначе говоря, если испытуемый приписал себе некоторую «привлекательную» черту, то высока вероятность того, что он припишет себе и другие столь же «привлекательные» черты. Отрицательные корреляции дают самоотчеты по чертам, которые полярно оцениваются по степени привлекательности. Нулевые корреляции характерны для черт, расстояния между которыми по оси привлекательности находятся в некотором среднем диапазоне. По мере отдаления черт друг от друга на оси привлекательности линейно падает вероятность того, что они будут приписаны себе одним и тем же испытуемым, и возрастает вероятность того, что одна из этих черт будет принята, а другая отвергнута.

Примерно в равной степени зависимость от расстояний по оси привлекательности характерна и для суждений имплицитной теории личности. Чем ближе черты А и В на этой оси, тем выше испытуемые оценивают «вероятность того, что человек, имеющий черту А, имеет и черту В»; чем дальше черты, тем ниже оценки их условных вероятностей.

 

ОБСУЖДЕНИЕ

 

Гипотеза о том, что ковариаций самоотчетов, как и их эквиваленты в имплицитной теории личности, связаны с мерой сходства — различия их эмоциональных характеристик, подтвердилась во всех пяти сериях проведенного эксперимента. Степень этой связи близка к полученным ранее Р. Шведером и Р. Д'Андраде [32—35] оценкам связи между корреляциями самоотчетов и их непосредственно оцененным семантическим сходством. В отличие от этих работ в нашем эксперименте сходство формул самоотчетов не оценивалось испытуемыми непосредственно, а описывалось как расстояния между оценками этих формул по шкалам семантического дифференциала. Ковариаций самоотчетов, как и суждения имплицитной теории личности, предсказывает именно та шкала примененного варианта семантического дифференциала, которая соответствует фактору оценки. Это раскрывает неясные из предшествующих работ механизмы влияния семантического сходства на ковариаций самоотчетов. Именно эмоционально-оценочные, а не лингво-семантические параметры сходства самоотчетов отвечают за их эмпирические и имплицитно ожидаемые ковариаций.

В этом свете изоморфизм самоотчетов и имплицитной теории личности, демонстрируемый высокими корреляциями между их структурами (см. вторую строку таблицы), является не столько свидетельством их валидности, как полагает ряд авторов ([22], [36] и др.), сколько результатом влияния и на самооценки, и на суждения имплицитной теории одной и той же глубинной переменной, которой является сходство — различие между эмоциональными характеристиками черт.

Ряд фактов свидетельствует о том, что у корреляций между субъективными переменными достаточно мало эквивалентов в реальном поведении. В экспериментах В. С. Магуна [9] оказалось, что между самооценками существует

 

110

 

втрое больше статистически значимых связей, чем между соответствующими объективными показателями. При этом все корреляции между самооценками оказались положительными: чем выше оценивает испытуемый одно из своих свойств, тем выше оценит он и другие, хотя эмпирические связи между соответствующими объективными показателями и отсутствуют. Существенные результаты в этой области получены Р. Шведером, который сопоставлял непосредственные наблюдения поведения с оценками этого поведения, дававшимися экспертами задним числом, по памяти. Корреляции между шкалами, заполненными в процессе наблюдения, лишь слабо напоминают корреляции между шкалами, заполненными по памяти (r = 0,25). В некоторых случаях связи между элементами реального (наблюдаемого) поведения могут быть попросту противоположны связям между ретроспективными отчетами! Зато структура последних оказалась весьма близкой к структуре, полученной при независимых оценках сходства между самими шкалами (r =0,75) [32], [35].

Обширная литература, касающаяся проблемы транcситуативности поведения [15], [20], [27], приводит к выводу о том, что даже одни и те же с точки зрения здравого смысла формы поведения в разных ситуациях дают крайне низкие интеркорреляции. Тем более нет оснований думать, что формы поведения, обозначаемые такими словами, как честный, смелый или справедливый, связаны между собой корреляциями, хотя бы близкими по величине к связям между самооценками по этим чертам или к представлениям о связях этих черт, существующим в обыденном сознании.

Поэтому полученные зависимости, видимо, было бы неправомерно объяснять отражением реальных ковариаций форм поведения в структуре их оценок по оси привлекательности. Значительно более правдоподобным объяснением является, на наш взгляд, предположение о том, что эмоциональные оценки черт личности, будучи во многом независимыми от наблюдений за реальным поведением, как бы накладываются на структуру этих наблюдений, интегрируя их на основе собственных внутренних взаимосвязей. Это искажающее влияние оценочных факторов, по-видимому, имеет определенное функциональное значение, оно придает образам социальной перцепции необходимую константность, целостность и обобщенность. Общие эмоциональные отношения к другим и к самому себе играют роль цемента, скрепляющего всегда разрозненные, часто противоречивые фрагменты познавательной информации о них, заполняющего все промежутки между этими фрагментами и в конечном счете определяющего их форму.

Это напоминает результаты, полученные в довольно далекой от самоотчетов области экспериментальной психологии — в исследованиях синэстезии. Тем параметром, который определяет соотнесение цвета со звуком, является именно сходство эмоционального содержания, приписываемого испытуемым обоим стимулам, столь различным по своей физической природе [3], [26]. И в анализе ковариаций самоотчетов, и о исследованиях синэстезии эмоциональная общность оказалась гораздо более сильной детерминантой воспринимаемого сходства стимулов, чем их объективные — поведенческие в одном случае и физические в другом — различия.

Эмоциональная обобщенность образов других людей и самого себя приводит к получению стереотипных двух-трехфакторных структур, характерных для результатов факторизации многих шкал рейтинга и личностных опросников. В первый и наиболее мощный из этих факторов, как правило, входят разнообразные показатели психического неблагополучия — психосоматические жалобы, признания во всевозможных негативных формах поведения и главное — выражения неполноценности или малой ценности испытуемого в значимых для него областях. В другой полюс этого фактора входят обычно утверждения, отражающие высокое самоуважение человека, чувство собственного достоинства, стабильности, благополучия. Эта характеристика в равной мере справедлива для первого фактора практически всех распространенных личностных опросников — MMPI (так называемый фактор альфа), Айзенка (нейротизм), Кеттела (тревожность — стабильность) и др. Совершенно очевидна его ценностная, эмоциональная нагруженность. Содержание этого самого мощного компонента системы самоотчетов в точности соответствует тому, как оценивает себя человек, как чувствует он свою личностную и социальную ценность. Наиболее точным психологическим обозначением этого содержания является, по-видимому, понятие самоуважения (см. [7]) как обобщенного эмоционального уровня личностных самооценок. Вместе с тем ясна эквивалентность этой индивидуальной характеристики и стимульной характеристики социальной желательности.

Заполняя опросник, испытуемый как бы локализует себя в одномерном пространстве социальной желательности, и место, которое он себе находит на этой оси, интерпретируется как самоуважение4. Далее, испытуемый избирательно приписывает себе те характеристики, эмоциональное значение которых согласуется с его самоуважением, и отвергает те, которые диссонируют с ним. Образуется как бы облако черт, сходных по своему оценочному содержанию, близкому к самоуважению испытуемого. Все черты внутри этого облака принимаются, черты вне его — отвергаются испытуемым. Это и приводит к постепенному падению корреляций между чертами по мере их отдаления друг от друга на оси оценки, что было экспериментально показано в настоящем исследовании.

Во многом сходные результаты получены и в рамках исследований социальной перцепции. Здесь свидетельства роли оценочно-эмоциональных факторов в создании образа другого

 

111

 

человека были получены еще в работах по гала-эффекту в межличностном восприятии [1] [28], [37], см. также [14]). Воспринимая и описывая другого человека, люди в значительной степени ориентируются на его общую привлекательность, приписывая многие положительные качества тем, кто им нравится, и отрицательные — тем, кто им не нравится. К примеру, на оценку студентами литературных качеств рассказа влияет внешняя привлекательность женщины, выдаваемой за его автора. Сами испытуемые не осознают, что их оценки детерминированы подобным генерализованным эмоциональным фактором [28]. Сходные эффекты наблюдаются при факторизации экспертных оценок: во многих случаях первый фактор включает большинство шкал независимо от их содержания, но в соответствии с общим оценочным значением [10]. Поскольку объективные прототипы этих качеств обычно связаны между собой куда менее сильно, такие субъективные влияния приводят к систематическим искажениям оценок.

Результаты изучения имплицитной теории личности — существующих в обыденном сознании представлений о взаимоотношениях личностных черт — также свидетельствуют о доминировании оценочного фактора в структуре социальной перцепции. Методически различные процедуры факторного анализа и многомерного шкалирования суждений о ковариациях черт показали, что основной осью, на которой могут быть достаточно плотно расположены личностные термины, является именно ось оценки. На одном полюсе этой оси неизменно оказываются «хорошие», «привлекательные» черты, на другой, напротив, «плохие» и «отталкивающие», а ее информативность не уступает удельному весу социальной желательности в детерминации самоотчетов. Эти результаты приводят к естественной аналогии с еще более общими фактами, полученными в факторных исследованиях семантических структур. Известные работы в этой области ([30] и др.) показали, что универсальная структура, получаемая при факторизации достаточного количества любых предикативных оценок (типа: В какой степени стимул X обладает свойством Y?), включает три фактора, первый из которых, исчерпывающий по крайней мере половину всей дисперсии, интерпретируется как фактор оценки.

По-видимому, и в межличностном восприятии, а возможно, и в восприятии любых эмоционально значимых объектов общее эмоциональное отношение к объекту, уровень атракции к нему [5], его позиция на субъективном континууме привлекательности — непривлекательности играют существенную организующую роль. Уровень атракции в межличностном восприятии, подобно уровню самоуважения в самовосприятии, работает как мощный фильтр, отбирающий перцептивные признаки (или приписывающий им веса) по критерию сходства — различия эмоциональных значений признака и объекта. Это ведет к тому, что система априорных ожиданий признаков типа имплицитной теории личности организуется по образцу структуры их оценочных значений, о чем свидетельствуют настоящие результаты, и к образованию, глобального оценочного фактора при факторизации шкал рейтинга.

Обобщенность эмоциональных отношений раскрывает психологический смысл фундаментальной ошибки атрибуции, заключающейся в переоценке сходства между поведением одного и того же человека в разных ситуациях [31]. Становление общего эмоционального отношения к человеку происходит в большой мере независимо от отражения разнообразия его поведения в разных ситуациях (вспомним эффект первичности в формировании впечатлений [4], [25] и характерную для социального познания «эвристику репрезентативности» [29], [38], приводящую к формированию общих суждений на очевидно малых выборках данных). В этом свете фундаментальная ошибка атрибуции оказывается следствием того, что эмоциональное отношение к человеку в большей степени определяет общее понимание его поведения, чем когнитивное отражение его конкретных взаимодействий с окружением. Исследование эмоциональной динамики, скрывающейся за ошибками атрибуции, могло бы, на наш взгляд, реально обогатить изучение этих феноменов, интерпретируемых пока в чисто когнитивных терминах.

Разумеется, полученные в настоящей работе результаты касаются весьма ограниченной сферы, и возможность их переноса за пределы суждений о чертах личности требует особого рассмотрения. Вместе с тем частота суждений о чертах в рамках обыденного сознания и их теоретическое значение для научной психологии позволяют считать эту область социального отражения своего рода центральной, парадигмальной. На наш взгляд, однако, полученные результаты не означают ни дискредитации самоотчетов как источника информации о личности, ни отрицания полезности описания личности в терминах ее черт. Если психолог ищет в самоотчетах — личностных опросниках, шкалах аттитюдов и т. п. — объективную информацию о поведении, то его почти наверняка ждет разочарование. Если же ему нужен инструмент проникновения в субъективную реальность [6], личностные смыслы [2], систему отношений [11] его испытуемых, то вряд ли какие-либо иные свидетельства окажутся более полезными, чем самоотчеты.

Функцией языка черт и вообще вербальных описаний личности в рамках обыденного сознания является, по-видимому, не столько отражение реальных, объективных признаков поведения, сколько выражение обобщенных образов, кодирующих эмоциональные отношения. Экспликация, вербализация и конкретизация этих образов нужны не для познавательных, как в научно-психологических описаниях личности, а для коммуникативных и регулятивных задач — для сообщения другому человеку или самому себе адекватной информации о том, нравится или не нравится, одобряется или не одобряется его или собственное поведение. Именно эта, и часто только эта, информация о личности оказывается существенной в контексте реальных человеческих взаимодействий — воспитания, управления, дружеского общения и т. д. Поэтому, к примеру, один из важных принципов социально-психологического тренинга состоит в поощрении таких высказываний членов группы, которые содержат прямые оценки поведения друг друга и самих себя за счет более сложных интерпретативных высказываний

 

112

 

которые рассматриваются как неаутентичные.

 

1. Андреева Г. М. Социальная психология. — М., 1980. —41.6 с.

2. Асмолов А. Г., Братусь Б. С, Зейгарник Б. В., Петровский В. А., Субботский Е. В., Хараш А. У., Цветкова Л. С. О некоторых перспективах исследования смысловых образований личности. — Вопросы психологии, 1979, № 4, с. 70—80.

3. Бажин Е. Ф., Корнева Т. В., Эткинд А. М. Исследование образного уровня восприятия эмоций. — Психологический журнал, 1981, № 4, с. 81—84.

4. Бодалев А. А. Восприятие человека человеком. — Л., 1965. — 123 с.

5. Гозман Л. Я. Межличностная атракция как фактор групповой деятельности. — В кн.: Общение и личность. Прага, 1981.

6. Дубровский Д. И. Информация, сознание, мозг. — М., 1980. — 286 с.

7. Кон И. С. Открытие «я». — М., 1978. — 367 с.

8. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975. — 304 с.

9. Магун В. С. О большей корреляционной связанности субъективных переменных по сравнению с их объективными коррелятами. — Вестник ЛГУ, 1972, № 11, с. 96—100.

10. Магун В. С. Структура делового потенциала инженера. — В кн.: Социально-психологический портрет инженера / Под ред. В. А. Ядова. М., 1977.

11. Мясищев В. Н. Личность и неврозы.— Л., 1960.

12. Толковый словарь русского языка / Под ред. С. И. Ожегова. — М., 1972.

13. Эткинд А. М. Рецензия на [29]. — Вопросы психологии, 1982, № 3, с. 152—154.

14. Asch S. Forming impressions of personality. — J. Abn. Soc. Psychol., 1946, v. 41, p. 258—290.

15. Bern D. G., Allen A. On predicting some of the people some of the time: The search for cross-situational consistencies in the behavior. — Psychol. Rev., 1974, 81, p. 506—520.

16. Block J. The challenge of response sets. N. Y.: Appleton, 1965.

17. Cattell R. В., Eber H. W., Tatsuoka M. M. Handbook for the 16PF questionnaire. Champaign, 111, 1970.

18. Edwards A. L. The relationship between the judged desirability of a trait and the probability that the trait will be endorsed. — J. Appl. Psychol., 1953, 37, p. 90—93.

19. Edwards A. L. The social desirability variable in personality assessment and research. N. Y.: Dryden, 1957.

20. Endler N. S., Magnusson D. Toward an interactional psychology of personality. — Psychol. Bull, 1976, 83, p. 956—974.

21. Gara M. A., Rosenberg S. Linguistic factors in implicit personality theory. — J. Pers. Soc. Psychol., 1979, 41, p. 450—457.

22. Jackson D. N.. Chan D. W., Strieker L. J. Implicit personality theory: Is it illusory ? — J. Pers., 1979, 47, p. 1—10.

23. Jackson D. N., Helmes E. Personality structure and the circumplex. — J. Pers. Soc. Psychol., 1979, 37, p. 2278—2285.

24. Jennings D., Amabile Т. М., Ross L. Informal covariation assessment: Data-based vs. theory-based judgement. In: Tversky A., Kahneman D., Slovic P. (eds.) Judgment under uncertainty: Heuristics and biases. N. Y. Cambridge Univ. Press, 1980.

25. Jones E. E., Goethals G. Order effects in impression formation. In: Jones E. E. et al. (eds.) Attribution: Perceiving the cause of behavior. Morristown: General Press, 1972.

26. Marks L. E. On colored-hearing synesthesia. — Psychol. Bull., 1975, 2, p. 303—331.

27. Mischel W. Introduction to personality. N. Y.: Holt, 1976.

28. Nisbett R. E., Wilson T. D. The Halo effect: Evidence for unconscious alteration of judgment.— J. Pers. Soc. Psychol. 1978, 35, p. 250—256.

29. Nisbett R., Ross L. Human inference: Strategies and shortcomings of social judgment. Prentice-Hall, Englewood Cliffs, 1980.

30. Osgood С E., Suci G. E., Tannenbaum P. H. The measurement of meaning. Urbana: Univ. of Illinois Press, 1957.

31. Ross L. The intuitive psychologist and his shortcomings. In: Berkowitz L. (ed.) Advances in exp. soc. psychol., v. 10, N. Y.: Academic Press, 1977.

32. Shweder R. A. How relevant is an individual difference theory of personality ? — J. Pers., 1975, 43, p. 456—484.

33. Shweder R. A. Likeness and likelihood in everyday thought: Magical thinking in judgment about personality. — Current Anthropology, 1977, 18, p. 637—658.

34. Shweder R. A. Illusory correlation and MMPI controversy. — J. Cons. Clin. Psychol.» 1977, 45, p. 917—924.

35. Shweder R. A., D'Andrade R. G. The systematic distortion hypothesis. — In: Shweder R. A. (ed.) New directions for methodology of behavioral science. S. Fco.: Jossey-Bass, 1980.

36. Schneider D. G. Implict personality theory: A review. — Psychol. Bull., 1973, 79, p. 294— 309.

37. Thorndike E. L. A constant error in psychological ratings. — J. Appl. Psychol., 1920, 4, p. 25—29.

38. Tversky A., Kahneman D. Judgment under uncertainty: Heuristics and biases. — Science, 1974, 185, p. 1124—1131.

39. Voyce D. C, Jackson D. N. An evaluation of a threshold theory for personality assessment.— Educat. Psychol. Measurement, 1977 37, p. 383—408.

 

Поступила в редакцию 29.VI.1982 г.