122

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ СИТУАЦИИ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ В ПРОЦЕССАХ МЫШЛЕНИЯ И ВООБРАЖЕНИЯ

 

Е. А. ЛУСТИНА

 

В любой сфере деятельности нам приходится сталкиваться с теми или иными проявлениями, неопределенности. Она выступает не только спутником, но и своеобразной детерминантой человеческого бытия, способствует непрерывному совершенствованию нами своего практического опыта. Факты неопределенности неоднократно фиксировались в психологических экспериментах (метод «систематического самонаблюдения» у Кюльпе, Аха, Марбе; метод «думанья вслух» у Дункера и т. д.).

Не вдаваясь в подробный анализ понятия неопределенности, отметим, что под ситуацией неопределенности мы будем понимать такую проблемную ситуацию, которая в субъективном осознании индивида строго не детерминирована ни в способах решения, ни в искомом результате. При указанной трактовке ситуации неопределенности представляется возможным отличать ее от других интеллектуальных ситуаций, которые имеют вид «задачи» в интерпретации О. Зельца [12] и которые могут решаться с использованием определенных приемов, подчиняемых нахождению того объективного результата, который должен быть найден. Нередко искомый ответ обозначается здесь открыто, как, например, в школьных задачниках, в шахматных пособиях («белые начинают и делают мат в три хода») и т. п. Ни условия, ни ответ в ситуациях неопределенности не очевидны. И то и другое разными людьми может усматриваться по-разному, ибо, в отличие от задачи, как указывает С. Л. Рубинштейн, «проблемной является ситуация, в которой имеется нечто имплицитно в нее включающееся, ею предполагаемое, но в ней не определенное, не известное, эксплицитно не данное, а лишь заданное через свое отношение к тому, что в ней дано» [7; 53].

Ситуация неопределенности — давний объект исследовательских интересов. Ее изучение, осуществлявшееся античными мыслителями в плоскости логико-номинальных противопоставлений с «определенностью», т. е. с тем, что может быть выражено в дефиниции, в последующие времена было перенесено в область широких гносеологических исканий (философами, лингвистами, психологами). К настоящему времени даны классификации ситуаций неопределенности, среди которых основными можно считать следующие: перцептуальная неопределенность, неопределенность репрезентации, семантическая неопределенность, концептуальная неопределенность. Они взаимосвязаны, так как в развитии интеллектуального акта обнаруживаются в поступательной и в возвратно-поступательной последовательностях [6].

Современные авторы [9], [10] признают, что для преодоления ситуации неопределенности индивид прибегает к построению некоторой перспективы, связанной с его прошлым опытом. Окончательный выбор проходит через ступени сопоставлений с данными прошлого-опыта, невозможного и возможного. Итоговая кристаллизация возможного протекает в виде скрытого или развернутого осуществления интеллектуальных операций абстрагирования и обобщения.

 

123

 

Важно подчеркнуть, что, преодоление ситуации неопределенности — субъективно целесообразное действие не только в процессе, но и в результате. Преодоление неопределенности может преимущественно сопрягаться с активизацией мышления или воображения.

Принято считать, что преодоление неопределенности в ходе мышления связано с оперированием понятиями, тогда как в воображении соответствующий процесс протекает в конкретно-образной форме [4; 343]. Однако экспериментально наблюдалось, что при снятии «определенности деятельность воображения не исчерпывалась только использованием перцептивных образов, а дополнялась привлечением абстрактных знаний, к которым испытуемые обращались тем чаще, чем меньше были подготовлены к решению проблемы [3; 143].

Для выяснения вербального своеобразия, используемого индивидом в ситуации неопределенности, при преднамеренном побуждении в одном случае к мыслительному, а в другом — к фантастическому ее преодолению нами проведен эксперимент с частичной модификацией двух методик. Из одной [11] заимствуется способ побуждения испытуемого к разрешению неопределенности по типу мышления, из другой |2] — способ определения вербальных выборов. Вторая методика является модификацией методики «чернильных пятен» Роршаха. В ее основу положен тот вариант использования методики Роршаха, при котором от испытуемого требуется в контурах аморфного пятая («неконструктивного раздражителя») обнаружить как можно больше сходств со знакомыми ему объектами. Получаемые результаты рассматриваются проявлениями фантазии испытуемого на том основании, что производимая им идентификация воспринимаемого пятна с какими-то образами носит приблизительный характер. Испытуемый обычно говорит: «Это пятно похоже на лист, а это напоминает бабочку, это сходно с человеческим профилем». Подобные приблизительные отвлечения («похоже», «напоминает», «сходно», «можно узнать», «кажется», «можно увидеть») от реально данного производятся индивидом благодаря тому, что воспринимаемые контуры пятна им трансформируются, «подгоняются» под ранее приобретенные впечатления. «При этом сам субъект ни на мгновение не сомневается в условности, нереальности, а следовательно — фантастичности производимых идентификаций. Именно поэтому он способен многопланово интерпретировать один и тот же контур, говоря, например, что сейчас он видит как будто лист, но это же похоже и на ежа, а также и на болотную кочку. Естественно, что, если бы также трансформации не происходили, испытуемый всегда видел бы только нечто одно, а точнее, всегда лишь пятно» [2; 143].

При организации своего эксперимента (с участием студентов I курса пединститута в качестве испытуемых) мы сохранили исходные зрительные стимулы и возможные к ним вербальные выборы. Эта часть работы предварялась нахождением испытуемыми надписей для изображений. Конкретно сущность нашего опыта сводилась к следующему:

а) Первый этап. Испытуемым (21 чел.) последовательно предъявлялись рисунки (без надписей) с просьбой письменно передать их смысл со степенью полноты и точности, достаточной для понимания и наглядного представления их содержания;

б) Второй этап. Испытуемым (22 чел.), не участвовавшим в предварительном опыте, последовательно предъявлялись те же рисунки, но теперь каждый из них имел 12 однословных надписей1. Испытуемого предупреждали, что ни одна из этих надписей точно не совпадает с содержанием картинки. Зная это, испытуемый тем не менее должен был выбрать только одну надпись, и именно ту, которая, по его мнению, все же более всего соответствует содержанию рисунка. Свой ответ испытуемый сообщал посредством указания номера картинки и номера слова, выбранного для ее надписи [2; 145—148].

Результаты. Первый этап эксперимента предназначался для установления того, как преодолевается испытуемыми ситуация неопределенности по типу мышления. Данные, полученные здесь, важны не столько для пополнения сведений, уже известных в этой области, сколько для сравнения их с теми выборами (надписей), к которым будут обращаться испытуемые в основном этапе опыта, т. е. в условиях преодоления неопределенности способом «принудительного» фантазирования.

На первом этапе эксперимента выяснилось, что словесные идентификации воспринимаемых картинок осуществлялись студентами исключительно средствами дискриптивных высказываний, отражающих то, что есть или что было, но почти никогда не осуществлялись в форме эвокативных (предвосхищающих) . суждений.

Сказанное показательно для ответов всех испытуемых, тогда как семантическое разрешение ими неопределенности выражалось неоднородно.

Оказалось, что семантические выборы при мыслительном разрешении неопределенности могут вести к степеням обобщения видового и родового порядков, в соответствии с чем изменяется и репрезентативная ценность ответов. Вне зависимости от этого ответы характеризуются: выделением объектов ситуации (мальчик, ящик, парашют); наличием оценочной детализации объектов (разбитое стекло, большие часы, незадачливый футболист); установлением предикативных отношений между объектами (мальчик смотрит на Буратино, бабушка ругает внука, охотник стреляет в утку).

По результатам анализа оказалось, что среди 252 ответов есть такие, в которых:

а) имеется только выделение объектов ситуации 6,4%;

б) указаны объекты ситуации и дана их оценочная детализация 16,7%;

в) указаны объекты ситуации и предикативные отношения 50,9%;

г) указаны объекты ситуации, их оценочная детализация и предикативные отношения 26,0%.

Таким образом, передачу предикативных зависимостей следует считать наиболее типичным случаем для мыслительного снятия неопределенности. Видимо, через подачу предикативных

 

124

 

 

связей индивид получает возможность наиболее полно выразить свое понимание тех отношений, которыми объединяются включенные в ситуацию объекты.

Такова семантическая специфика ответов испытуемых. Укажем теперь собственно лексические особенности их ответов по признаку присущей им степени отвлеченности. Имеются в виду отвлечения конкретно-предметного уровня (мальчик, кукла, ключ) — К; субстанционно-категориального уровня (знакомство, изображение, приветствие) — А; эмоционально-субстанционного уровня (удивление, радость, огорчение) — Э.

Анализ показал, что абсолютное предпочтение испытуемые отдают лексике уровня К. Субстанционно-категориальные абстракции (А), как и эмоциональные (Э), крайне редки, причем последние даются не в чистом виде, т. е. не как существительные, а как прилагательные.

Обратимся к рассмотрению результатов второго экспериментального этапа. Испытуемые здесь должны выбирать только одну из 12 надписей. Но надписи однословны и в силу этого не позволяют выделить основные объекты ситуации, дать им (объектам) оценочные характеристики и обозначить предикативные отношения. Значит, испытуемым следует довольствоваться весьма приблизительными соответствиями между фактически изображенным содержанием и выбираемым заглавием, т. е. поступать примерно так, как действует испытуемый в опытах по методике Роршаха. Из-за того что набор надписей преднамеренно неадекватен изображению, выбор любого слова будет свидетельствовать только о степени субъективного соответствия, но не об объективном соотношении содержания рисунка с надписью. Испытуемый, следовательно, поставлен перед необходимостью совершения принудительного «отлета от действительности», т. е. невольного фантазирования, хотя субъективно это может осознаваться им как акт мышления [2; 145—148]. За счет каких средств возможно осуществление этих «отлетов»? Если испытуемый для надписи любой из картинок выбирает 1, 4, 7, 10-е слово, то это означает, что его «отлет» осуществлен посредством предметных или конкретных абстракций. С их помощью неопределенность преодолевается на уровне конкретно-перцептивного знания (К); если испытуемый выбирает

2, 5, 8, 11-е слово, тогда он обращается к субстанционно-категориальным абстракциям, т. е. к таким, которые, собственно, и характеризуют наш отвлеченно-логический опыт (А); наконец, если выбор испытуемого падает на 3, 6, 9, 12-е слово, это значит, что его условная идентификация осуществлена абстракциями, обозначающими        эмоционально-чувственную сферу (Э)2.

 

125

 

По результатам данного опыта (22 испытуемых) выявилась следующая частота выборов (из 264 возможных):

К — 23,5%; А — 41,3%; Э — 35,2%.

Из приведенных результатов следует, что в процессе преодоления ситуации неопределенности по типу фантазирования наряду с предметно-образными знаниями (К) испытуемые не менее часто используют отвлеченные (А) и эмоциональные (Э) выборы при установлении нереальных, фантастических соответствий между непосредственно воспринимаемым рисунком и подбором надписи к нему.

Гомологичное использование конкретно-образных, абстрактных и эмоциональных (пусть инактуальных) данных субъективного опыта в процессе преодоления ситуации неопределенности по типу фантазирования закономерно, но зависит от ряда факторов, в частности возрастных. Так, у школьников младших классов идентификация обычно устанавливается в терминах группы К. У учащихся IV—VI классов наряду с предметно-конкретными вербальными эквивалентами в возрастающей степени используются А и Э. Особенно примечательны выборы шестиклассников. В одном из наша экспериментов обнаружилось, что из 1200 возможных вариантов они предпочли 730 Э, т. е. осуществили фантастическую идентификацию с преимущественной опорой на свой эмоционально-чувственный опыт. Данный факт имеет непосредственное отношение к закону Т. Рибо об угасании воображения у подростков. Действительно, можно говорить об угасании воображения, но это будет угасание конкретно-образного фантазирования, на смену которому приходит фантазирование эмоциональное. Уже Л. С. Выготский отмечал, что у подростков «исчезает пристрастие к рисованию» и. «массовой формой деятельности воображения в этом варианте является литературное творчество» [1; 31—32]. Среди причин, указанных Л. С. Выготским, подобное явление можно объяснить также несомненно большей пригодностью слов для раскрытия эмоциональных перекомбинаций, производимых подростками, чем теми возможностями, которые дает им рисунок.

Однако детальное рассмотрение возрастных и индивидуальных особенностей не являлось нашей непосредственной задачей. Мы пытались исследовать способы вербального преодоления испытуемым ситуации неопределенности по типу мышления и воображения.

В ходе анализа выяснилось, что для процессов мышления характерно преодоление неопределенности с помощью перцептивно-образных знаний, тогда как деятельность воображения в соответствующих обстоятельствах предполагает активизацию не только перцептивного, но и абстрактного опыта субъекта.

 

1.      Выготский Л. С. Воображение и творчество в детском возрасте. — М., 1967.

2.      Дудецкий А. Я. Теоретические вопросы воображения и творчества. — Смоленск, 1974.

3.      Моляко В. А. Изменения образа при решении конструкторских задач: Тезисы докладов к XX Международному психологическому конгрессу. — М., 1972.

4.      Общая психология / Под ред. А. В. Петровского. — М., 1976.

5.      Рибо Т. О страстях. — Одесса, 1912.

6.      Роговин М. С., Соловьев А. В., Урванцев Л. П., Шапиро Б. Ю. Психологическая природа неопределенности. — В сб.: Проблемы экспериментальной психологии и ее история. — М., 1973.

7.      Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959.

8.      Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. — М., 1969.

9.      Cohen J. Behavior in uncertainty. — N. Y., 1964.

10.       Garrer W. K. Uncertainty and structure as psychological concepts. — N. Y., 1962.

11.       Goldstein A. P., Krasner L. Dreams and the growth of personality. — N. Y., 1969.

12.       Selz O. Die Jesetze der productien Tätigkeit. — Archio für gesamte Psychologie, Bg. 27, Hf. 1—2, 1913.

 

Поступила в редакцию 11.II.1981 г.