Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

36

 

ТРАДИЦИОННАЯ ПСИХОМЕТРИКА

И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОСЕМАНТИКА:

ОБЪЕКТНАЯ И СУБЪЕКТНАЯ ПАРАДИГМЫ,

АНАЛИЗА ДАННЫХ

А. Г. ШМЕЛЕВ

 

В настоящее время на пересечении психологии познавательных процессов, психолингвистики и психологии личности сформировалось (и продолжает формироваться) новое направление исследований — экспериментальная психосемантика. Предметом экспериментальной психосемантики являются субъективные системы значений, основным методом — многомерное шкалирование — построение субъективных семантических пространств.

В экспериментальной психосемантике на практике реализован определенный принцип использования математических методов в психологии. Язык многомерных пространств и графов дает модельные средства для описания эмпирических систем значений. Важно подчеркнуть, что этот язык является операциональным — языком эмпирии — и не может собой заменить язык теории. По нашему мнению, различение языка теории и операционального языка эксперимента избавляет исследователя от неадекватного максимализма в решении острого вопроса о роли математики в психологии (о дискуссии по этому вопросу см. статью А. Н. Леонтьева, Э. Н. Джафарова «К вопросу о моделировании и математизации в психологии». — Вопросы психологии, 1973, № 3, с. 3—14; а также материалы сборника «Психология и математика». — М., 1976). Построение субъективных пространств не заменяет собой построения теории, так же как аэрофотосъемка не заменяет собой теории географии или геологии. Формализация процедуры сбора, упаковки и анализа эмпирических данных позволяет ускорить и объективировать сличение различных содержательных представлений с самим изучаемым объектом, она отнюдь не обязательно предполагает (как впрочем, и не исключает) введение логико-аксиоматического или количественно-алгебраического языка в саму теорию. С другой стороны, следует отметить, что переход от известных представлений, сформулированных на традиционном так называемом «содержательном» языке, к их изложению на языке пространственных или графовых моделей (т. е. операционализация) требует от психолога не только знаний самого аппарата аналитической геометрии и теории графов (хотя оно само по себе необходимо), но и особого типа Интеллектуальных умений, выражающихся в способности работать с одним и тем же содержанием на разных языках. Порой эта способность не сводится только к наличию навыка, но требует еще и особого желания (!), особой личностной готовности видеть эквивалентность предметного содержания, выраженного в разной форме, в разных терминах, в разных языках-моделях. В своих очень интересных разработках по проблеме формирования научного мышления И. И. Ильясов предлагает использовать для этой готовности удачный термин — «установка на содержание».

В настоящем сообщении предпринимается попытка показать, что психосемантика приносит с собой в психологию новую схему анализа эмпирических данных об индивидуальных различиях, о личности. Дело в том, что психосемантика задает не только новый подход к общей психологии познавательных процессов, но и обеспечивает новые схемы решения проблем дифференциальной психологии. Процедуры построения субъективных пространств освобождают результаты исследования (эмпирическую модель системы значений — категориальной структуры субъективного опыта) от влияния системы значений самого исследователя. Экспериментальная психосемантика позволяет реконструировать видение мира глазами самого субъекта. В то время как при традиционном подходе к измерению индивидуальных различий индивид рассматривается как точка в пространстве диагностических параметров, заданных исследователем, при экспериментально-психосемантическом подходе индивид как бы оказывается носителем особого пространства, заданного им самим, — пространства индивидуальных значений.

В зарубежных исследованиях подобный подход развивается прежде всего последователями Ч. Осгуда [51] (основная методика «семантический дифференциал» — СД) и Дж. Келли [46] («репертуарный ролевой тест личностных конструктов» — ТЛК). Акцент на

 

37

 

доказательство универсальности компонентов, или координат аффективного значения, который делается в работах Ч. Осгуда [52], как бы затушевывает для многих психологов дифференциально-психологический потенциал СД. Критико-аналитические работы советских психологов и психолингвистов, посвященные методу СД, были в основном сфокусированы на проблеме адекватной психологической интерпретации природы эмпирического феномена универсальности факторов СД [1], [10], [18], [29].

Действительно, основанный на унифицированной системе координат значения (и на их унифицированных обозначениях), СД в диагностическом плане оказывается наиболее приспособленным для измерения среднестатистических оценочных реакций на объект, свойственных определенной массовой группе респондентов. Отсюда его прикладное использование в социологической и социально-психологической практике измерения социальных установок [17]. Но СД обладает определенными возможностями и для диагностики уникальных особенностей индивидуальных систем значений [50]. Не случайно в руководстве Л. Кронбаха СД зачисляется в класс методик анализа случая.[37].

Традиционная психодиагностика личности всегда находилась перед дилеммой: либо стандартизация, либо индивидуализация диагностической процедуры (теста). Объективный, алгоритмизованный характер процедуры диагностики (свойственный так называемым измерительным методам психодиагностики [45]) всегда покупался женой применения к индивиду «массовых стандартов» — статистических тестовых норм, установленных в результате статистической обработки массовых, популяционных результатов выполнения теста. В то же время наиболее глубокие и высокоиндивидуализированные диагностические сведения о человеке удавалось устанавливать в ходе малорегламентированных процедур (так называемых клинических методов — [45]), в которых решающий вес имеют интуиция, профессиональный опыт диагноста, т. е. экспертная оценка.

Психосемантические методы предоставляют возможность для разрешения дилеммы между «стандартизацией» и «индивидуализацией». Это наиболее ярко иллюстрирует метод личностных конструктов Дж. Келли [46]. В отличие от СД экспериментатор, использующий ТЛК, не задает испытуемому готового набора шкал. Испытуемый сам формулирует названия значимых для него шкал в ходе процедуры триадической оценки сходства «элементов» (позиций из репертуара ролей — учитель, друг, начальник и т. п.). После выявления набора конструктов испытуемый заполняет так называемую «репертуарную решетку». Процедура получения той или иной решетки не зависит от того, какой психолог проводит ТЛК,— сама процедура определена достаточно строго. Но в результате не может встретиться практически даже двух одинаковых решеток. Данные по ТЛК имеют смысл фактически только в применении к конкретному субъекту, их трудно сгруппировать так, чтобы охарактеризовать целую группу испытуемых. Однако, несмотря на эту идиографичность, ТЛК позволяет применять для анализа данных количественно-статистические методы (см. наш обзор [26]). Вдоль строк индивидуальной решетки Отдельные конструкты получают необходимое регулярное разнообразие значений. Это позволяет строить индивидуальные матрицы сходства между конструктами. Выяснение вопроса о размерности системы конструктов (анализ числа статистически независимых строк) дает весьма важный диагностический показатель, который интерпретируется как «когнитивная сложность личности». «Сложная» личность в отличие от «простой» структурирует свой субъективный опыт в пространстве большего числа измерений.

Количество независимых конструктов (размерность личностного семантического пространства) определяет не только степень дифференцированности в восприятии и прогнозировании поведения других людей, но и количество степеней свободы в поведении самой личности. К настоящему времени в зарубежных исследованиях получено уже довольно много эмпирических подтверждений этого предположения ('[33], [44], см. обзор [41]). ТЛК в настоящее время находит все

 

38

 

 

Рис. 1. Объектная антропометрическая модель данных.

Уi — вектор-строка данных, полученных от i-того индивида, Xj — вектор-столбец денных, полученных по j-й характеристике у М индивидов. Внутрииндивидуальные повторения теста Xj служат для статистически надежного определения показателя аij.

 

большее применение в Великобритании и других европейских странах как в области академических исследований личности, так и в области практической психодиагностики и психотерапии [32], [41]. Содержание и структура «репертуарной решетки» (и реконструируемых на ее основе субъективных пространств) рассматриваются при этом как носители информации о внутреннем мире, категориальной системе индивидуального сознания субъекта. В частности, измерение близости решеток психотерапевта и пациента может использоваться для диагностики профессионального уровня психотерапевта — его способности к проникновению во внутренний мир пациента, к реконструкции того образа мира, который имеет пациент [56]. Трансформации решеток до и после применения программы психокорригирующего воздействия на личность дают весьма эффективные показатели действенности данной программы [57].

В советской психологии необходимость исследования значений была весьма отчетливо сформулирована на теоретико-методологическом уровне прежде всего в работах школы Выготского—Леонтьева [4], [11]. Как известно, в работах А. Н. Леонтьева психологический смысл проблемы значений раскрыт через систему оппозиций «значение — чувственная ткань сознания», «значение — личностный смысл» [11]. Присвоение значений и формирование системы личностных смыслов рассматривается советскими психологами как важнейшая, необходимая составляющая процесса социализации индивида и формирования личности. Однако эти важнейшие теоретико-методологические положения советской психологии очень долго не могли быть развиты на эмпирико-методическом уровне. Передовая теоретико-методологическая программа столкнулась с неразвитой, архаичной эмпирико-методической парадигмой. Образовался известный разрыв между теорией и эмпирическим методом ее проверки и практического внедрения1.

Ниже мы попробуем более детально изложить, в чем заключаются особенности языка описания эмпирических данных в традиционной психометрике и в экспериментальной психосемантике. Мы попробуем ввести некоторые принципы логической экспликации этих различий, позволяющие отчетливо выявить те объективные причины и ограничения, которые обусловливают невозможность эмпирической разработки деятельностной теории личности

 

39

 

на базе традиционной психометрической модели дифференциально-психологического эксперимента. Подобный анализ позволит понять, почему схема традиционной психометрики могла быть увязана только с дифференциальной психофизиологией инвалидов, но не с дифференциальной психологией личности.

 

*

 

Обобщенная структура данных, которыми оперирует традиционная психометрика, может быть схематизирована в виде плоской прямоугольной матрицы «индивид — характеристика» см. схему 1). Такая структура данных объективно обусловливает объектный подход к эмпирическому описанию человека. Экспериментальная психосемантика оперирует объемными трехсторонними матрицами типа «объект — категория — индивид», что создает объективные возможности для построения эмпирических моделей на основе принципа «субъектности» (см. схему 2)2.

Парадигма анализа данных № 1 , формально ничем не отличается от той парадигмы, которая принята во всех естественных науках [15]. Эта модель данных описывает человека в психометрических характеристиках точно так ; же, как и в физических характеристиках, т. е. это, по существу, антропологическая модель, или антропометрическая парадигма. Психометрика оказывается здесь частным случаем антропометрики: просто часть столбцов-признаков оказываются не физическими (рост, вес, объем грудной клетки и т. п.), а психологическими характеристиками (острота зрения, объем внимания и т. п.). Родство психометрического и антропометрического описаний человека сложилось не случайно, оно заложено еще в трудах Ф. Гальтона, в которых формальная эквивалентность и сопоставимость психометрических и антропометрических или биометрических данных возводится в методологический принцип. Техническая возможность расчета парных

 

 

Рис. 2. Трехсторонняя субъектная модель данных.

Каждый испытуемый (Sp) выносит оценку B1j каждому объекту (О) по каждому конструкту или категории. (К). Регулярное разнообразие значений В позволяет реконструировать матрицы сходства внутри отдельного слоя данных (Sp).

 

(и множественных) корреляций между, любыми столбцами матрицы данных (см. схему 1) автоматически приводит исследователя к постановке проблемы взаимоотношений между психической и соматической конституцией индивида, т. е. проблемы общих генетических механизмов, стоящих за интегральными базисными факторами психической и соматической конституции. Методологи современной тестологии вынуждены признать, что современная практика тестов базируется на генетике [54], Психометрическая парадигма 1 позволяет строить эмпирические «теории черт» (как отмечал Л. Т. Ямпольский, в этом случае производится анализ взаимоотношений столбцов матрицы 1) или эмпирические «теории типов» (анализ взаимоотношений строк) [31]. Обратим внимание на то, что реконструкция базисных черт3 приводит к представлению индивида в виде вектора (точки) в пространстве внешних по отношению к нему координат — общих черт (общих факторов).

Эмпирическая парадигма 1 не меняется принципиальным образом, если на месте соматических характеристик или свойств индивида оказываются основные свойства нервной системы. Описывая индивида через совокупность свойств, подобная модель данных не

 

40

 

позволяет установить тех особых взаимоотношений между свойствами, которые складываются в рамках индивидуальности конкретного человека. Ограниченная эффективность такого подхода в плане предсказания поведения вызвала к жизни вполне эвристические представления о возможности компенсаторных взаимоотношений в системе «индивидуального стиля деятельности» [9]. Можно видеть, что компенсаторные взаимоотношения не могут быть отображены в рамках плоской прямоугольной матрицы данных. Требуются как минимум 2 слоя данных: что компенсируется и чем компенсируется.

Двусторонняя модель данных лежит в основе классической одномерной сенсорной психофизики, заложенной еще в работах Фехнера. Здесь по строкам изображаются физические объекты (стимулы), а по столбцам — характеристики двух типов: физические (приборные, объективные) и субъективные (ощущения субъекта). Ставится задача поиска математически выраженной функциональной зависимости между значениями физической величины и соответствующей субъективной величины. От индивидуальных различий в данном случае исследователь просто абстрагируется: варьирование индивидов рассматривается лишь как источник ошибки измерения.

В первую треть XX века аппарат и схемы анализа психофизики перекочевывают в область социально-психологических измерений. Здесь модель данных подобна психофизической, но отсутствуют физические характеристики (нет объективной процедуры измерения) рассматриваемых свойств объектов. Речь идет о таких свойствах социально значимых объектов, как «привлекательность», «престижность», «субъективная ценность» и т. п. Индивид оказывается поставщиком данных и в атом смысле заменяет собой измерительный прибор. Это скорее экспертометрика (измерение посредством экспертных оценок), нежели собственно психометрика [8], [21]. Как и в тестологической антропометрической парадигме, в одномерной психофизической и экспертной парадигмах роль субъекта в значительной мере редуцирована. Общий радикал всех трех схем анализа: один индивид — один вектор.

Принципиально иные, более богатые возможности анализа данных открываются при использовании аппарата матричных описаний многоместных и, в частности, бинарных отношений. Произвольное бинарное отношение R, заданное на множестве А численностью в М объектов, предстает в виде матрицы М×М, элементы которой принимают булевские значения: 1 — если объект-строка находится в отношении R к объекту-столбцу, 0 — если не находится. Как отмечает Б. Г. Миркин, «язык матриц отношений задает и группы объектов, и связи между ними в виде единого математического объекта» [15; 33]. В виде таких булевских матриц могут быть изображены и качественные (номинальные), и порядковые (ранговые) характеристики объектов. Такая унификация в представлении качественных и количественных признаков позволяет психометристам усмотреть принципиальную общность задач построения субъективных шкал величины или превосходства (magnitude or dominance scales) и субъективных шкал сходства или близости (similarity or proximity scales) [36], [43]. Легко увидеть, что если каждая отдельная характеристика в матрице 2 предстает не в виде вектора, а в виде матрицы М×М (с размерностью по числу объектов), то общая структура данных образует параллелепипед (призму), т. е. трехстороннюю матрицу со сторонами M×M×N. В рамках этого комплекса данных каждый индивид «поставляет» уже не вектор, а матрицу данных — квадратную таблицу М×М.

Метод парной оценки сходства дает формально ту же структуру данных, что и метод парных сравнений по величине. Значение 1, приписанное элементу матрицы k-го индивида, означает, что этот индивид признает сходными объекты i-й и j-й, значение 0 — что индивид k-й признал i-й и j-й объекты несходными. Точно также могут быть формализованы результаты процедуры свободной классификации: 1 означает, что два соответствующих объекта индивид отнес в один класс, 0 — что эти объекты оказались в разных классах [49], [19].

В рамках трехсторонней парадигмы субъективные данные о сходстве мы можем сопоставить на едином языке

 

41

 

матриц сходства с объективными данными: в качестве особого «слоя» можно включить в призму данных объективную матрицу сходства М×М. При таком представлении объективная матрица данных (и содержащаяся в ней модель мира) оказывается одной из возможных матриц и существует наряду с альтернативными субъективными матрицами (субъективными моделями). В когнитивной картографии, например, объективная матрица содержит расстояния между географическими пунктами, измеренные объективной процедурой, а субъективные матрицы содержат субъективные оценки попарных расстояний. С помощью специальных алгоритмов многомерного шкалирования из объективной матрицы на ЭВМ реконструируется объективная географическая карта (пространство с координатами «широты» и «долготы»), а из субъективных матриц — субъективные пространства — образы объективной карты [48].

Психометрика оценок сходства — это уже субъектная психометрика. Она основывается на особом репертуаре алгоритмов компьютерного анализа данных — на процедурах многомерного шкалирования и многомерной классификации [5], [6], [38], [55], [40]. Субъективное многомерное шкалирование4 позволяет геометрически иллюстрировать субъективные взаимоотношения между объектами в виде отношений близости точек, изображающих объекты в некотором субъективном пространстве. Координатные оси этих пространств являются геометрическими иллюстрациями тех признаков объектов (или их комбинаций — факторов), которые являются наиболее дискриминативными с точки зрения субъекта. Более значимые, более дискриминативные координаты операционально определяются как обладающие большей дисперсией точечных проекций: эллипсоид рассеяния точек-объектов сильнее вытянут вдоль более значимых координат (модель INDSCAL Кэррола и Чанга [34]).

Таким образом, субъектная парадигма основывается на такой модели данных, которая является более чем двусторонней матрицей (как минимум трехсторонней). Из этого однако не следует, что любая трехсторонняя матрица данных вводит исследователя в субъектную парадигму. Повторение комплексных замеров различных физических характеристик объектов в различные периоды времени дает трехстороннюю модель с «временными рядами». В этой призме данных отдельные «слои» образованы стандартными матрицами «объект — признак», полученными в разные отрезки времени. На основе «продольных» слоев можно реконструировать квадратные матрицы, моделирующие бинарные отношения «переходов состояний» (матрицы переходов). Композиция таких матриц переходов для разных характеристик позволяет верифицировать кибернетические модели «механизмов непосредственного взаимодействия», описанные У. Эшби [30]. Это механизмические модели. Но подчеркнем, что они вовсе не являются специфичными для психологического знания. Современная нейрокибернетика (модели цепей нейронов-детекторов и т. п.) раскрывает внутреннее устройство «черного ящика», но не описывает его на языке образов и значений внешних объектов (внешних для «ящика»), т. е. на языке образа мира, который строит для себя «ящик».

Таким образом, в общем случае о субъектной парадигме имеет смысл говорить тогда, когда каждый стимульный объект из набора стимулов получает в эксперименте некоторое регулярное разнообразие значений по различным субъективным характеристикам в рамках одного индивида. Получая от индивида матрицу данных, исследователь может измерить взаимоотношения (сходство) между объектами в пространстве оценок, вынесенных одним индивидом (это субъективное пространство стимулов), или измерить взаимоотношения между субъективными характеристиками на данном множестве стимульных объектов (субъективное пространство характеристик). Впрочем, реконструкция субъективных пространств не является необходимым признаком субъектной парадигмы. В редуцированном виде субъектная парадигма возникает уже тогда, когда

 

42

 

по отношению к стимульному объекту вводится хотя бы одно дополнительное субъективное измерение. Например, при измерении самооценки эта дополнительная характеристика стимулов (слов, описывающих качества человека) задается инструкцией «опишите себя идеального, каким бы вы хотели себя видеть» [58]. Как выяснилось в одном из экспериментов, проведенных с нашим участием, дополнительные субъективные измерения (отдельная оценка уровня уверенности в ответе) значительно расширяют возможности анализа данных даже в простейшем психофизическом эксперименте по обнаружению сигнала [23]. Указанные здесь примеры иллюстрируют тот факт, что трехсторонний субъектный анализ данных специфичен не только для психосемантики, но и для других областей психологии. Однако именно в психосемантике подобный анализ получает соответствующее концептуальное обоснование.

 

*

 

Аксиоматический постулат, объединяющий всех психологов, которые активно противопоставляют себя бихевиоризму, может быть сформулирован таким образом: поведение индивидов, наделенных способностью к активному психическому отражению, невозможно предсказать лишь на основе знания наличной ситуации (стимула) и врожденной иди подкрепленной реакции, ассоциированной в прошлом опыте с этой ситуацией; поведение таких индивидов можно предсказывать лишь на основе знания тех моделей реальности, которые были ими построены и актуализированы в данный момент. Психологический язык описания начинается там, где о состояниях (или реакциях) индивида мы говорим как о психических состояниях — состояниях, характеризующихся актуализацией образов. О содержании этих образов в психологии мы говорим на языке прообразов — тех внешних объектов, которые в образе отражены. Для психолога понятно, что внешняя практическая деятельность человека организована на основе «образно-концептуальной модели» (В. П. Зинченко [7]), которую человек построил к данному моменту. Если модель не построена, практическая деятельность дезорганизуется (как описал А. Хейли, «диспетчер теряет или просто не успевает построить «картинку»). В бихевиоральных терминах актуализация модели — это вхождение в некоторое базисное состояние, на основе которого варьирование частных исполнительских действий (реакций) образует более или менее автоматизированный детерминированный ряд событий.

Основной эмпирический феномен психосемантики легко можно получить всякий раз, когда в рамках процедуры парной оценки сходства (или свободной классификации) испытуемый получает полную свободу в выборе критериев сходства.

В этом случае в субъективных матрицах сходства «объект — объект», как правило, преобладают группировки, возникшие не на основе какого-либо внешнего, перцептивно яркого свойства объектов, но на основе более или менее скрытых признаков, значимых в функциональном плане — в плане взаимодействия субъекта с объектом, т. е. преобладают группировки по значению. Тот же эффект проявляется еще более ярко, когда испытуемый оперирует не с наличными, объектами, а с мнестическими копиями (образами памяти) этих объектов. Семантическая организованность долговременной памяти однозначно подтверждается и методиками узнавания и воспроизведения, и с помощью парного ассоциативного обучения, и с помощью таких специальных техник, как «освобождение от проактивного торможения» [24].

Несмотря на обилие экспериментально-теоретических разработок в области проблемы категоризации, психологи до сих пор не располагают более или менее строгим общепринятым определением термина «значение». Несколько перефразируя У. Найссера [16], мы могли бы предложить следующее деятельностно-психологическое истолкование этого понятия: значение объекта — это описание действий субъекта на языке тех возможностей, которые предоставляет объект. Означивая объект, субъект превращает его в предмет деятельности, конкретизирует его функциональный статус в системе деятельности: будет ли это мотив, цель, позитивное или негативное (преграда) условия

 

43

 

деятельности, или это средство деятельности (орудие, инструмент), или это нейтральный объект по отношению к текущему моменту деятельности [27].

В слое данных, полученных с помощью психосемантической методики от одного субъекта, содержатся, группировки объектов, которые информируют исследователя о наличии у субъекта определенных актуальных категорий. Субъективная категория — это подмножество множества объектов, все элементы которого обладают одинаковым значением. Но данные матрицы «объект — объект» сами по себе еще не информируют о значениях, соответствующих этим категориям. Разбиение людей на две противопоставленные категории «полных» и «худых» еще не дает сведений о том, какой из вариантов для испытуемого более приемлем. В методике Дж. Келли такая конкретизация категорий как раз и производится: испытуемый дает наименования категориям, формулируя конструкты. В этом случае каждый слой, представляющий данные одного испытуемого в в общей призме данных, представляет собой матрицу «объект — признак»: в данном случае в роли объектов выступают репертуарные ролевые позиции (элементы), а в роли признаков — конструкты. Методика СД также дает трехстороннюю матрицу с индивидуальными матрицами «объект (шкалируемое понятие) — признак (шкала)» в качестве слоев (см. схему 2). В этом случае размерность «слоев» будет идентичной, так как разные испытуемые работают с одинаковым количеством шкал. Такую же, как СД, структуру данных дают методики «контрольных списков» (ICL Т. Лири [47] и ACL Гоха [42]).

Корреляции между парами строк дают индивидуальные модели «объект — объект» (матрицы субъективного сходства объектов), корреляции между парами столбцов каждого слоя дают индивидуальные модели «категория — категория» (или «признак — признак»). Если модели «категория — категория» («слово — слово»), получаемые в психолингвистических исследованиях с применением прямых субъективных оценок сходства [40], скорее описывают так называемые «знаемые» системы значений, или «декларативные» [27], то модели «категория — категория», выведенные из таблиц «объект — категория», в большей степени описывают реально функционирующие системные связи между категориями — отношения их функциональной «синонимичности» или «антонимичности». Нами было предпринято специальное экспериментальное исследование, позволившее установить, что прямые модели «категория — категория» и выведенные модели (полученные по методике контрольного списка личностных прилагательных) обладают значимо более высоким структурным сходством в рамках одного индивида, чем между разными индивидами. Это говорит о том, что уже прямые оценки попарного сходства слов отражают реальные системы категорий в их индивидуальном своеобразии: те испытуемые, которые сильнее противопоставляли слова по семантическому фактору «альтруизм — эгоизм», сильнее противопоставляли по этому фактору и конкретных людей — объектов восприятия [25]. Дискриминативность, различающая сила факторов индивидуального семантического пространства, оказалась, в свою очередь, статистически значимо связанной с направленностью социометрического выбора — практическим воплощением «шкалы персонального предпочтения» [25].

Субъектная парадигма анализа данных все активнее осваивается современными психологами не только в области психосемантики, но и в области исследования познавательных процессов с традиционными рубриками: «ощущение» [6], «память» [24], «мышление» [53] и т. п. Как отмечалось выше, в области психологии личности субъектная парадигма фактически использовалась при измерении самооценки. Здесь трехсторонний характер матрицы данных представлен в несколько редуцированном виде: индивидуальный слой содержит лишь две строки, заданные двумя инструкциями—на «реальное» и «идеальное». Если пытаться измерить самооценку только по одной инструкции на «реальное описание», то мы оказываемся вынужденными применять к каждому испытуемому один и тот же «ключ». Но как же быть со спорными дескрипторами?

 

44

 

Одни испытуемые такие характеристики, как «расчетливость», «ранимость» или «чувствительность», считают скорее позитивными, а другие — негативными. Применение к каждому унифицированного внешнего эталона означает применение «псевдообъективной», неадекватной меры. Здесь «объектная» парадигма при своей кажущейся «объективности» оборачивается на деле субъективизмом — ко всем применяется эталон, присущий экспериментатору. На этом примере мы видим, как субъектная парадигма оказывается фактически более объективной, тогда как объектная — субъективной. То же самое можно усмотреть и в традиционной психометрике личностных черт. Профили таких популярных многомерных опросников, как MMPI и 16PF, описывают индивида в единицах, построенных на базе результатов большинства (Т-очки MMPI, стэны Кеттэла). Здесь к индивиду применяется также унифицированная, «объективная» внешняя мера — статистические нормы. Но одно и то же отклонение от центра распределения тестовых баллов в одном случае может означать момент «внутреннего роста» личности (сопровождающийся повышенной самокритикой и бичеванием недостатков), в другом — момент «внутреннего распада» (сопровождающийся утратой внутренних критериев, дезориентацией в себе, других и обстоятельствах).

В настоящее время уже появились первые отечественные работы, в которых реализуются весьма продуктивные попытки «высвечивания» психологического содержания опросниковых личностных профилей — путем поляризации этих профилей в системе координат самосознания и личностного смысла (В. В. Столин [20]). Видимо, путь комбинирования традиционных опросников с приемами психосемантики — одно из наиболее перспективных направлений в развитии психодиагностики личности. Можно предполагать, что именно психосемантические методы позволят эмпирически выявить потенциал саморазвития личности — ее способность подчинять пресловутые факторы наследственности и среды своим представлениям об идеалах и ценностях. Не отменяя дифференциальной психофизиологии, подобный психодиагностический инструментарий смог бы существенно дополнить ее. Психосемантические методы диагностики создают базу для построения таких программ воздействия на личность, которые исходят из ее способности к саморазвитию, к сознательной смысловой реконструкции образа мира, к принятию свободных и ответственных решений.

 

*

 

Опыт экспериментальной психосемантики, в частности опыт развития, методов СД и ТЛК, имеет значение и для психологов, работающих в тех областях, которые кажутся далекими от психологических исследований значений. Игнорирование одного из измерений трехстороннего массива данных (варьирование стимулов, варьирование категорий, варьирование испытуемых) может приводить к неадекватным эмпирическим моделям, которые «в общем-то» верны, но практически не описывают ни одного частного случая. Перед сжатием призмы данных в прямоугольник следует убедиться в том, что при этом не происходит утраты существенной доли разнообразия (при суммировании данных разных испытуемых мы должны предпринять специальную проверку однородности «слоев» призмы).

Субъектная парадигма анализа данных, активно развивающаяся в экспериментальной психосемантике, является более релевантной таким теоретико-методологическим схемам, в которых постулируется активный характер психического отражения, в которых индивид предстает как самоорганизующаяся и саморегулирующаяся система — как субъект деятельности. В одной из своих последних работ Б. Ф. Ломов пишет о том, что саморегуляция личности «очень сильно затрудняет анализ причинно-следственных связей в поведении и деятельности». В простейшем психологическом эксперименте «вдруг оказывается, что испытуемый действует совсем не так, как ожидалось... Очень часто подобные факты возникают как результат саморегуляции и являются вполне закономерными» [13; 27]. Мы полагаем, что закономерный характер этих фактов позволит исследователю

 

45

 

установить только реконструкцию той актуальной системы значений, которая направляет процессы регуляции поведения субъекта в данный момент. Означивая ситуацию, приписывая ее объектам определенные значения, субъект фактически уже актуализирует определенные алгоритмы поведения в отношении этих объектов. Феноменально в сознании субъекта этот процесс актуализации алгоритмов «разговаривает» на языке тех признаков объектов, которые имеют для субъекта функциональное (прагматически-операциональное, аффективное, ценностное и т. п.) значение. Поиск приемов научно объективной реконструкции систем значений и осуществляется в экспериментальной психосемантике.

Объективное, детерминистское истолкование деятельности человека требует включить в ряд причин и следствий в качестве важнейшего звена репертуар системно организационных категорий (значений), которыми располагает субъект. Можно предположить, что система значений и представляет собой тот «системообразующий фактор», который «как бы задает» направление действия «закона» [13; 28]. Объективный метод в психологии не может быть построен без решения задачи эмпирического моделирования «субъективных квазипространств» [7], ,. или «образа Мира» в его семантической организованности [11].

В заключение, возвращаясь к основной цели настоящей статьи, автор хотел бы специально подчеркнуть, что из противопоставления объектной и субъектной парадигмы не следует вычитывать тезиса об их антагонизме. Раскрывая важные (именно для психологов!) достоинства субъектного подхода, мы вовсе не выступаем за отмену традиционного. Речь идет лишь о том, что субъектный подход получил теперь ясную технологическую схему для своего осуществления. Теперь дифференциальные психологи, даже самые взыскательные к объективности метода и количественной воспроизводимости эмпирических данных, могут дополнить свой анализ индивидуальности человека данными о его индивидуальном сознании. Главное же достоинство субъектной парадигмы состоит, по нашему мнению, в том, что именно она позволяет сблизить язык эксперимента с традиционным языком психологической теории, изначально апеллирующей к плану внутренних представлений («интернальных репрезентаций») субъекта — к имитации субъективных образов и субъективных значений предметов и явлений внешнего мира.

 

1.       Артемьева Е. Ю. Психология субъективной семантики. — М., 1980. — 128 с.

2.       Асмолов А. Г. Деятельность и установка. — М., 1979. — 150 с.

3.       Бодалев А. А. Формирование понятия о другом человеке как личности. — Л., 1971. — 133 с.

4.       Выготский Л. С. Избранные психологические исследования. — М., 1956. — 519 с.

5.       Дюран Б., Одел П. Кластерный анализ. — М., 1977. — 128 с.

6.       Измайлов Ч. А. Сферическая модель цветоразличения. — М., 1980. — 172 с.

7.       Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии.— Вопросы философии, 1977, № 7, с. 109— 125.

8.       Клигер С. А., Косолапов М. С, Толстова Ю. Н. Шкалирование при сборе и анализе социологической информации.— М., 1978.— 112 с.

9.       Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности в зависимости от типологических свойств нервной системы. — Казань, 1969. — 277 с.

10.    Леонтьев А. А. Слово в речевой деятельности. — М., 1975. — 304 с.

11.    Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975. — 304 с.

12.    Леонтьев А. Н. Психология образа.— Вестник Моск. ун-та, серия 14. Психология, 1979, № 2, с. 3—13.

13.    Ломов Б. Ф. Об исследовании законов психики. — Психологический журнал, 1982, № 1, с. 18—30.

14.    Методы социальной психологии / Под ред. Е. С. Кузьмина, В. Е. Семенова. — Л., 1977. —176 с.

15.    Миркин Б. Г. Анализ качественных признаков и структур. — М., 1980. — 319 с.

16.    Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. — М., 1981. —230 с.

17.    Осипов Г. В., Андреев Э. П. Методы измерения в социологии. — М., 1977. — 183 с,

18.    Петренко В. Ф., Нистратов А. А. Построение вербального семантического дифференциала на базе русской лексики. — В сб.: Восприятие языкового значения. Калининград, 1980, с. 88—100.

19.    Петренко В. Ф., Шмелев А. Г., Нистратов А. А. Метод классификации как экспериментальный подход к семантике изобразительного знака. — Вестник Моск. ун-та, серия 14. Психология, 1978, № 4, с. 25—37.

20.    Столин В. В. Исследование эмоционально-ценностного отношения к себе с помощью методики управляемой проекции. — Психологический журнал, 1981, № 3, с. 104—117.

 

46

 

21.    Статистические методы анализа экспертных оценок / Под ред. Т. В. Рябушкина. — М., 1977. — 384 с.

22.    Харман Г. Современный факторный анализ.— М., 1972. — 412 с.

23.    Цзен Н. В., Шмелев А. Г. Изменение сенсорной, чувствительности в ходе психофизического эксперимента. — Психологический журнал, 1982, № 1, с. 154.

24.    Шмелев А. Г. Сопоставление двух моделей семантической памяти. — Вестник Моск. ун-та, серия 14. Психология, 1978, № 2, с. 37—46.

25.    Шмелев А. Г. Психологическая обусловленность индивидуальных различий в понимании значения слова. — В сб.: Исследование проблем речевого общения. М., 1979, с. 157—177.

26.    Шмелев А. Г. Многомерный статистический анализ в межкультурных и дифференциально-психологических исследованиях субъективного лексикона. — В сб.: Статистические методы в общественных науках. М., 1982, с. 63—96.

27.    Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности. — М., 1982. — 180 с.

28.    Шмелев А. Г. Об устойчивости факторной структуры личностного семантического дифференциала. — Вестник Моск. ун-та, серия 14. Психология, 1982, № 2, с. 63—67.

29.    Эткинд А. М. Опыт теоретической интерпретации семантического дифференциала. — Вопросы психологии, 1979, № 1, с. 17—27.

30.    Эшби У. Р. Введение в кибернетику. — М., 1959. — 432 с.

31.    Ямпольский Л. Т. Анализ структуры связей шкал личностных опросников. — Вопросы психологии, 1981, № 2, с. 90—99.

32.    Adams-Webber J. R. Personal construct theory: concepts and applications. — Chichester, etc.: Wiley, 1979. —XII, 239 p.

33.    Bieri I. Cognitive complexity-simplicity and predictive behavior. — J. abnormal and social psychol. —1955, v. 51, p. 263—268.

34.    Carroll J. D., Chang J. J. Analysis of individual differences in multidimensional scaling via an N-way generalisation of "Eckart-Young" decomposition. — Psychometrika, 1970, 35, p. 283—319.

35.    Cattell R. В., Eber H. W., Tatsuoka M. M. Handbook for the sixteen personality factors questoinnaire (16 PF). — Chicago: 1970.— 554 p.

36.    Coombs С. Н. A theory of data. —N. Y.: Wiley, 1964. —XVII, —585 p.

37.    Cronbach L. J. Essentials of psychological testing. Third ed. — N. Y., L.: Harper & Row, 1970. — XX, 650 p.

38.    Edwards A. L. The measurement of personality traits by scales and inventories. — N. Y., etc.: Holt et al., 1970. —X, 308 p.

39.    Eysenck H. J. The biological basis of personality. — Springfield: Thomas, 1967. — XVII, 399 p.

40.    Fillenbaum S., Rapoport A. Structures in the subjective lexicon. — N. Y.: Acad, press, 1971. — IX, 266 p.

41.    Francella F., Bannister D. A manual for repertory grid technique. — L.: Acad, press, 1977. — IX, 266 p.

42.    Gough H. G. Adjective check list as a personality assessment research technique. — Psychol, reports, 1960, v. 6, p. 107—122.

43.    Gregson A. N. Psychometrica of similarity. — N. Y.: Acad, press, 1975. —IX, 262 p.

44.    Honess T. Cognitive complexity and social prediction. — Brit. j. clin. soc. psychol., 1976, 15, p. 23—31.

45.    Kelly E. L. Assessment of human characteristics. — Belmont (California): Brooks-Cole publ. со., 1967. — VII, 114 p.

46.    Kelly G. A. The psychology of personal constructs. — N. Y.: Norton, 1955. — v. I — A theory of personality. — VIII, 556 p.

47.    Leary T. Interpersonal diagnosis of personality.—N. Y.: Ronald press, 1957. — XIX, 518 p.

48.    Michon J. A. Multidimensional and hierarchical analysis in progress in learning. — In: Cognition in learning and memory. Ed. by L. W. Gregg. — N. Y.: Willey, 1972.

49.    Miller G. A. A psychological method to investigate verbal concepts. — J. of mathematical psychology, 1969, v. 6, p. 161—191.

50.    Osgood С. Е., Luria Z. A blind analysis of a case of triple personality using the semantic differential. — J. abn. soc. psychol, 1954, 49, p. 579—591.

51.    Osgood C. E., Suci G. I., Tannenbaum P. H. The measurement of meaning. — Urbana: Univ. of Illinois press, 1957. —342 p.

52.    Osgood С E., Miron M. S., May W. H. Cross-cultural universale of affective meaning. — Urbana: Univ. of Illinois press, 1975. — XIX, 486 p.

53.    Rumellhart D. E., Abrahamson A. A. A model for analogical reasoning. — Cognitive psychology, 1973, v. 5, p. 1—28.

54.    Reuchlin M. Histoire de la psychologie. — Paris: Press Universitaire de France, 1961.— 125 p.

55.    Shepard R. N. The analysis of proximities: multidimensional scaling with unknown distance function. — Psychometrika, 1962, v. 27, p. 125— 140,

56.    Watson J. P. A measure of therapist-patient understanding. — Brit. j. of psychiatry, 1970, v. 117, p. 319—321.

57.    Watson J. P. Possible measures of changes during group psychotherapy. — Brit. j. med. psychol., 1972, v. 45, p. 71—73.

58.    Wilye R. G. The self-concepts, v. 1. — Lincoln: Univ. of Nebraska press, 1974. XXIII, 433 p.

 

Поступила в редакцию 5.I.1982 г.



1 В данном случае мы не рассматриваем здесь теоретическую оппозицию, существующую в советской психологии по отношению к деятельностному подходу в трактовке А. Н. Леонтьева (см., в частности, К. А. Абульханова «О субъекте психической деятельности». — М.: Наука, 1973). В контексте задач, поставленных в этом сообщении, важно подчеркнуть, что, по нашему мнению, кроме спорных вопросов в методологии советской марксистской психологии существуют и общие принципы, разделяемые на методологическом уровне практически всеми. В частности, это методологическая оппозиция «субъект — объект». Естественные науки изучают «объект-объектные» взаимодействия. В языке естественных наук (в бихевиоризме в том числе) субъект описывается в «объектном» языке — как «объект со свойствами». Эти свойства обнаруживаются как внешне регистрируемые реакции в ответ на воздействие другого объекта. Но этот язык описания не характерен для психологии. В советской психологии субъект рассматривается как инстанция активная (и деятельная), воздействующая на объект в соответствии с имеющимися у нее образами наличного и потребного состояния объекта. Именно наличие предпочтений одних состояний объекта другим (пристрастность субъекта) и способности к психическому отражению состояния объекта образуют особый слой явлений и закономерностей, по отношению к которым адекватен психологический язык описания. На уровне человека отражение действительности опирается на единицы, аккумулирующие общественный опыт, — значения. В этом смысле естественно сформулировать задачу эмпирического метода — не описывать человека как объект со свойствами или только лишь как носителя чувственных форм отражения, но вскрывать субъективную систему значений, с которой человек подходит к взаимодействию с объектом.

2 Мы предлагаем употреблять термин «субъектный», а не «субъективный» для того, чтобы подчеркнуть, что в данном случае речь идет о субъективности испытуемого (об испытуемом как субъекте), а не о субъективизме исследователя.

3 Независимо от того, как они реконструированы — чисто эмпирически (Р. Кеттэл [35] или эмпирико-дедуктивным способом (Г. Айзенк [39]).

4 Его надо отличать от многомерного шкалирования тестов способностей или черт, происходящего при факторизации двусторонних массивов данных типа 1 (см. обзор [26]).