Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

160

 

РЕЧЕВЫЕ ОШИБКИ: ТЕОРИЯ ИЛИ ПРОБЛЕМА?

 

А. Г. ШМЕЛЕВ

Москва

 

Красиков Ю. В. Теория речевых ошибок (на материале ошибок наборщика). — М.: Наука, 1980. — 124 с.

 

Книга посвящена безусловно интересной и актуальной для теоретической и прикладной лингвистики и психолингвистики проблеме речевых ошибок, которая вполне обоснованно рассматривается автором как ключ к пониманию психологических механизмов речевой деятельности. В современной отечественной литературе ей не уделялось должного внимания. С этой точки зрения работа Ю. В. Красикова заслуживает одобрения — как опыт весьма интенсивного и во многих отношениях новаторского исследования проблемы ошибок. Автору удается убедить читателя в том, что современная психолингвистическая теория не может считаться построенной, если она не позволяет объяснять происхождение речевых ошибок. Как утверждал Дж. Миллер, которого цитирует в своей монографии Красиков, «тот факт, что мы совершаем ошибки..., — центральный в психолингвистике». Этот факт «позволяет провести четкое разграничение между теориями языка и теориями пользования языком». Постановка этой значимой проблемы, обзор отдельных современных работ отечественных и зарубежных ученых, затрагивавших вопрос об ошибках речи, — все это образует весомую сумму достоинств рецензируемой монографии.

Но можно ли считать, что в книге Красикова кроме проблемы мы находим готовую теорию речевых ошибок, теорию, отвечающую требованиям концептуально-логической стройности и эмпирической аргументированности? Вот центральный вопрос всякого критического анализа данной работы. К сожалению, ответ на этот вопрос не может быть положительным.

 

161

 

В книге имеет место явный (с трудом маскируемый) разрыв между теоретической постановкой проблемы и материалом, на котором она исследуется, — ошибками наборщика.

Сами по себе ошибки наборщика — значимый объект для прикладного исследования: уж слишком много, как мы убеждаемся из книги, допускается этих ошибок в первых корректурах печатных изданий. Но соотносим ли этот объект с предметом теоретического анализа речевых ошибок? К сожалению, позиция автора в отношении этого эмпирического материала непоследовательна: в теоретических главах (гл. 1 и 5) книги он рассматривается лишь как эмпирический материал, иллюстрирующий гипотетические предположения о механизме речепорождения, в экспериментальных главах (гл. 2—4) эти ошибки автор старается истолковать уже как следствие постулируемых механизмов порождения речи, т. е. возникает известный порочный круг: анализ ошибок наборщика вроде бы должен служить проверке теоретических гипотез, но теоретические гипотезы, превращаясь в постулаты, в свою очередь, объясняют появление ошибок.

Исследованию в целом явно недостает необходимой методологической рефлексии: в чем состоит проблема, гипотеза, цель, метод исследования, как они соотносятся и т. д. Читателю не хватает обоснования ясных, операциональных, воспроизводимых критериев, которые позволили бы рассматривать те или иные ошибки как более или менее однозначные индикаторы срабатывания определенных механизмов. Интуитивно читатель соглашается с автором в том, что существует два параллельных потока при понимании и воспроизводстве наборщиком авторского текста — «абсолютный» (объективный) и «теневой» (субъективный), что от соотношения этих потоков зависит появление или отсутствие ошибок определенного вида. Но подводя читателя с помощью подбора иллюстративных примеров к интуитивному согласию с этим представлением, Красиков, тем не менее, не предоставляет этому никаких строгих доказательств. «Текстового эксперимента», направленного на выбор какой-либо гипотезы о механизмах возникновения ошибок из набора альтернативных гипотез, в книге мы не находим. Собственно, никаких альтернативных гипотез не формулируется вовсе. Способ доказательства, применяемый автором, остается на уровне иллюстративного филологического эссе.

При анализе ошибок наборщика автор неоправданно абстрагируется от важных, может быть, наиболее существенных их особенностей. Деятельность наборщика по своему характеру, условиям и задачам близка деятельности оператора-кодировщика, подготавливающего данные для ЭВМ. Это не вполне полноценная речевая деятельность. Она фактически сводится к копированию текста, к перекодированию зрительного образа iтекста в моторную программу набора. Наборщик работает как транслятор, его деятельность сводится, в сущности, к осуществлению формального, автоматизируемого алгоритма. Анализ символов, единиц текста как единиц осмысленных требуется наборщику для того, чтобы осуществить трансляцию более крупными порциями. Чем глубже смысловое кодирование и смысловая антиципация авторского текста, тем большими порциями загружается текст в кратковременную память, тем длиннее оказывается симультанная программа набора. Но при этом возникает традиционная для оператора опасность замещения реального стимула ожидаемым, субъективно вероятным образом стимула. Поэтому при укрупнении единиц трансляции требуется особая бдительность, особый контроль за соответствием субъективных гипотез и оригинального текста. В деятельности наборщика существенна психологическая классификация ошибок: они возникают либо в сенсорно-перцептивном блоке (зрительные ошибки), либо в кратковременной памяти при вербальном повторении, в ходе которого осуществляется грамматическая и смысловая реконструкция порции текста (здесь ошибки замещения оригинала субъективно более вероятными формальными и смысловыми штампами), либо ошибки происходят в блоке программирования и реализации моторной программы (здесь замены букв, близко расположенных на клавиатуре, моторные пропуски и лишние повторения, инверсии порядка набора и т. п.). К сожалению, такого психологического анализа деятельности наборщика в книге Красикова мы не находим, хотя этот анализ легко можно было бы построить, оперируя довольно обширной инженерно-психологической литературой, в которой содержится теоретико-экспериментальный анализ психологической микроструктуры деятельности оператора. Более того, автор фактически не следует единственно разумной в данном случае психологической классификации ошибок. Это приводит, в частности, к неправомерному игнорированию чисто моторных причин появления многих ошибок наборщика. Автор остается в путах традиционной грамматики при классифицировании ошибок, хотя традиционная грамматическая классификация ошибок (какие ошибки возникают в существительных, какие в глаголах, какие в пунктуации и т. п.) здесь оказывается неадекватной вдвойне: во-первых, она неадекватна тем фактическим классам ошибок и факторам ошибок, которые имеются в деятельности наборщика, во-вторых, она неадекватна собственным теоретическим воззрениям автора, тяготеющего к порождающей, а не к традиционной описательной грамматике. Когда ошибается наборщик, он не знает, ошибается ли он в прилагательном, существительном или наречии, более того, он ошибается не потому, что это слово является прилагательным, существительным или наречием. Традиционная грамматическая классификация ошибок не создает условий ни для анализа механизмов порождения речи (теоретическая задача исследования), ни для анализа деятельности самого наборщика (прикладная задача).

В данном случае мы видим, как исследователь выбрал эмпирическую модель (деятельность наборщика), не релевантную не только лингвистической теории языка (нормативной теории речевой деятельности), но и психолингвистической теории использования

 

162

 

языка (теории порождения речи психологически конкретным индивидом). Теоретические схемы и экспериментальные методы, релевантные этой эмпирической модели, следовало бы искать в работах современных специалистов в области познавательных процессов, экспериментально анализирующих микроструктуру процессов чтения и процессов воспроизводства текста с помощью печатания на машинке.

Для тех же научных задач и для того теоретического контекста, которые интересуют исследователя, эта эмпирическая модель не может считаться соответствующей. Именно это несоответствие теоретических задач и эмпирической методики и порождает те многие «натяжки», которые есть в книге и которые не могут не вводить читателя в недоумение (наборщик объявляется кое-где чуть ли не соавтором текста, который он набирает, будто бы наборщик совершает «ре-порождение» текста, и т. п.). На фоне этого общего недостатка работы нет смысла упоминать о некоторых частных недостатках (необоснованная метафоризация в описании механизмов, неудачные неологизмы типа «ре-порождение» и т. п.).

Все это не позволяет считать работу Ю. В. Красикова излагающей научную теорию речевых ошибок. Эта работа обогащает исследователей скорее «отрицательным» опытом. Проблема речевых ошибок поставлена, но попытку ее решения нельзя считать успешной — в силу непоследовательной линии исследования, неудачной эмпирической модели и неразработанной методики.