83

 

АДАПТАЦИЯ К ИНВЕРСИИ

СЕТЧАТОЧНЫХ ИЗОБРАЖЕНИЙ:

НЕПРЕРЫВНОЕ НОШЕНИЕ ИНВЕРТОСКОПА

НЕ ЯВЛЯЕТСЯ НЕОБХОДИМЫМ

 

А. Д. ЛОГВИНЕНКО, Л. Г. ЖЕДУНОВА

 

Американский психолог Джордж М. Стрэттон был первым человеком, который получил возможность смотреть на мир с неперевернутыми сетчаточными изображениями. Его интересовал следующий вопрос: есть ли какой-то смысл в том, что на сетчатке изображение формируется перевернутым или это просто случайный факт, так сказать, прихоть эволюции? Сам Стрэттон этот вопрос формулировал следующим образом: необходима ли перевернутость сетчаточных изображений для правильного (т. е. неперевернутого) видения? В отличие от своих предшественников, пытавшихся найти этот смысл на пути умозрительных рассуждений, Стрэттон полагал, что ответ можно получить в эксперименте. Его план был необычайно прост: с помощью оптического прибора (инвертоскопа) придать сетчаточным изображениям правильную ориентацию и посмотреть, возвратится ли с течением времени правильное видение1.

Стрэттон сам был испытуемым в этом эксперименте и носил инвертоскоп в течение девяти дней. При этом он специально предпринимал меры предосторожности, чтобы не допустить попадания в глаз неперевернутого светового потока (т. е. минуя инвертоскоп). Снимая на ночь инвертоскоп, он закрывал глаза светонепроницаемой повязкой. Аналогичные меры предосторожности принимали и все последующие исследователи [3], [9], [11], [12], [13]. Однако никто из них не обосновывал необходимость этой процедуры. По-видимому, считалось само собой разумеющимся, что для адаптации необходимо непрерывное ношение инвертоскопа.

Мы считаем, что за этим кроется вполне определенный взгляд на природу адаптации к инвертированному зрению. А именно, адаптация понимается как результат образования новых нервных связей и как результат новых сенсомоторных навыков. Ранее одним из авторов настоящей статьи была высказана гипотеза, согласно которой адаптация к инвертированному зрению является построением правильно ориентированного видимого мира по инвертированному видимому полю2 [4]. Проведенные нами в дальнейшем эксперименты с длительной адаптацией к инвертированному зрению показали продуктивность такого понимания психологической сущности адаптации [7]. Однако с этой точки

 

84

 

зрения необходимость непрерывного ношения инвертоскопа во время адаптации вовсе не выглядит такой очевидной, если не сказать больше. Поэтому возник замысел проведения эксперимента, в котором периоды адаптации чередовались бы с периодами реадаптации (т. е. периодами, в течение которых инвертоскоп снимался). Настоящая статья посвящена описанию итогов такого эксперимента.

 

ХРОНИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

 

Этот эксперимент во всех деталях повторял наш предыдущий хронический эксперимент [7], за исключением режима ношения инвертоскопа. Поэтому мы ограничиваемся кратким описанием условий, в которых он проводился, рассматривая данную работу как естественное продолжение предыдущей, и отсылаем читателя к ней за всеми подробностями и разъяснениями основных понятий [7].

В течение одного экспериментального дня испытуемый 5 ч носил инвертоскоп, затем следовал 2-часовой перерыв, после которого испытуемый вновь носил 5 ч инвертоскоп. После этого инвертоскоп снимали до следующего утра. Чистое экспериментальное время, т. е. время, в течение которого испытуемый носил инвертоскоп, составило 140 ч. В ходе эксперимента велся подробный дневник, в котором записывались данные самонаблюдения испытуемого, описывались характерные особенности его внешнего поведения, а также результаты опытов, которые велись во время эксперимента. В ходе этих опытов измерялись константность восприятия формы, зависимость правильного видения от склонения взора и зрительно-моторные координации.

Константность восприятия формы. Ранее было показано, что константность восприятия формы является хорошим коррелятом правильного видения. После надевания инвертоскопа константность падает до нуля [8], а в процессе адаптации восстанавливается, достигая доэкспериментального уровня [3]. Причем нами было показано, что аконстантность восприятия формы при инверсии является не просто следствием утраты стабильности видимого мира, а, скорее, она отражает переход от восприятия видимого мира к восприятию видимого поля [7]. Поэтому константность восприятия формы была выбрана нами в качестве измеряемого параметра адаптации.

Опыты проводились на установке, основными элементами которой являлись квадрат-эталон (со стороной 10 см) и прямоугольник-измеритель (шириной 10 см). Квадрат-эталон всегда был наклонен к наблюдателю, а плоскость прямоугольника-измерителя была перпендикулярна оси зрения испытуемого. Высота прямоугольника-измерителя могла изменяться испытуемым с помощью специальной кнопки. Испытуемого просили подобрать такую высоту прямоугольника-измерителя, чтобы он имел ту же видимую форму, что и наклоненный квадрат-эталон.

В опыте варьировался наклон квадрата-эталона (25°, 30°, 35° и 40°). Для каждого значения наклона эталона испытуемый четыре раза подравнивал высоту измерителя. Среднее по этим четырем замерам использовалось для вычисления коэффициента константности по формуле Брунсвика — Таулесса:

 

 

где V — высота прямоугольника-измерителя, которую установил испытуемый в стремлении подравнять видимые формы измерителя и эталона;

R — высота квадрата-эталона;

P=R·cos α, где α — угол наклона квадрата-эталона.

 

85

 

Опыты по измерению константности видимой формы проводились четыре раза в день. (По одному разу в каждом из двух 5-часовых периодов адаптации, один раз в перерыве и один раз вечером после второго периода адаптации.)

Зависимость правильного видения от склонения взора. Ранее нами было показано, что правильное видение в ходе адаптации наступает не вдруг, а постепенно [3], [7]. Постепенность состоит в том, что поначалу испытуемый обретает способность воспринимать предметы в их правильной ориентации лишь при значительном отклонении линии взора от горизонтали3. Иными словами, начало адаптации состояло в том, что область всевозможных значений склонений взора распалась на две части — область правильного и область инвертированного видения. Развитие адаптации состояло в том, что область инвертированного видения с течением экспериментального времени сужалась, а область правильного видения — расширялась. Таким образом, величина области правильного (или инвертированного) видения является еще одним измеряемым параметром адаптации.

Процедура измерения величины области правильного видения в настоящем эксперименте заключалась в следующем. Испытуемый стоял на расстоянии 1 м от стены, на которой находилась вырезанная из картона вертикальная стрелка (острием вниз). Экспериментатор с помощью нити мог перемещать стрелку вверх или вниз. Если стрелка находилась внизу у самого пола, испытуемый всегда видел стрелку в правильной ориентации. При движении стрелки вверх она сначала достигала такой высоты, когда ее воспринимаемая ориентация изменялась — она начинала выглядеть в положении острием вверх (нижняя критическая точка), а затем по достижении верхней критической точки воспринимаемая ориентация стрелки вновь изменялась, т. е. опять становилась правильной. Расстояние между верхней и нижней критической точками служило мерой области инвертированного видения.

Зрительно-моторные координации тестировались с помощью таких процедур, как попадание в зрительную цель и выкладывание мозаики.

При попадании в цель мишенью служил пробковый круг, который был разделен на 4 сектора (С, Ю, В и З). Каждый сектор в свою очередь был разделен на 5 секторов (1, . . . , 5). Круг крепился на стене. В поле зрения испытуемого не было никаких признаков, по которым можно было бы оценить ориентацию круга. Испытуемый располагался на расстоянии 2 м от мишени так, что его линия взора была перпендикулярна плоскости круга. По команде экспериментатора он должен был, метнув металлическую стрелку, попасть в один из 20 секторов круга. Экспериментатор, подавая команду, называл сектор (например, Ю2 или С1). Испытуемый после попадания должен был сказать, удалось ему попасть в требуемый сектор или нет. Поскольку испытуемый часто неправильно оценивал результат своего попадания, в протоколе фиксировался результат попадания в соответствии с объективным критерием и согласно оценке самого испытуемого, т. е. в соответствии с субъективным критерием. Опыт происходил без обратной связи для испытуемого, т. е. испытуемому не сообщалось, правильно он попал или нет. В каждом опыте совершалось 100 попаданий (по 4 попадания на каждый сектор).

При выкладывании мозаики панель крепилась с помощью специальной подставки так, что угол, образуемый поверхностью стола и панелью, составлял 75°. Испытуемому предлагалось выложить 7 различных фигур. Фиксировалось время выкладывания каждой фигуры, способ выкладывания (снизу вверх или сверху вниз) и суммарное время

 

86

 

выкладывания всех 7 фигур. Эксперимент проводился дважды в день (во время адаптации и во время перерыва).

 

РЕЗУЛЬТАТЫ

 

В течение первых 5 ч непрерывного ношения инвертоскопа ни в поведении испытуемого, ни в его зрительных впечатлениях не было ничего такого, что принципиально отличало бы этого испытуемого от испытуемых, участвовавших в непрерывных хронических экспериментах, описанных нами ранее [3], [7].

Напомним кратко основные моменты, характеризующие зрительный мир и поведение испытуемого в этой ситуации. Поскольку иивертоскоп существенно сужал поле зрения, зрительная картина была ограниченной и перевернутой. Из-за потери константности видимого положения предметов, которая сопутствует инверсии сетчаточных изображений [7], зрительная картина находилась в постоянном движении, повторяя движения головы (вернее, вертикальную составляющую движения головы). Непрерывное «метание» зрительной картины чрезвычайно затрудняло восприятие и вызывало острое переживание зрительного дискомфорта. У испытуемого даже появились симптомы морской болезни. Константность видимой формы также была утрачена. Коэффициент константности упал до значения —0,17, в то время как при нормальном зрении он равнялся 0,78 (рис. 1). Образы предметов выглядели уплощенными, иллюзорными, потускневшими (видимая светлота предметов значительно уменьшилась).

 

 

Рис. 1. Изменение константности видимой формы при адаптации к инвертированному зрению, распределенной между периодами нормального зрения:

а) результаты измерений константности видимой формы, проводившихся в течение периодов нормального зрения, т. е. в то время, когда инвертоскоп был снят. Горизонтальная линия соответствует константности видимой формы, измеренной до начала эксперимента. По оси X отложено время, когда испытуемый не носил инвертоскоп (за исключением того времени, когда он спал); б) результаты измерений константности видимой формы, сделанных во время адаптации, т. е. в то время, когда испытуемый носил инвертоскоп

 

Пространственная ориентировка и внешнее поведение испытуемого были дезорганизованы. Зрительная картина открывалась ему, как в калейдоскопе, в виде не связанных друг с другом постоянно изменяющихся зрительных впечатлений. Образы предметов внезапно появлялись в поле зрения и столь же неожиданно исчезали. Испытуемого не покидало ощущение полного хаоса в его зрительном мире, поэтому

 

87

 

 

Рис. 2. Успешность попадания рукой в зрительную цель: ►

а)          успешность попадания во время адаптации по объективному критерию;

б)          успешность попадания во время адаптации по субъективному критерию;

в) успешность попадания во время периодов нормального зрения, т. е. в то время, когда инвертоскоп был снят. Здесь же приведен образец маркировки секторов круга мишени. Прямоугольники соответствуют успешности попадания в сектор С; маленькие кружочки — в сектор Ю; треугольники — в сектор В; большие кружочки — в сектор З.

 

88

 

он старался поначалу действовать по памяти, игнорируя свои зрительные впечатления, ибо они лишь затрудняли ориентировку в пространстве. Поскольку и прежние наши испытуемые неизменно начинали адаптацию к инвертированному зрению, придерживаясь этой стратегии поведения (мы называем ее «поведение в темноте» [4], [7]), по-видимому, такое начало адаптации представляет не случайный, а вполне закономерный ее этап. Совершенно ясно, однако, что эта стратегия не может привести испытуемого к успеху, так как образы памяти тускнеют и со временем ориентироваться в пространстве с их помощью становится невозможным.

Нарушение пространственной ориентировки было причиной чрезвычайных затруднений, которые испытуемый переживал при ходьбе. Он практически не мог самостоятельно передвигаться, постоянно натыкался на окружающие предметы, любое его движение требовало сознательного контроля. По существу, оказались расстроенными все движения испытуемого, требовавшие для своего осуществления зрительной информации. В частности, качество исполнения зрительно-моторных тестов значительно ухудшилось по сравнению с нормальным зрением (рис. 2,3).

 

 

Рис. 3. Выкладывание мозаики:

а)  по оси ординат отложено время, которое потребовалось для того, чтобы выложить 7 фигур. По оси абсцисс отложено время реадаптации, т. е. время, в течении которого у испытуемого инвертоскоп был снят;

б)  по оси ординат отложено то же время, что и на рис. а, а по оси абсцисс — время адаптации, т. е. время, в течение которого испытуемый но сил инвертоскоп

 

После 5 ч непрерывного ношения инвертоскопа он был снят. Никаких признаков последействия не было замечено. Испытуемый чувствовал себя совершенно нормально. Результаты измерений, проведенных в это время, практически не отличались от результатов, полученных до надевания инвертоскопа.

Спустя 2 ч инвертоскоп был вновь надет. Первое впечатление испытуемого состояло в том, что перевернутая зрительная картина еще более уменьшилась в размерах (даже по сравнению с впечатлениями инвертированного зрения первой половины дня). Ощущение острого зрительного дискомфорта усилилось. Возникло чувство одиночества, покинутости. Наблюдался эмоциональный спад. Очень скоро, однако, симптомы депрессии исчезли. Испытуемый сменил стратегию поведения и начал строить свои движения, сознательно учитывая информацию, имеющуюся в перевернутой зрительной картине. Иными словами, новая стратегия поведения состояла в том, чтобы действия испытуемого выглядели правильно. И хотя такая стратегия не могла завершиться полной адаптацией, поскольку то, что выглядит правильным в перевернутой зрительной картине, не может быть правильным в логике предметной деятельности, тем не менее все испытуемые, которых мы наблюдали в наших предыдущих хронических экспериментах, неизбежно проходили через этот этап [3], [7]. По-видимому, переход после стратегии «поведения в темноте» к стратегии «опоры на зрительную картину» также представляет собой закономерность процесса адаптации к инвертированному зрению.

Поскольку построение движений при стратегии «опоры на зрительную картину» происходит на фоне интермодального конфликта между

 

89

 

зрением и остальными чувствами (слух, осязание и т. п.), то движения строятся по методу «проб и ошибок» полностью под осознаваемым контролем. При этом у испытуемого возникает отчетливое впечатление отчужденности зрительной картины. Испытуемый часто отмечал, что постольку, поскольку его тело представлено в зрительной картине, он воспринимает его как тело «какого-то робота», которым он управляет.

Измерения, проводившиеся во второй половине дня, показали, что область инвертированного видения уменьшилась до 84,9° (непосредственно после надевания инвертоскопа в первой половине дня — 135°). Константность видимой формы повысилась (коэффициент константности составил 0,29 против —0,17 в первой половине дня). Наблюдалось также небольшое улучшение в качестве выполнения зрительно-моторных задач (см. рис. 2 и 3).

После снятия инвертоскопа к концу первого дня никаких признаков последействия не было. Константность видимой формы и качество выполнения зрительно-моторных координации практически не отличались от доэкспериментального уровня.

 

 

Рис. 4. Зависимость величины области инвертированного видения от адаптационного времени

 

После того как утром следующего дня испытуемый надел инвертоскоп, он обнаружил, что ощущение зрительного дискомфорта исчезло. «Мир уже не кажется таким необычным, как вчера,— отмечал испытуемый, — он стал более привычным». Однако в его зрительном мире по-прежнему сохранялись уплощенность и потускнение предметов, отсутствовала стабильность видимого мира.

В дальнейшем всякий раз, надевая инвертоскоп после очередного перерыва, испытуемый отмечал уменьшение странности, необычности зрительной картины по сравнению с предыдущим периодом инвертированного видения. Создавалось впечатление, что членение адаптационного времени на 5-часовые интервалы и их чередование с периодами нормального зрения не только не затрудняют процесс адаптации, а, напротив, способствуют его развитию. Если проанализировать графики, на которых отражена динамика изменения константности (рис. 1), успешности выполнения зрительно-моторных задач (см. рис. 2 и 3) и области инвертированного видения (рис. 4) с течением адаптационного времени, то можно заметить две характерные особенности.

Во-первых, несмотря на распределение периодов инвертированного зрения между периодами нормального зрения, наблюдалось такое же монотонное восстановление константности и зрительно-моторных координации, как и при непрерывном ношении инвертоскопа. Динамика уменьшения области инвертированного видения с течением адаптационного времени также ничем существенно не отличалась. Если считать константность видимой формы и величину области инвертированного видения объективными показателями перцептивной адаптации, то можно сказать, что перцептивная адаптация к инвертированному зрению, распределенному между периодами нормального зрения, происходит так же, как и в непрерывном хроническом эксперименте.

 

90

 

Во-вторых, после периода нормального зрения, как правило, наблюдалось скачкообразное изменение объективных показателей адаптации. Эти скачки хорошо согласуются с уже упоминавшимся выше качественным улучшением восприятия, о котором сообщил испытуемый после перерыва в ношении инвертоскопа. В этой связи хотелось бы отметить, что исследователи, проводившие ранее, хронические эксперименты, отмечали, что после естественного ночного перерыва, в течение которого испытуемый спал, утром после пробуждения он находил свой «перевернутый мир» значительно изменившимся к лучшему [13].

Данные самонаблюдения испытуемого, его самоотчет, динамика изменений в его поведении по ходу эксперимента также свидетельствовали о том, что распределенная между периодами нормального зрения адаптация протекает так же, как и непрерывная адаптация к инвертированному зрению. Во время третьего дня эксперимента появились первые признаки третьей стратегии адаптации. Суть этой стратегии заключается в том, что инвертированная зрительная картина начинает восприниматься правильно ориентированной относительно вертикали с некоторой «виртуальной позиции наблюдения» [3], [4], [5]. В зрительном мире испытуемого начинают сосуществовать фрагменты правильного и перевернутого видения. Затем правильное видение начинает преобладать и постепенно вытесняет перевернутое видение.

Мы уже отмечали выше, что переход к третьей стратегии неизбежен, поскольку в рамках второй стратегии адаптации нельзя избежать интермодальных конфликтов. Причем испытуемого «вынуждает» сменить стратегию адаптации его активная деятельность. Для практической деятельности имеется естественный контроль ее «правильности» в виде конечного продукта. Действительно, испытуемый может, например, долго размышлять, как «правильнее» протянуть руку для того, чтобы взять стакан с водой. Однако если вода все же пролилась, это событие будет недвусмысленным сигналом того, что действие было неверным. Если в эксперименте искусственно создать ситуацию, в которой деятельность не завершается конкретным продуктом, свидетельствующим о ее «правильности», то в рамках этой деятельности испытуемый может остаться на уровне второй стратегии.

Именно такая ситуация была создана в опыте с попаданием в цель. Поскольку мишень не имела никаких признаков, отличающих верх — низ и право — лево, то результат попадания для испытуемого допускал неоднозначную трактовку. Например, попадание стрелкой в сектор ЮЗ можно было интерпретировать и как попадание в сектор СЗ (при инвертированном зрении). Именно так и интерпретировал испытуемый результат своего действия при оценке успешности попадания. Иными словами, при попадании в цель испытуемый метал стрелку так, чтобы результат попадания выглядел правильным в перевернутом зрительном мире. Поэтому успешность попадания по субъективному критерию испытуемого улучшалась с течением адаптационного времени (см. рис. 2б), а по объективному критерию (т. е. с точки зрения экспериментатора) все время оставалась весьма низкой (не более 20—30%) (см. рис. 2а).

В заключение кратко сформулируем основные аргументы в пользу центрального тезиса данной работы: распределение адаптационного времени между интервалами нормального зрения не оказывает существенного влияния на протекание и результат адаптации к инвертированному зрению. Во-первых, время, необходимое для адаптации, одинаково как для распределенной, так и для непрерывной адаптации и составляет 130—140 ч (ношения инвертоскопа). Во-вторых, динамика основных объективных показателей адаптации (константность, область инвертированного видения и т. п.) идентична при обоих видах адаптации

 

91

 

(непрерывной и распределенной). В-третьих, моторная адаптация в обоих случаях развивается одинаково (разумеется, в той мере, в какой она была открыта для внешнего наблюдения). И наконец, данные самонаблюдений испытуемых также свидетельствуют о тождественности тех изменений, которые претерпевал их зрительный мир во время адаптации.

 

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

 

Результаты проведенного нами хронического эксперимента с адаптацией к инвертированному зрению, распределенной между периодами нормального зрения, свидетельствуют о том, что непрерывное ношение инвертоскопа не является необходимым для того, чтобы произошла полная перцептивная адаптация. Этот факт представляется нам чрезвычайно важным для понимания психической природы адаптации к инвертированному зрению (и вообще к оптическим трансформациям сетчаточного изображения). За последние 15—20 лет проблеме адаптации к оптическим искажениям уделялось большое внимание, и тем не менее природа тех психических процессов, которые лежат в основе адаптации, остается до сих пор малоисследованной [6]. Изучение этих механизмов ведется в основном в плоскости поиска нервных связей, которые реализуют эти механизмы [10]. Логика рассуждений при этом такова. Оптическая трансформация сетчаточного изображения нарушает установившиеся нервные связи, реализующие моторный акт. Эти нарушения проявляются в дезорганизации зрительно афферентированного поведения испытуемого. Для восстановления поведения необходимо образование новых связей взамен старых. Процесс образования новых связей требует времени (адаптации), в течение которого ставшие ненужными (и даже вредными) старые связи угасают. По достижении полной адаптации можно наблюдать последействие, если устранить оптическую трансформацию. Теперь уже вновь образованные нервные связи становятся ненужными. А поскольку старые связи угасли, то требуется время (реадаптация) для их восстановления. При таком понимании процесса адаптации (назовем его для удобства концепцией новых нервных связей) находят свое объяснение всевозможные послеэффекты, которые сопутствуют некоторым видам оптических трансформаций (например, смещению сетчаточного изображения). Легко понять, что, с точки зрения концепции новых нервных связей при распределенной адаптации, потребуется гораздо больше времени для достижения полной адаптации, если она вообще произойдет. В то же время, вопреки укоренившемуся в литературе взгляду, нами было установлено, что для инвертированного зрения, во-первых, характерно отсутствие послеэффектов4, а во-вторых, распределение во времени адаптации не замедляет ее развития и не является помехой ее успешному завершению. В свете этих фактов концепция новых нервных связей теряет свою объяснительную силу (по крайней мере, применительно к инвертированному зрению).

У нас сложилось впечатление, что развитие перцептивной адаптации к инвертированному зрению происходит в форме приобретения неких перцептивных новообразований не вместо старых, а наряду с ними.

 

92

 

Возможно, мы имеем здесь дело с ситуацией, аналогичной обучению языку. Изучение иностранного языка не отменяет нашу способность использовать родной язык. Усвоенный иностранный язык-—это новообразование, приобретенное не вместо родного, а наряду с ним. Способность воспринимать правильно ориентированный относительно вертикали видимый мир при инвертированной чувственной ткани, которую испытуемый приобретает в ходе адаптации к инвертированному зрению, является перцептивным новообразованием, которое приобретается им не вместо, а наряду со способностью воспринимать видимый мир по-старому (т. е. при неинвертированной чувственной ткани). Значение этого момента для понимания сути процесса адаптации в том, что в основе адаптации лежат особые психические процессы, которые нельзя свести к образованию новых нервных связей, не разрушив при этом их специфики.

 

1.       Леонтьев А. А. Проблемы развития психики. — М., 1972.—574 с.

2.       Логвиненко А. Д. Экспериментальные исследования инвертированного зрения. — В сб.: Зрительные образы: феноменология и эксперимент, ч. IV. Душанбе, 1974а, с. 80—146.

3.       Логвиненко А. Д. Зрительный образ и инвертированное зрение. — Вопросы психологии, 19746, № 5, с. 19—28.

4.       Логвиненко А. Д. Перцептивная деятельность при инверсии сетчаточиого образа. — В сб.: Восприятие и деятельность / Под ред. А. Н. Леонтьева. М., 1976, с. 209—267.

5.       Логвиненко А. Д. Зрительное восприятие пространства. —, М., 1981—206 с.

6.       Логвиненко А. Д., Жедунова Л. Г. Адаптация к оптическим трансформациям сетчаточиого изображения. — Вопросы психологии, 1980, № 5, с. 149—161.

7.       Логвиненко А. Д., Жедунова Л. Г. Психологический механизм адаптации к инвертированному зрению. — Вопросы психологии, 1980, № 6, с. 97—108.

8.       Логвиненко А. Д., Столиц В. В. Исследование восприятия в условиях инверсии поля зрения. — Эргономика. Труды ВНИИТЭ. — М., 1973, вып. 6, с. 151—180.

9.       Ewert P. H. A study of the effect of inverted retinal stimulation upon spatially coordination behavior. — Genetic Psychol. Monographs 2, 1930, v. 7, p. J77—363.

10.    Howard J. P. Perceptual learning and adaptation. — Brit. Med. Bull., 1971, v. 27, p. 248—252.

11.    Peterson J., Peterson J. Does practice with inverting lenses make vision normal? — Psychol. Monographs, 1938, v. 50, N 225, p. 12—37.

12.    Snyder F., Pronko N. Vision with spatial inversion. Ed.: Mo Cormick-Armstrong, Wichita, — Kansas, 1952, p. 144.

13.    Stratton G. Some preliminary experiments in vision without inversion of the retinal image. — Psychol. Rev., 1896, v. 3, p. 611. 617.