176

 

КОГНИТИВИЗМ В СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

 

А. И. ДОНЦОВ

 

Москва

 

Западная социальная психология в последние полтора десятилетия своего развития не знает недостатка ни в апокалипсических пророчествах, ни в рецептах методологического оздоровления. Интенсивная критическая рефлексия охватывает все уровни социально-психологического знания: и теоретические построения, и методы их верификации, и совокупность эмпирических данных, особенно в аспекте их экологической валидности. Однако наиболее отчетливо результаты этих внутринаучных рефлексивных усилий, сопоставимых по объему с собственно исследовательской практикой, сказываются в эволюции исходных методологических принципов понимания человека; прежде всего — механизмов детерминации социального поведения личности. В этом плане 70-е гг. знаменуют несомненный ренессанс концепции Человека Разумного, утвердившейся на смену механистической и одиозной бихевиористской трактовке движущих сил поведения. Декартовское cogito, ergo sum выступило своеобразным лейтмотивом познания закономерностей бытия индивида в системе межличностных отношений.

Когнитивистская ориентация в западной социальной психологии не представляет собой единого теоретического направления. Акцент на роли познавательных процессов в объяснении социального поведения, внимание к непосредственному жизненному опыту как решающему фактору формирования логических схем поведения — это, по-видимому, главные пункты концептуального единения разнородных мини-теорий. Однако когнитивизм — это еще и огромный массив конкретных экспериментальных фактов, представляющих не только теоретически-иллюстративный, но и самостоятельный интерес. Полного и систематического изложения в отечественной литературе эмпирическая сторона когнитивистской традиции до настоящего времени не имела. Рецензируемая книга1 существенно восполняет этот пробел: автор обстоятельно проанализировал около 300 работ, выполненных психологами США и Канады в рамках когнитивистской ориентации за последние 20 лет.

Учитывая, что американская социальная психология по сей день остается главной законодательницей мод в развитии этой отрасли знания на Западе (и когнитивистские тенденции в этом отношении не являются исключением), география анализируемых исследований закономерна и позволяет увидеть истоки современных течений западной социально-психологической науки в целом. Ряд сформулированных в той же традиции новейших концепций западноевропейских авторов (в частности, концепция «социальной категоризации» А. Тэшфела, «социальных представлений» С. Московией и др.) навряд ли могут быть досконально поняты и оценены вне отнесения к их американским предтечам.

Обстоятельность, фундаментальность охвата различных вариантов экспериментальной практики когнитивизма в социальной психологии США — первое из числа несомненных достоинств книги В. П. Трусова — дает возможность проследить эволюцию и взаимосвязь концептуальных схем «менталистского» понимания детерминант поведения. Вторая отличительная черта работы — исключительная тщательность в изложении технологической стороны конкретных эмпирических исследований. Детальность разбора процедурных нюансов позволяет всесторонне реконструировать схему описываемых опытов, как бы изнутри лаборатории прочувствовать истинную цену полученного фактического материала, главное же — использовать его для проверки гипотетических предположений, непосредственно не связанных с теми концепциями, в рамках которых первоначально были выполнены эксперименты.

Третья характерная особенность книга как раз и состоит в том, что анализируемый материал и для самого автора выступает как исходная информация для решения важнейшей социально-психологической проблемы: взаимосвязаны ли и как поведение и аттитюды? Это придает рецензируемой работе, казалось бы, обреченной на обзорность, характер целостного самостоятельного исследования, выполненного нетрадиционным для нашей научной литературы, а потому на первых порах непривычным методом вторичного анализа.

Трудно назвать проблему, которая была бы столь же известна в социальной психологии и так же часто служила яблоком раздора, как «парадокс Лапьера». Экзаменаторам хорошо известно, что почти любой студент, «плавающий» на экзамене по социальной психологии, на соответствующий вопрос с готовностью ответит, что парадокс этот заключается в несоответствии конкретной социальной установки и последующего наблюдаемого поведения. На протяжении почти 50 лет «загадка Лапьера» не раз забывалась и вспоминалась, чтобы в 70-х гг. вновь оказаться в центре внимания, но уже в своеобразно перевернутом виде: если аттитюды могут и не оказывать влияния на поведение, влияют ли сами

 

177

 

поступки на установки человека? Побуждают ли (в какой степени и при каких обстоятельствах) уже свершенные поведенческие акты к изменению мнений о себе и о других людях? В этой новой формулировке старая проблема взаимосвязи установки и поведения, возродившаяся под специфическим — когнитивистским — углом зрения в западной литературе последнего десятилетия, и выступила предметом изучения в рецензируемой книге.

Как именно решается эта проблема североамериканскими авторами, дает ответ огромное множество экспериментальных работ, подробно и в хронологическом порядке рассмотренных в семи главах книги. Ценно, что, приводя, а порой и сталкивая отдельные подходы и позиции (от концепции когнитивного диссонанса до более современной теории каузальной атрибуции), автор уже во введении обозначил ряд моментов, которые роднят различные объяснительные схемы когнитивистского толка и одновременно являются их серьезным ограничением. К этим ограничениям автор еще не раз возвращается в процессе изложения, подведя их итог в заключительной главе. В разряд базовых здесь справедливо попадает тот основополагающий факт, что при любой изощренности экспериментальных процедур с их помощью исследуется лишь психология лабораторного испытуемого.

Дело, разумеется, не в том, что этот, как остроумно заметил автор, «пусть особый, но вид Homo sapiens» не представляет интереса для научного изучения. Множество сломанных копий подтверждают, что да, представляет, а лабораторные данные могут служить важным источником познания общих механизмов социального поведения. Решающим является то, что в опытах когнитивистов человек ставится в условия, в которых он вынужден действовать как свободная от чувств чисто интеллектуальная машина, стремящаяся лишь к сохранению (или восстановлению) согласованности и равновесия в собственной картине мира и себя самой. Активность индивида здесь жестко замкнута когнитивной сферой, основные категории анализа которой страдают к тому же неточностью и приблизительностью.

Позволяет ли данный подход учесть в эксперименте действительные социальные связи и реальные общественные условия формирования испытуемого субъекта, как ратуют критически настроенные сторонники лабораторного экспериментирования (и что в принципе не исключено)? Проведенный автором анализ убеждает, что если и да, то в весьма абстрактной, отвлеченной форме. При этом все же когнитивистская ориентация, акцентирующая внимание на осмыслении человеком своего внутреннего мира и субъективных оснований поведения, представляется более гуманистичной и «респектабельной», чём утилитарно-прагматическая модель личности в бихевиоризме.

Как и любой серьезный и в целом удавшийся труд, книга В. П. Трусова вызывает желание увидеть ее — скажем, после весьма целесообразного по ряду причин переиздания — более совершенной. Боюсь показаться банальным, но в данном случае некоторые недочеты работы действительно являются продолжением ее достоинств. Так, осознанная объективированность анализа, позволяющая составить непредвзятое мнение о содержании рассматриваемых работ, порой затушевывает авторскую позицию, особенно в тех случаях, где она не совпадает с анализируемой и требует более развернутого оценочного отношения.

Сконцентрированность изложения на описании преимущественно эмпирических данных делает работу чрезвычайно информативной, но иногда приходит в противоречие с необходимостью более основательной общей теоретической интерпретации этих фактов. То обстоятельство, что теоретические принципы когнитивизма уже освещены в отечественной литературе2, только отчасти оправдывает некоторый фактологический «крен» книги. Несколько скупо представлено и важное предложение автора о введении деятельностных переменных в структуру лабораторного изучения когнитивных детерминант социального поведения.

Впрочем, все эти пожелания лишь еще раз оттеняют сильные стороны книги, невольно заставляющей по-доброму позавидовать широкой эрудиции и компетентности автора. Поставив вопросы там, где многое считалось решенным и понятным, рецензируемая книга, несомненно, откроет новые возможности для творческого поиска советских исследователей.