169

 

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ

 

МЫСЛИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ЭМОЦИИ1

 

В. Е. КЛОЧКО, С. М. ДЖАКУПОВ

Караганда

 

Вряд ли стоит доказывать, что существовавший всегда разрыв между собственно интеллектуальными и эмоциональными процессами до сих пор не преодолен — абсолютное большинство как теоретических, так и экспериментальных исследований в области психологии мышления можно упрекнуть в интеллектуализме.

Более полувека назад Л.С. Выготский указывал на необходимость подняться над изолированным рассмотрением интеллекта и аффекта «как самодовлеющей сущности» и признать их внутреннюю связь и единство. На наличие этой связи указывал и С. Л. Рубинштейн, утверждая, что реальный мыслительный процесс представляет собой единство интеллектуального и эмоционального. Прошли десятилетия, но и в настоящее время, как только речь заходит о взаимосвязи эмоций и интеллекта, мы встречаем чаще всего только ссылки на авторитеты замечательных психологов, поставивших проблему, но не ее решение.

Почему же так трудно перейти от деклараций взаимосвязи эмоций и интеллекта к конкретно-психологическому исследованию особенностей этой взаимосвязи, этого единства? Видимо, легче признать наличие взаимосвязи между интеллектом и аффектом формально, гораздо труднее подняться над их изолированным рассмотрением в теории и эксперименте.

Круг задач, которые ставит психолог для исследования, так же как и пути построения исследования, определяются той теоретической концепцией, которая лежит в его основе. Существующий разрыв между интеллектом и аффектом можно объяснить тем, что внутреннее содержание основных психологических концепций, которых придерживаются авторы исследований, имеет серьезные ограничения, которые не позволяют поставить проблему взаимосвязи эмоциональных и интеллектуальных компонентов мышления как задачу для конкретно-психологического исследования. В связи с этим кажется особенно необходимым остановиться на тех теоретических, методологических основах, с которых начинают свое исследование авторы рецензируемой работы..

Прежде всего необходимо отметить, что их интересует не мышление вообще, которое можно описать в абстракции от эмоционально-мотивационной сферы, например, как процесс функционирования умственных действий или как аналитико-синтетический процесс, предполагающий такую абстракцию в соответствии с теорией психического как процесса. Уже здесь резко выделяется принципиальная разница в подходах — понимать ли эмоции как внутреннее условие мыслительной деятельности и тогда признать их особый функциональный смысл, особую роль, которую они играют в мышлении, или считать эмоции внешними по отношению к мыслительному процессу и, следовательно, не несущими особой функциональной нагрузки в регуляции мышления, оставляя основную роль за «инвариантной основой» мышления (анализ, синтез, абстракция, обобщение — «собственные закономерности» процесса мышления, как называл их С.Л.Рубинштейн)2.

Авторы монографии являются представителями первого подхода и считают эмоции одним из регулирующих мыслительную деятельность механизмов, что и обусловливает необходимость исследования проблемы взаимосвязи эмоций и мышления в контексте теории деятельности. Однако, как справедливо отмечают авторы, современное состояние разработки проблемы деятельности отличается тем, что и в этой проблеме «...вопросы внутренней, в частности,

 

170

 

эмоциональной регуляции деятельности, обеспечивающей ее «самодвижение», «саморазвитие», т. е. творческий характер, остаются наименее исследованными» (с. 3).

Таким образом, получается следующая ситуация: для того чтобы подняться над изолированными эмоциональными и интеллектуальными факторами, необходимо подняться над современными теориями мышления, ибо ни одна из них в ее современном развитии не способна объяснить взаимосвязь этих факторов. «Подняться» в данном случае означает необходимость дальнейшего развития общей теории деятельности. В этом и проявляется ценность проделанной работы — используя методологическую канву теории, исследователи поднимаются над ней для ее дальнейшего развития и намечают один из перспективных путей этого развития.

Анализируя противопоставление «системного подхода» «деятельностному подходу», авторы справедливо поднимают вопрос о том, что должен представлять собой собственно психологический системный подход. «Психологию нельзя строить путем простого приложения общей теории систем» (с. 4). Здесь мы сталкиваемся с частным проявлением более общей проблемы: что вообще должно представлять собой психологическое исследование мышления. Эта проблема закономерно встала перед исследователями в связи с разработкой проблемы «искусственного интеллекта», сопровождающейся проникновением в психологию идей и методов кибернетики, теории систем. Это проникновение приводило к внедрению в психологию мышления нового терминологического аппарата, который часто не просто вносил путаницу за счет введения аналогов, ненужного дублирования понятий, но и уводил в сторону от собственно психологического исследования, существенно обедняя сам предмет исследования, снимая всю сложность мыслительной деятельности человека, не имеющую аналогов ни в «мышлении» машины, ни в поведении животного.

Борьба с кибернетическим, информационным, физиологическим редукционизмом позволила наметить пути психологического исследования мышления и оттенила значимость проблемы эмоциональной регуляции мыслительной деятельности. Собственно, в этой борьбе и была поставлена проблема эмоциональной регуляции3.

Основываясь на представлениях А. Н. Леонтьева о деятельности как системе, имеющей свое строение, внутренние переходы и развитие, авторы именно на основе теории деятельности ищут базу психологического системного подхода, позволяющего исследовать закономерности порождения и функционирования эмоциональных явлений в ходе реальной мыслительной деятельности человека.

В первой главе, посвященной истории и анализу современного состояния проблемы эмоциональной регуляции мыслительной деятельности, рассматриваются философские и психологические взгляды на проблему. Проведенный анализ позволил авторам выделить Конкретные противоречивые места в разработке проблемы, на основе которых были поставлены конкретные задачи исследования и выдвинуты гипотезы.

Экспериментально решались две основные задачи, которым и посвящены следующие две основные главы монографии.

Во-первых, это очень сложный вопрос об условиях возникновения интеллектуальных эмоций при решении мыслительных задач. Главное здесь, как вполне справедливо считали авторы, показать, что интеллектуальные эмоции черпают свое содержание из самого мыслительного процесса. Такая гипотеза органически вытекает из методологии общего подхода, на которой базируются авторы. Установление связи возникающих интеллектуальных эмоций с новообразованиями, формирующимися в ходе мыслительной деятельности (промежуточные цели, подцели, замыслы попыток и т.д.), снимет существующую до сих пор проблематичность функционального анализа проблемы — «что делают эмоции в мышлении?». Регулирующая функция эмоций может быть признана окончательно только в том случае, если экспериментально будет установлена взаимосвязь эмоций с генезисом и функционированием новообразований в ходе мыслительной деятельности.

Во-вторых, это вопрос о направленности интеллектуальных эмоций на те или иные смысловые образования. Это также принципиальный вопрос, поскольку через него просвечивает более емкая проблема общей направленности мыслительной деятельности, ее селективности, избирательности. Авторы предполагают, что направленность интеллектуальных эмоций обусловливается процессом целеобразования в ходе деятельности, и в связи с этим ставят частную задачу выявления некоторых соотношений между характером процесса и динамикой интеллектуальных эмоций в мыслительной деятельности.

Авторы разработали новые и оригинальные методики исследования, которые не только значительно выделяются на фоне методического арсенала современной психологии мышления, но и позволяют уйти от феноменологического описания, возможности которого ограничены (хотя и они, в этом необходимо признаться, до сих пор недостаточно использованы). Смысл этих методов состоит в синхронизации содержательных и экспрессивных компонентов речевого рассуждения, осязательной активности

 

171

 

(невербальный уровень мыслительной деятельности) с помощью циклографической методики и вегетативных симптомов эмоций (КГР, пульс).

Необходимо заметить, что ценность исследования не исчерпывается тем новым знанием, которое было получено в ходе него. Многие моменты остаются проблематичными, просто спорными, требующими новых и новых исследований. Данное исследование можно отнести к разряду тех работ, которые, заполняя существующий пробел в психологическом знании, одновременно локализуют новые проблемы, намечая тем самым перспективу дальнейшего развития теоретической концепции, на которой базируются авторы.

К таким проблемам относится, на наш взгляд, проблема взаимосвязи эмоций и установок мыслительной деятельности. Ее решение не только позволит вскрыть механизмы, придающие мыслительной деятельности ее неповторимую гибкость и одновременно устойчивость, но и внесут существенный вклад в развитие общей теории деятельности, конкретно — ее динамического аспекта.

Исследование позволяет вплотную подойти к проблеме вклада неформальной структуры ситуации (в формировании которой существенная роль принадлежит эмоциям) в детерминацию и направленность мыслительной деятельности, что позволит описывать не только роль целеобразования в направленности интеллектуальных эмоций, но и роль эмоций в целеобразовании (через неформальную структуру, участвующую в нем).

Можно и дальше перечислять те перспективы, которые открываются перед нами в этой мало исследованной области психологического.

Своей монографией авторы показывают возможные пути развития проблемы, и в этом их заслуга.