10

 

ТЕОРИЯ ОТРАЖЕНИЯ, РЕФЛЕКТОРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

МОЗГА ОСОЗНАННЫЕ ОЩУЩЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА

(к 110-летию со дня рождения В. И. Ленина)

 

Н. И. ЧУПРИКОВА

НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, Москва

 

В работах В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и в «Философских тетрадях» было обосновано основополагающее, центральное значение принципа отражения как узлового пункта, связывающего воедино диалектико-материалистическое решение основного вопроса философии и диалектико-материалистическую теорию познания. «Считать наши ощущения образом внешнего мира — признавать объективную истину — стоять на точке зрения материалистической теории познания — это одно и то же»,— писал В. И. Ленин [2; 132].

Для психологической науки исключительно важное значение имеет тот тезис В. И. Ленина, который красной нитью проходит через весь труд «Материализм и эмпириокритицизм», что вопрос о природе и происхождении ощущений является как раз тем пунктом, где лежит исходное коренное различие между материализмом, с одной стороны, и идеализмом и агностицизмом во всех их формах и разновидностях — с другой. «Для материалиста,— писал В. И. Ленин,— «фактически дан» внешний мир, образом коего являются наши ощущения. Для идеалиста «фактически дано» ощущение, причем внешний мир объявляется комплексом ощущений. Для агностика «непосредственно дано» тоже ощущение, но агностик не идет дальше ни к материалистическому признанию реальности внешнего мира, ни к идеалистическому признанию мира за наше ощущение» [2; 112].

Вместе с тем в естественнонаучном онтологическом аспекте рассмотрения проблемы познания именно принцип отражения связывает в трудах В. И: Ленина внешний мир, ощущения и работу мозга, указывая на фундаментальную сущностную функцию нервных процессов — осуществлять познание, отражение объективно действительности. В естественнонаучном аспекте теории познания В. И. Ленин прямо ставит знак равенства: между познанием и работой мозга. Это ясно видно из очерченной им принципиальной теоретической схемы, связывающей объективную действительность и познание, схемы, в которой выступают «объективно три члена: 1) природа; 2) познание человека = мозг человека (как высший продукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека» [3; 164].

В трудах В. И. Ленина обосновано глубокое и неразрывное единство, но не полное тождество, не совпадение гносеологического и онтологического аспекта понятия отражения. В, гносеологическом аспекте противоположность материи и отражения имеет абсолютное значение, поскольку материя первична, а отражение, сознание вторично, поскольку в отраженном нет ни грана вещества отражаемого объекта. «За этими пределами относительность данного противоположения несомненна» [2; 151].

Постановка проблемы отражения в трудах В. И. Ленина является выдающимся примером ясной, последовательной диалектико-материалистической

 

11

 

трактовки сложных вопросов сущности познания и деятельности мозга. Если постулат об ощущении как отражении природы, сформулированный «в полном согласии с естествознанием» [2; 39], составляет основной водораздел между материализмом и идеализмом, то тот же постулат является также и тем пунктом, где проходит водораздел между материализмом диалектическим и вульгарным. «От „вульгарных" материалистов Фогта, Бюхнера и Молешотта,— писал  В. И. Ленин,— Энгельс отгораживался, между прочим, именно потому, что они сбивались на тот взгляд, будто мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь» [2; 41—42]. Внимательное чтение тех страниц «Материализма и эмпириокритицизма», которые предшествуют этому высказыванию, указание на полное совпадение в этом вопросе взглядов Энгельса и Дидро, которые подробно цитировались В. И. Лениным в предшествующей главе книги, не оставляют сомнений, что речь идет о том, что мозг не может выделять мысль так, же, как печень выделяет желчь, потому что он выполняет совершенно другую функцию, нежели печень и все другие органы тела. Мозг — это единственный и уникальный орган, который выполняет функцию познания, отражения, тогда как все другие телесные органы осуществляют различные формы превращения материи и энергии. По-видимому, не составляют здесь исключения и процессы кодирования и передачи наследственной информации, поскольку они также сводятся к регуляции синтеза органических молекул в организме, т. е. к процессам превращения материи.

Из сказанного ясно, какое фундаментальное значение имеет знание и правильное теоретическое понимание принципов, механизмов и законов отражательной деятельности мозга в общей системе философии диалектического материализма. С одной стороны, неразработанность и неясность многих конкретно-научных аспектов вопроса о том, «откуда "возникает" ощущение» [2; 39], постоянно используется, как показывает В. И. Ленин, для опровержения материализма. С другой стороны, та же неразработанность и неясность, допускающая возможность отождествления сущности и принципов деятельности мозга и других органов, ведет к вульгарному материализму, который, в свою очередь, вновь льет воду на мельницу идеализма и агностицизма, поскольку также не позволяет понять, как именно ощущения порождаются мозгом.

Существует и вторая сторона неразрывной связи между философией диалектического материализма и изучением конкретно-научных вопросов деятельности мозга. Она состоит в том, что только принципы -диалектического материализма, и, в частности, принцип отражения, могут обеспечить ясное понимание и плодотворную разработку многих сложнейших конкретных проблем нервной деятельности. В. И. Ленин со всей определенностью отметил, что если Мах понимает под материализмом учение, согласно которому следует представить (darstellen) «психическое переживание из элементов, употребляемых современной физикой, т. е. из масс и движений» [2; 41], то такое понимание характеризует лишь «вульгарный» материализм, а отнюдь не взгляды Дидро, Фейербаха, Маркса и Энгельса, существо которых Мах полностью игнорирует [2; 42]. Если именно такого, рода понимание неосознанно или сознательно кладется в основу конкретных исследований и трактовки фундаментальных, вопросов теории деятельности мозга, если кто-либо будет пытаться представить психические переживания возникающими из физических масс и движений или из такой работы мозга, которая целиком и полностью аналогизируется (некоторые аналогия здесь, естественно, возможны) с работой других органов тела, то можно с уверенностью сказать, что все такие попытки заведомо обречены на неудачу. Таким образом, хотя конкретные, знания о деятельности мозга составляют один из важнейших элементов естественнонаучной

 

12

 

основы философии диалектического материализма, только эта философия, в свою очередь, является тем единственно надежным общим основанием, которое способно обеспечить правильную разработку фундаментальных вопросов нервной деятельности и раскрытие ее сущности. Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы показать это на примере двух фундаментальных проблем науки — проблемы сущности рефлекса как важнейшего понятия в физиологии нервной системы и проблемы материального субстрата осознанных ощущений человека, а также в том, чтобы обосновать положение, что решение второй проблемы неразрывно связано с решением первой и не может быть достигнуто в отрыве от нее.

Анализ истории понятия рефлекса и некоторых его современных интерпретаций приводит к выводу, что если сущность рефлекса трактуется в отрыве от постулата о деятельности мозга как деятельности отражательной, то это неизбежно приводит к неправильному, искаженному пониманию природы и внутреннего механизма рефлекторных актов. А такое понимание, в свою очередь, принципиально закрывает всякую возможность понять в духе материалистического монизма происхождение психических явлений и, в частности, осознанных ощущений человека, неизбежно ведет к дуализму, параллелизму, агностицизму, к признанию эпифеноменальности психического.

Характеризуя существо первоначального понятия рефлекса у Декарта и его ближайших последователей, М. Г. Ярошевский писал, что для «выполнения рефлекторных и ассоциативных действий организм, согласно приверженцам детерминистской линии в XVII в., не нуждается в информации о свойствах окружающей среды, так же как не нуждается в ней любой другой автомат. Сильная сторона такого подхода состояла в объяснении поведенческого акта воздействием внешних материальных процессов на материальную конструкцию, слабая — в том, что познавательное отношение к объекту (воспроизведение объекта в образе) выпадало из всеобщей причинной связи явлений материального мира» [15; 133]. Эта характеристика полностью применима и к тому анатомо-физиологическому понятию рефлекса, которое в первой трети XIX в. было предложено М. Холлом уже на основе проведенного обобщения накопленных к тому времени фактических данных по анатомии и физиологии нервной системы. Трактовка М. Холлом сущности рефлекса получила широкое распространение и признание и, к сожалению, даже до настоящего времени не преодолена окончательно.

Рефлекс, в определении М. Холла,— это детерминированный, закономерный поведенческий акт, всегда совершающийся как следствие внешнего воздействия, приложенного к определенной точке рецептивной поверхности организма (либо вследствие эндогенного воздействия), и основанный на существовании фиксированных анатомических связей в центральной нервной системе между чувствительными и двигательными нервами. Суть всякого рефлекторного действия, согласно М. Холлу, состоит в том, что оно не предполагает решительно никакого познания природы стимула, абсолютно не нуждается в таком познании, поскольку рефлекторный ответ целиком и полностью предопределен характером связи тех структур, по которым распространяются нервные импульсы, вызванные раздражителем. Стимул в рефлекторном акте выступает как абсолютно бескачественный пусковой толчок, лишь запускающий течение нервных импульсов по определенному пути. Разные рефлекторные реакции, с этой точки зрения, являются единственно и исключительно следствием различий в нервных путях, связывающих разные входы и выходы.

Если сделать некоторые логические выводы из той трактовки сущности рефлекса, которая была дана М. Холлом, то нужно будет признать, что один и тот же стимул, как нажатие кнопки «пуск», должен

 

13

 

запускать в ход самые разные реакции, если он прилагается к разным анатомическим путям, и, наоборот, разные стимулы, прилагаемые к одному и тому же входу, будут вызывать один и тот же эффект. Таким образом, никаких сведений о природе стимула в ответных рефлекторных действиях не используется. Они продукт одной лишь предсуществующей нервной организации. Не правда ли, очень знакомое рассуждение? По существу, в физиологических терминах это тот же самый вывод, к которому пришел современник М. Холла И. Мюллер, развивая взгляд, что наши ощущения не сообщают нам никаких сведений о свойствах вызывающих их объектов, поскольку ощущения целиком и полностью определяются строением чувствующих нервов и присущими каждому из них «специфическими энергиями».

В советской психологической и философской литературе анализировались методологические причины ошибочности гносеологических выводов И. Мюллера, которые он сделал из некоторых вполне достоверных конкретно-научных фактов. Методологической ошибочности понимания рефлекса как нервно-поведенческого акта, не нуждающегося для своего осуществления в информации о природе вызывающего его стимула, «повезло» значительно меньше, и этот пробел мы хотим до некоторой степени восполнить в настоящей статье. А поскольку логика рассуждений И. Мюллера и холловская трактовка рефлекса принципиально близки между собой, имеет смысл остановиться на главных пунктах естественнонаучной аргументации в отношении ошибочности выводов И. Мюллера. В общем плане это наиболее полно и обстоятельно было сделано С. В. Кравковым, главная мысль которого состояла в том, что специфичность, о которой говорил И. Мюллер, «не есть нечто изначально вложенное и предопределенное, но является продуктом многовековой эволюции живых организмов, приспосабливающихся все время к возможно лучшему восприятию действующих на них раздражителей» [9; 20]. Если руководствоваться принципом отражения и принципом эволюции, то, как показал С. В. Кравков, из фактов специфичности органов чувств, описанных И. Мюллером, следует сделать диаметрально противоположный вывод тому, к которому он сам пришел, а именно: «Специализация органов чувств, совершающаяся в ходе эволюции живых существ, должна рассматриваться как постепенное приспособление к наилучшему восприятию раздражителей, ставших адекватными для данного рецептора» [9; 15].

Успехи широкого комплекса наук о деятельности нервной системы и мозга выявили в последние десятилетия многие конкретные аспекты очень далеко идущей специализации и специфичности анализаторов. В настоящее время накапливаются данные, свидетельствующие о том, что эта специфичность должна быть характерной прежде всего для молекулярного уровня деятельности рецепторов и сенсорных нейронов [6], [7], [12]. Я. А. Винников [7], опираясь на достаточно большой фактический материал, высказывает взгляд, что в процессе эволюции раньше всего была сформирована качественная сторона рецепции, связанная с образованием специфически чувствительных (чувствительных к определенным и только к определенным воздействиям) белковых молекул1. Поскольку рецепция осуществляется на молекулярном уровне, ее изучение должно составить, по мысли Я. А. Винникова, один из разменов молекулярной биологии. Дальнейшая эволюция воспринимающих приборов шла, согласно Я. А. Винникову, в двух планах. Во-первых, молекулярный уровень рецепции получал структурное завершение на клеточном уровне, что привело к формированию специфических рецепторных

 

14

 

клеток: фоторецепторов, механорецепторов, хеморецепторов и т. д. Во-вторых, происходило усложнение воспринимающих, аппаратов за счет увеличения числа рецепторных клеток и все новых надстроек над ними, образующих своеобразные обширные экраны, приспособленные для отражения разнообразных структурных особенностей предметной действительности, которое не может быть осуществлено на молекулярном уровне. Второе положение находится в русле концепции А. А. Заварзина, [8], согласно которому развитие пространственного зрения в процессе эволюции было закономерно связано с формированием рецептивных и анализаторных поверхностей, которые он назвал экранами: с увеличением их разрешающей способности и количества центральных экранов. Специфическую приспособленность такой нервной организаций дли отражения пространственных отношений вещей подчеркивал Г. И. Поляков [11]. Экранный принцип строения нервных центров создает, по-видимому, столь большие возможности для отражения действительности, что в процессе эволюции экраны возникли и для отображения ее непространственных свойств (например, тонотопическая проекция в слуховом анализаторе).

Высокая специфичность разных сенсорных систем проявляется, наконец, в специфическом характере входящих в их состав разнообразных специализированных нейронов — детекторов, выделяющих разные свойства соответствующих раздражителей (цвет и ориентацию объектов, высоту тонов и т. д.).

Перечисленные факты приводят к выводу, что далеко идущая специализация воспринимающих систем мозга у высших животных и человека как бы закрепила, аккумулировала в cede многие постоянные особенности земной действительности, окружавшей живые существа в процессе их длительной эволюции. «В структурах мозга,— пишет Ф. А. Ата-Мурадова,— отражательная деятельность целого ряда поколений получила возможность эволюционного накопления в форме специфических структур и молекулярных процессов. Это явилось важнейшим фактором прогрессивной эволюции нервной системы» [6; 84]. Вместе с тем эта специализация у высших позвоночных и человека такова, что она представляет собой только лишь общую схему, канву или каркас, позволяющий отражать множество самых различных объектов определенных классов. Так, например, в зрительном анализаторе имеется всего три специализированных аппарата цветового зрения, которые, однако, позволяют отразить множество цветов и оттенков всего цветового спектра; зрительные экраны позволяют отразить множество самых разных пространственных положений и отношений между объектами внешнего мира и т. д. Такой принцип организации, по-видимому, является общим для всех сенсорных систем высших позвоночных. На общем каркасе или в предсуществующей морфофункциональной схеме при действии конкретных раздражителей возникают самые разнообразные, иногда неповторимые и уникальные, пространственно-временные паттерны возбуждений, которые можно рассматривать как мозговые отображения соответствующих внешних объектов. Такое мозговое описание внешнего объекта было названо П. К. Анохиным [4] его информационным эквивалентом, который сохраняется на всем пути передачи информации, по анализатору, несмотря на ряд последовательных перекодировок. П. К. Анохин специально подчеркивал, что в процессе эволюции должны были сложиться такие принципы организации анализаторов, которые гарантируют точность передачи сведений о детальных параметрах объекта в высшие инстанции мозга. А развитие и усложнение специализированных анализаторных аппаратов рассматривается с этой точки зрения как условие, благодаря которому информационные эквиваленты внешних объектов становятся все полноценнее и более приближающимися к реальным объектам [6].

 

15

 

Все до сих пор сказанное имеет самое непосредственное отношение также и к трактовке сущности рефлекторной деятельности мозга.

Прежде всего следует со всей определенностью подчеркнуть, что все еще бытующее в сознании некоторых физиологов и психологов представление о рефлексе как о каком-то машинообразном, однообразном, неизменчивом и как бы «слепом» феномене, всецело предопределенном статикой анатомического строения нервной системы и запускаемом неким бескачественным стимулом, является глубоко ошибочным. Оно не соответствует действительным фактическим данным, как это специально подчеркивается в некоторых работах, даже в отношении прирожденных безусловнорефлекторных актов, не говоря уже об условных рефлексах [5], [14].

Так, уже в экспериментах Пфлюгера было ясно показано, что рефлексы спинальной лягушки достаточно многообразны и изменчивы, зависят от качества раздражителя, действующего, казалось бы, на одну в ту же точку кожной поверхности ее тела. Обезглавленная лягушка, ползая, обходила препятствия, если наталкивалась на них, и вполне целесообразным образом стремилась освободиться от вредоносного воздействия: при щипке ноги она отдергивала её, а если на то же место наносили кислоту, то терла ногу о какой-нибудь предмет или другую часть тела, стараясь как бы смыть кислоту. Примерно в то же время были получены первые данные о зависимости работы слюнных желез от свойств пищи, которая попадает в ротовую полость. Затем И. П. Павловым на собаках была получена целая система фактов, свидетельствующих о том, что рефлекторные реакции слюнных, желудочных и панкреатической желез сильно варьируют не только в количественном, но и в качественном отношении (по химическому и ферментативному составу) в зависимости от свойств веществ, попадающих в рот. Эти реакции различны в зависимости от того, находится ли в ротовой полости хлеб, мясо, молоко, песок или камешки, перец или раствор соляной кислоты, хлеб мягкий или в виде сухарей, мясо кусочками или в порошке и т. д. и т. п. К сказанному добавим еще несколько примеров. Безусловнорефлекторными являются реакции некоторых животных (тритоны, хамелеоны), состоящие в уподоблении цвета кожи цвету поверхности, на которой находится животное. Эти реакции весьма тонко воспроизводят цветовые особенности поверхности, включая оттенки цвета и распределение цветовых пятен. Таким, образом, ясно, что они всецело зависят от цветовых особенностей поверхности, являющихся раздражителем для данной реакции. Очень точная и тонкая зависимость параметров реакции от определенных параметров стимула характерна для безусловнорефлекторных ориентировочных реакций, поскольку не только направление, но и амплитуда поворотов глаз, головы, ушей и всего тела в сторону соответствующего стимула закономерно изменяется в зависимости от исходного положения объекта, вызвавшего реакцию. Зависимость от положения стимула в пространстве, а также от направления и скорости его движения ясно видна и во многих других двигательных рефлекторных актах, таких, как прицельные прыжки хищника, схватывание лягушкой летящей мухи и т. п. Общеизвестна также тончайшая зависимость рефлекторных движений при ходьбе от особенностей поверхности земли. Наконец, во всех случаях, когда у животных или маленьких детей можно вызвать безусловнорефлекторные реакции звукоподражания, они всегда более или менее точно воспроизводят частотно-амплитудные характеристики вызывающих их звуков, т. е. явно зависят от соответствующих свойств стимула.

Основываются ли перечисленные реакции на определенных и высокоспециализированных морфофункциональных связях между сенсорными и двигательными отделами центральной нервной системы? Конечно, основываются. Означает ли это, что осуществление этих реакций

 

16

 

не предполагает никакого отражения, никакого познания параметров и свойств вызывающих их стимул-объектов? Конечно, не означает. Как вообще были бы возможны все эти многообразные реакции, подчас столь тонко и точно отвечающие свойствам вызывающих их воздействий, если бы соответствующие стороны воздействий не отражались, не воспроизводились с достаточной точностью в нервной системе живого существа? Поэтому здесь полностью должны сохранить свою силу все те принципиальные положения, которые рассматривались выше относительно специализации и отражения в сенсорных системах, но эти положения должны быть распространены также и на центральные и двигательные звенья прирожденных рефлексов. Морфофункциональные связи между сенсорными и двигательными областями мозга, как и морфофункциональные особенности сенсорных систем, также должны были аккумулировать в себе в процессе эволюции определенные постоянные условия жизни организмов, но не «абстрактно», не изолированно, а в неразрывной и закономерной связи с возможностями выживания и продолжения вида. Однако, как и в сенсорных системах, эти связи также представляют собой только некоторую общую схему, обеспечивающую возможность осуществления множества рефлексов (пищевых, оборонительных, ориентировочных, половых) в широком диапазоне воздействий и в соответствии с их конкретными свойствами. Принцип работы этой схемы в общих чертах может быть представлен следующим образом. При действии определенного стимула на специфически чувствительные рецепторные поверхности в сенсорном звене рефлекторной дуги возникает специфический пространственно-временной паттерн возбуждений, являющийся мозговым описанием или информационным эквивалентом данного стимула. А в центральном звене рефлекторной дуги этот паттерн переводится в столь же специфический паттерн возбуждений в структурах исполнительной реакции. А поскольку разным объектам соответствуют разные паттерны, то и паттерны в структурах исполнительной реакции также оказываются различными. Поэтому параметры ответной реакции отвечают параметрам стимула и сама реакция получает целесообразный приспособительный характер. Хотелось бы подчеркнуть, что пространственным свойствам среды отвечают пространственные же параметры двигательных реакций, химическим свойствам пищи — химические особенности пищеварительных секретов, акустическим раздражениям — тонкие вибрационные движения речевых органов, лучам света разной длины волны — соответствующие же излучения кожи некоторых видов животных и т. д.2 Таким образом, отображение свойств стимул-объектов в нервном субстрате, а не просто потоки неких бескачественных, однообразных и не имеющих специфической предметной отнесенности нервных импульсов, как это до сих пор часто думают, является ключевой сущностной характеристикой рефлекторных актов. Таково, с нашей точки зрения, должно быть понимание природы рефлекса, которое единственно согласуется с фундаментальными принципами диалектического материализма, с принципом отражения и пониманием деятельности мозга как исходно отражательной по своей функции.

Холловское же понимание рефлекса должно быть квалифицировано не только как научно неправильное (хотя оно, конечно, содержало элементы истины и представляло собой обобщение, сыгравшее прогрессивную роль на определенном этапе развития физиологии), но и как вульгарно-материалистическое и механистическое по своей философской сути.

 

17

 

Все сказанное относилось пока к прирожденным безусловным рефлексам, но оно, естественно, справедливо и применительно к рефлексам условным. Условный рефлекс основывается в отличие от безусловного не на врожденных, но на складывающихся в процессе индивидуального опыта временных нервных связях между определенными воспринимающими и исполнительными структурами нервной системы. Условные рефлексы неизмеримо расширяют диапазон многообразной приспособительной активности организма, но они в отличие от большинства безусловных рефлексов являются большей частью знаковыми по своей природе. Главное в условных рефлексах — это сигнальная функция условных раздражителей, сигнализация о предстоящих жизненно важных событиях. Поэтому параметры условных реакций находятся в соответствии не с параметрами условных стимулов, но с параметрами сигнализируемых объектов. Но следует ли отсюда, что в условном рефлексе стимул выступает, как это иногда думают, только как бескачественный агент, бессодержательный внешний толчок, предметное содержание которого не имеет значения и не отражается? Конечно, не следует. При действии условного стимула в коре мозга обязательно возникает специфический пространственно-временной паттерн возбуждений, являющийся нервным информационным эквивалентом данного стимула. Он может казаться ненужным или отсутствующим только при поверхностном, невнимательном или предвзятом подходе к предмету. Наличие соответствующих информационных нервных моделей, т. е. наличие достаточно полного и точного отражения стимула, становится вполне очевидным, если не забывать, что условными сигналами у высших животных могут стать разные части, свойства и отношения объектов и что по всему множеству соответствующих параметров могут быть выработаны дифференцировки. Это было бы невозможным, если бы свойства и отношения объектов не отражались с достаточной полнотой и точностью в особенностях паттернов корковой нервной активности. Это прекрасно понимал И. П. Павлов, и именно поэтому он считал метод условных рефлексов важнейшим объективным методом изучения психики животных.

Очерченное понимание сущности рефлекторной деятельности мозга как деятельности, основанной на отражении, позволяет, как нам кажется, наметить достаточно ясный путь к пониманию того, что представляют собой осознанные ощущения и восприятия человека как функции мозга. На этом пути открывается возможность действительной реализации принципа материалистического монизма в психологии, что до сих пор все еще не удавалось сделать достаточно ясно и непротиворечиво с логической точки зрения.

Для начала имеет смысл вспомнить весьма примечательную дискуссию, возникшую между И. Мюллером и М. Холлом по вопросу, участвует ли ощущение в таких рефлекторных актах, как чихание, кашель, мигание и т. п. Согласно М. Холлу, ощущение здесь не нужно, так как соответствующие акты вызываются исключительно закономерным и строго детерминированным течением нервных импульсов, вызванных стимулом, по предсуществующим в нервной системе анатомическим путям и могут быть целиком и полностью описаны и объяснены на этой основе. И. Мюллер, не соглашаясь с этим утверждением, отмечал, что думать так — значило бы прийти в явное противоречие с фактами, поскольку все знают, что таким рефлекторным актам, как мигание, чихание, кашель и т. п., всегда сопутствуют ощущения. Отвечая И. Мюллеру, М. Холл писал, что он вполне согласен, что данные рефлексы сопровождаются ощущениями, но продолжает настаивать на том, что ощущения ни в какой мере не являются их причиной. Причина рефлекса, по Холлу, это всегда материальные нервные импульсы, которые вызывают мышечные сокращения, а отнюдь не ощущения как

 

18

 

некий субъективно переживаемый феномен. В этой дискуссии вполне ясно обозначилась коллизия, которая затем на протяжении полутора веков вплоть до наших дней вновь и вновь возникала перед физиологами и психологами, как только они начинали всерьез пытаться выразить в четкой логике понятий (а не в туманных, расплывчатых и внутренне противоречивых формулировках) место ощущений как психических явлений в поведении в связи с данными физиологии и понять ощущение как функцию мозга. Сущность этой коллизии, которая уже вполне ясно проявилась в дискуссии между И. Мюллером и М. Холлом, состоит в следующем. С физиологической точки зрения акты поведения могут и должны быть объяснены до конца и без остатка исключительно как следствие передачи импульсов, вызванных определенным объектом в сенсорных областях мозга, на двигательные пути. Оспаривать этот тезис — значило бы прийти в полное противоречие не только с биологией и физиологией, но и вообще со всем естествознанием. Но поскольку отрицать наличие ощущений, вызванных стимулами, также означало бы прийти в противоречие с очевидными фактами, то ощущениям, которые явно существуют, не находится абсолютно никакого места в материальной связи явлений природы. Для идеалиста здесь, может быть, и нет большой проблемы. Для него психика — это продукт особой духовной субстанции, а не функция мозга, и чем меньше она находит свое место в ряду материальных явлений, тем лучше. А для материалиста это трудная и мучительная проблема, которую до сих пор не удавалось удовлетворительно разрешить: ощущение при детальном детерминистическом анализе нервных событий, разыгравшихся между раздражителем и ответной реакцией, с казалось бы, абсолютной логической неизбежностью, неизменно оказывается только сопутствующим явлением, эпифеноменом, неизвестно как, почему и зачем возникающим и существующим. Абсолютная чуждость ощущения деятельности мозга была категорически и предельно последовательно провозглашена Дюбуа-Реймоном в форме тезнса о принципиальной невозможности понять, как именно мозг производит сознание3, о принципиальной невозможности перекинуть какой-либо логический мост из области расположения и движения материальных частиц в область сознания. Хорошо известная и выразительная иллюстрация точки зрения эпифеноменализма и параллелизма (теории автоматизма) была дана Джемсом. Если бы, писал он, мы в совершенстве знали нервную систему Шекспира и все падавшие на него воздействия, то, с данной точки зрения, мы могли бы с исчерпывающей полнотой понять, как и почему его рука начертала неразборчивыми мелкими знаками то, что называется рукописью «Гамлета», не предполагая при этом в голове Шекспира решительно никакого сознания. Примерно в то же время в России А. И. Введенский сформулировал закон отсутствия объективных признаков одушевленности. Доказательство этого закона, которое А. И. Введенский называл естественнонаучным, состояло в дом, что любой самый сложный акт поведения, включая поведение человека, дающего вполне разумные ответы на самые разные вопросы, может быть объяснен полностью и без остатка как действие «бездушной физиологической машины». Эта машина воспринимает различного рода воздушные колебания, вызванные разными вопросами, затем эти колебания превращаются в деятельность разных отделов мозга, эта деятельность вступает в соприкосновение со следами множества ранее испытанных воздействий, от чего зависит ее дальнейшая судьба, и наконец

 

19

 

преобразуется в сокращения голосовых мышц, ведущих к определенному ответу на вопрос. Все это чисто материальные процессы, и для их осуществления нужна только целость той физиологической машины, которая называется человеком, а отнюдь не ее одушевленность. Следовательно, объективных признаков одушевленности, понимаемой А. И. Введенским как совокупность внутренне переживаемых и сознаваемых психических явлений, не существует. А это значит также, что не существует никакого мыслимого логического моста из области материальной деятельности мозга в область душевной жизни, что можно истолковать и в том смысле, что психика не является функцией мозга.

Уже в наше время Шредингер в своей известной книге писал, что природа связи некоторых физических процессов с субъективными событиями лежит в стороне от естественных наук и, весьма возможно, вообще за пределами человеческого понимания. А несколько позднее один из крупнейших современных нейрофизиологов. Экклз вновь выступил с тезисом о полной невозможности найти место психическим явлениям при детальном анализе работы мозга, по существу полностью повторив аргументацию, которой пользовались сторонники теории автоматизма еще в XIX в. и А. И. Введенский. Если мы можем, говорил Экклз в выступлении в 1964 г. на симпозиуме в Ватикане «Мозг и сознательный опыт», объяснить все поведение в терминах деятельности нервных сетей, что не вызывает сомнений, то сознание4 оказывается абсолютно не нужным, и хотя, продолжал он, я не могу с этим согласиться, я не вижу абсолютно никакого логического выхода из положения. В этом выступлении позиция Экклза является позицией агностика, но в других более ранних и поздних работах он приходит к выводу, что психика не является функцией мозга, что она представляет собой проявление особой духовной субстанции, которая может лишь взаимодействовать и влиять на материальные физиологические процессы мозга. Ни физиология, ни теория эволюции, по его мнению, не могут пролить никакого света на происхождение и природу сознания, которое абсолютно чуждо всем материальным процессам во вселенной (10].

Между тем положение об эпифеноменальности психического и тезис о принципиальной непознаваемости того, как психика порождается мозгом, функцией которого она является для каждого материалиста, могут быть полностью сняты в рамках последовательной диадектико-материалистической теории при следующих условиях: 1) Нельзя начинать анализ проблемы мозгового порождения психики, беря в качестве исходного пункта явления внутреннего субъективного мира человека, обладающего языком и сознанием. Наоборот, к их пониманию можно подойти - только после понимания того, как порождаются мозгом более ранние в эволюционном отношении и более простые формы психического. 2) При оперировании понятием психики и понятиями ощущения и восприятия, в частности, нужно до конца и бескомпромиссно отказаться от всех остатков их субъективистской интроспекционистской трактовки как явлений, доступных только тому субъекту, которому они принадлежат, и принципиально недоступных стороннему наблюдению (хотя бы даже в каком-то своем моменте или элементе). Наоборот, необходимо со всей отчетливостью понять, что самоотражения психического в самом себе не существует, что в ощущениях и восприятиях нам «даны» отнюдь не наши внутренние психические состояния, а внешний мир, состояния нашего тела и наши действия и что наши осознанные ощущения и восприятия являются особой высшей формой чувственного отражения действительности. 3) В процессе анализа ведущим, принципом должно быть понимание психики как отражения действительности, а сознания человека — как высшей, наиболее развитой формы отражения,

 

20

 

связанной с коллективной трудовой деятельностью, языком и речью. 4) При обсуждении сущности функций нервной системы следует полностью отказаться от по существу механистического взгляда на нервную деятельность как состоящую в продуцировании и проведении однообразных бескачественных безликих нервных импульсов.

Чтобы продемонстрировать возможность реализации перечисленных принципов, возьмем в качестве удобного примера вкусовые ощущения, возникающие у нас во время еды. Они очень разнообразны и тонко дифференцированы. Строящееся на этой основе рассуждение, приводящее к мысли об эпифеноменальности психического и к параллелизму, сводится примерно к следующему. Если при попадании в рот пищи происходит возбуждение рецепторов языка и это рефлекторно ведет к выделению слюны, так что все начальные этапы процесса пищеварения в ротовой полости совершенно благополучно совершаются чисто автоматически, то зачем нужны вкусовые ощущения, зачем и они еще возникают при раздражении вкусовых рецепторов? Ошибочность такой постановки вопроса коренится в ложности его первой посылки, в которой полностью отсутствует момент отображения в нервной системе качественных и количественных свойств пищевых веществ, действующих на вкусовые рецепторы языка. Если же принять за исходное положение, что именно отражение составляет опосредствующий механизм соответствующих рефлексов, то следует думать, что при действии огромного разнообразия вкусовых веществ на рецепторы языка в нервной системе складывается такое же разнообразие отличающихся друг от друга паттернов возбуждений. В таком случае наши осознанные вкусовые ощущения должны представлять собой особую форму выявления или проявления вкусовых паттернов возбуждений, возникающих при соответствующих воздействиях в корковых отделах вкусового анализатора и передающихся (условно говоря) во вторую сигнальную систему. Зададимся теперь вопросом, что произойдет, если вкусовые ощущения исчезнут? Предыдущий анализ приводит к заключению, что это могло бы произойти по двум совершенно разным причинам и поэтому с разным результатом. Во-первых, могли бы оказаться поврежденными корковые зоны вкусового анализатора или нарушена, прервана его связь с речевыми механизмами левого полушария при полной сохранности нижележащих отделов вкусового анализатора и полноценном формировании в них вкусовых паттернов возбуждений. В этом случае, человек должен был бы говорить, что он не чувствует вкуса пищи, но его слюнные рефлексы оставались бы вполне нормальными. Если же по каким-либо причинам оказался бы нарушенным процесс формирования вкусовых паттернов возбуждений в соответствующих рефлекторных центрах, то в этом случае исчезли бы и вкусовые ощущения, и слюнные рефлексы.

Все сказанное, очевидно, может быть применено и ко всем другим ощущениям: болевым, температурным, зрительным, слуховым и т. д., возникающим как будто бы параллельно некоторым простым рефлекторным актам, запускающимся якобы «чисто автоматически» при возбуждении определенных рецепторов. На самом же деле никакого параллелизма здесь также нет. В основе осуществления мигания при попадании в глаз струи воздуха или инородного тела, отдергивания руки при уколе и т. д. должны лежать вполне определенные (и необычайно многообразные в Качественном и структурном отношении) паттерны возбуждений, складывающиеся на уровне спинного и нижних областей головного мозга. У высших животных и человека наряду с этим разные стимулы приводят также к формированию специфических паттернов возбуждений на уровне коры больших полушарий, а у человека соответствующие корковые паттерны связываются и с соответствующими словами (сладкий, горький, круглый, холодный и т. д. и т. п.).

 

21

 

Эти многочисленные паттерны, связанные со словом, и представляют собой реальный нервный субстрат того богатства самых разнообразных осознанных чувственных впечатлений, которые человек получает из внешнего мира и со стороны своего собственного тела.

Теперь, мы думаем, не сложно показать, как может быть разрешен спор между И. Мюллером и М. Холлом по вопросу, участвует ли ощущение в осуществлении рефлекторных актов. Да, несомненно, участвует, если при определении ощущения не отталкиваться от явлений нашего субъективного мира, не трактовать его с интроспекционистских позиций как явление сознания, а. понимать под ощущением отражение определенных свойств внешних воздействий в паттернах нервной активности, складывающихся в тех областях спинного и головного мозга, где происходит передача соответствующих возбуждений на эффекторные пути. Нет, не участвует, если под ощущением понимать его высшую осознанную форму, связанную с формированием соответствующих стимулу паттернов возбуждений в корковых областях мозга и с их (условно говоря) передачей во вторую сигнальную систему. Для осуществления простых рефлексов, центры которых расположены на уровне низших отделов мозга, ни корковые возбуждения, ни тем более передача их во вторую сигнальную систему не нужны. Они нужны — и поэтому возникают в процессе эволюции и антропогенеза — для организации других форм поведения, связанных с выработкой условных рефлексов, а у человека — с формированием второй сигнальной системы в связи с необходимостью обмена предметной информацией в условиях коллективной трудовой деятельности [13].

В работе «Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов» В. И. Ленин, развивая положения диалектического материализма, со всей определенностью писал, что прогресс в понимании сущности души лежит не на пути абстрактных рассуждений и построения метафизических априорных теорий, а на пути изучения «материального субстрата психических явлений — нервных процессов» [1; 141—142]. Тем не менее, несмотря на все успехи обширного комплекса наук о деятельности мозга, некоторым все еще продолжает казаться, что изучение нервных процессов не имеет никакого прямого и непосредственного отношения к психологии, не только не ведет к познанию природы психического, но даже уводит все дальше и дальше от тех явлений, которые традиционно, начиная с античности, связаны с термином души и душевной деятельности. И это действительно так, если нервная деятельность трактуется с механистических позиций, а не как отражательная деятельность по своей фундаментальной функции, а психическая душевная деятельность — с позиций субъективизма и интроспекционизма. Но материалистическая диалектика и ее реализация в физиологии и психологии исключают и ту и другую трактовку. И тогда становится предельно ясной глубокая правота мысли В. И. Ленина, что изучение работы мозга не только не уводит в сторону от вопроса о природе души, но является прямым путем к ее познанию.

 

1.       Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1.

2.       Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18.

3.       Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29.

4.       Анохин П. К. Психическая форма отражения. — В кн.: Ленинская теория отражения и современность. София, 1969, с. 109—139.

5.       Асратян Э. А. Условный рефлекс, его универсальность и могущество. — М., 1979, с. 36.

6.       Ата-Мурадова Ф. А. Отражение и эволюция мозга. — Вопросы философии, 1976, № 3, с. 75—88.

7.       Винников Я. А. Цитологические и молекулярные основы рецепции. Эволюция органов чувств. — Л., 1971. — 298 с.

 

22

 

8.       Заварзин А. А. Очерки по эволюционной гистологии нервной системы. — М.; Л., 1947. —274 с.

9.       Кравков С. В. Очерк общей психофизиологии органов чувств. — М., 1946. — 71 с.

10.    Ломов Б. Ф. Сознание, мозг и внешний мир. — Вопросы философий, 1979, №3, с. 108—118.

11.    Поляков Г. Я. Система анализаторов как универсальный прибор адекватного отражения действительности. — В кн.: Диалектический материализм и современное естествознание. — М., 1964, с. 285—326.

12.    Чуприкова Н. И. Проблема материального субстрата психики в свете развития современной нейрофизиологии и смежных наук. — Вопросы психологии, 1977, № 1, с. 39—51.

13.    Чуприкова Н. И. Возможный механизм перехода от чувственного познания к отвлеченному мышлению. — Вопросы психологии, 1978, № 6, с. 52—65.

14.     Шингаров Г. X. Условный рефлекс и проблема знака и значения — М 1978. — 199 с.

15.     Ярошевский М. Г. История психологии. — М., 1976. — 463 с.